Ну, скажите на милость! всплеснул руками Пестиков. А приедут гости, ты на них фыркаешь. Тут как-то приехали Петр Михайлыч с братом, Кузьма Иваныч, и ты так приняла их нелюбезно, что просто мне совестно было.
Еще бы, вы засели в винт играть на целый вечер! Они приехали в карете, я намекаю, что не дурно бы всем в «Аркадию» съездить, благо у них карета, а они даже и не внимают.
Душечка Но стеснять гостей! Ведь они затем именно и приехали к нам в гости, чтобы поиграть в винт.
Нет, сюда не оттого не едут гости, а просто оттого, что здесь место скучное. Во-первых, место скучное, а во-вторых, эта проклятая конка, которая тащится полтора часа. Вагоны отходят только до одиннадцати часов вечера, да еще и не всегда в них попадешь. Ты посмотри последние вагоны Ведь места чуть не штурмом берут. Извозчиков мало А которые извозчики есть, то те в праздник вечером ломят за конец в город два рубля.
Везде то же самое! махнул рукой муж и пронзительно зевнул во весь рот.
Зевнула и жена.
За палисадником у соседей послышался возглас:
Ах, Франц! Ты слышишь? Кукушка Послушаем кукушку. Как я люблю, когда кукушка кукует!
Пестиков зевнул еще раз. Жена ему вторила. У соседей раздавалось:
И как хорошо соснами пахнет! Это так здорово. Ты любишь запах сосны? Смотри, какая ночная бабочка
Что ж мы сидим да, как совы, глаза пялим? Уж надо спать ложиться, что ли, проговорил Пестиков.
Действительно, больше нечего делать. Тощища смертная, отвечала супруга. Ты вот что Ты посыпь сегодня в спальне персидским порошком. Это и от блох хорошо, и от комаров хорошо.
Сыпь сама. Мне лень. Я и так хорошо сплю.
Вот немец соседний уж не сказал бы этого, а услужил жене.
То немец.
Звякнул нутряной замок, запирающий дверь, выходящую на террасу, и скоро в даче мелькнул огонек, мелькнул и погас. Затем в даче все стихло.
Паки и паки у немцев
Бледно-лиловая июньская ночь спустилась над Лесным. Трубят комары. Амалия Богдановна Гельбке, переодевшись из холстинкового платья в блузу, сидит на ступеньках, ведущих на террасу дачи, и отмахивается веткой акации от комаров. Франц Карлыч Гельбке, в старой коломянковой парочке и в гарусных туфлях, поливает из лейки цветы в своей единственной клумбе. Походка его не совсем тверда. Он слегка покачивается.
Amalchen! Nicht wahr, bei uns ist sehr gemuthlich?[23] спрашивает он жену заплетающимся языком.
О, ja, Franz, aber diese[24] комары Ужасно они кусают.
Это хорошо, мамахен.
Что же тут хорошего, Франц? Я вся искусана. Больно, чешется.
О, ты не знаешь натургешихте Комары лишнюю кровь отвлекают. Ну, как ты сегодня веселилась?
О, Франц! Совсем хорошо. Danke sehr. Ты знаешь, я была совсем другого мнения о Грюнштейн. Я думала, что он к нам придет что-нибудь кушать, а он сам принес детям бомбошки, принес апотекершнапс и даже раков не кушал. Сейчас видно, что это хороший человек. Свой шнапс пил и наших раков не кушал.
Ну, вот видишь Он очень воспитанный человек.
И Аффе хороший человек. Он тебе, кажется, подарил три сигары?
Да, три сигары. На пробу Он комиссионер гамбургских сигар. Одна сигара в восемь копеек, другая десять, третья пятнадцать.
И ты будешь покупать у него такие дорогие сигары! Фуй, Франц!
Я, мамахен, его надул. Я не буду у него покупать сигары, а отчего же не взять на пробу? Ему для пробы от торгового дома полагается. Я, мамахен, буду по-прежнему курить мои рижские сигары по три рубля сотня.
Тебе, Франц, и это дорого. Делай, Франц, экономию на иллюминацию для дня моего рождения и кури сигары в два рубля.
В два рубля, Амальхен, сигары очень воняют. Ты сама скажешь: «Пфуй, чем это таким гадким пахнет!»
Я никогда не скажу «пфуй» там, где экономия. А экономия нам нужна для моего рождения. У нас будут гости.
Мамаша! Хочешь, я тебе скажу одну тайну?
Гельбке остановился перед женой с лейкой в руках и улыбнулся.
Nun?[25] спросила Амалия Богдановна.
Грюнштейн тебе хочет сделать сюрприз в день твоего рождения. Он хороший химик. Он приготовит у себя в аптеке фейерверк и привезет тебе в подарок.
Ist wohl moglich?[26] удивленно воскликнула мадам Гельбке и прибавила: Грюнштейн совсем хороший человек. И сестра Аффе Матильда прекрасная девушка. Я думала, что она будет так много есть за фрюштиком, а она очень мало ела. Кроме того, она принесла детям ягод и, когда мы катались на лодке, целый час вязала мой чулок для Фрица. И потом она принесет мне выкройку для платьица Густи и подарит моточек красного шелку.
Ну, видишь, Амальхен, а ты говорила, что у ней большой рот и большие зубы и что она есть будет много. Ты позови ее, Амальхен, к себе на рожденье. Она очень рукодельная девушка и вышьет тебе какой-нибудь сувенир. Позовешь?
Непременно позову, Франц.
Пауза. Полив цветы, Гельбке поставил в уголок на террасу лейку и подсел к жене.
Ну что, нравится тебе, как мы сегодня провели день? спросил он.
Даже очень. Одно мне не нравится, что ты много пил шнапс и пива. Ты пьян, Франц.
Мамахен, когда мы были жених и невеста, ты мне сказала, что я могу быть немножко пьян каждое воскресенье.
Франц! Ты сегодня пьян не немножко. Ты много пьян, ты пьян против нашего условия.
Я, Амальхен, даже убавил сегодня одну бутылку пива против моей воскресной порции.
Но зато ты пил много шнапс.
Ein Kuss, Mamachen. Поцелуй в знак прощения. Я виноват.
Гельбке протянул губы. Мадам Гельбке отвернулась и подставила щеку.
Целуй сам, я не стану тебя целовать. От тебя несет, как из винного погреба.
Сегодня воскресенье ничего не поделаешь, оправдывался Гельбке, чмокнув жену. Зато я не кутил один, а был со своей женой, с семейством Я пил шнапс и пиво, и моя Амалия видела это. Я пьян немножко, но я опять с Амалией, и Амалия около меня. Амалия знает, что я был экономен, и она спокойна. Мы издержали пустяки, а мы сегодня и гостей у себя принимали, и на лодке катались, и в крокет играли, и свой квартет в Лесном парке пели, и музыку у забора клуба слушали. Ах, вальс Ланера! Что за прелесть этот вальс Ланера!
Гельбке начал напевать.
Ведь другие, чтобы слушать музыку, за вход в клуб по полтиннику платили, а мы ничего не платили. Рубль экономии, Амальхен.
Где этот рубль? Я его не вижу.
Da hast du. Вот. Спрячь в копилку.
Гельбке полез в кошелек, вынул оттуда рубль и подал жене.
Вот это я люблю, отвечала она. Так ты должен всегда поступать.
Поцелуйчик, мамашенька.
Хорошо. Но сожми губы, чтобы от тебя вином не пахло.
Мадам Гельбке поцеловала мужа. Куковала где-то кукушка.
Ты любишь кукушку, Амальхен?
О да, Франц!
И все-то у нас есть, Амальхен, восторгался Гельбке. Есть хорошенькая дачка, есть садик. Садик, правда, невелик, но зато высок вон какие четыре сосны стоят.
И одна береза, прибавила мадам Гельбке.
А два куста сирени-то? Ты забыла? И цвела наша сирень! Ты любишь сирень?
Очень.
Есть сирень, есть трава, есть клумба, есть цветы, есть кукушка. Не правда ли, gemuthlich?
Gemuthlich Franz отвечала мадам Гельбке и закатила глаза под лоб.
Я прочту тебе стихи про кукушку, Амалия.
И Гельбке стал читать немецкие стихи.
Завтра ты тоже должен убавить из своего бюджета одну бутылку пива, сказала мадам Гельбке, когда Гельбке кончил читать. Ты помнишь, ты обещал сделать мне эту экономию потому, что у нас сегодня завтракала фрейлейн Матильда.
Я помню, помню, мамахен.
Пауза. Гельбке зевнул. Зевнула и мадам Гельбке.
Ну, что же мы теперь будем делать? сказал Гельбке. День и вечер провели прекрасно, заступила ночь.
Надо спать, отвечала мадам Гельбке. Котт, Franz Пора.
Гельбке не возражал.
Дачные страдальцы
Дачные страдальцы
IВ дачный поезд Финляндской железной дороги, отправляющийся по направлению к Выборгу, входит средних лет бородач в резиновой накидке и форменной фуражке одного из гражданских ведомств. В руках громадный портфель. На пуговицах пиджака висят пакетики с покупками; такие же пакеты в синих и желтых оберточных бумажках торчат из карманов пиджака. Раскланявшись с пассажирами, ездящими с ним ежедневно в эти часы, он усаживается у окна на скамейке и, отдуваясь, делает продолжительный звук:
Фу-у-у.
Устали? участливо спрашивает его отставной военный в форменном пальто с поперечными штаб-офицерскими погонами.
Еще бы не устать-то! Два раза в день четыре способа передвижения испытываешь да вот по эдакой погоде-то, так не угодно ли?.. Ведь сегодня хороший хозяин собаки из дома не выгонит, а я встал в семь часов утра да и иди, иди, как Вечный жид. Беги пехтурой, влезай в таратайку, пересаживайся с таратайки в поезд железной дороги, с железной дороги в конку, от конки до службы опять беги. Да утром-то еще ничего налегке, без поносок, а вот извольте-ка на обратном пути четыре способа передвижения переменить, пока до дачи-то доберешься! Да что я Пять способов, а не четыре. Со службы от Исаакиевской площади в Гостиный двор на извозчике. Да еще насилу нашел! Не везут в дождь, подлецы, меньше полтинника в конец, словно сговорившись. А как за такой конец дать полтинник? Искал за три гривенника. Нашел наконец, поехал. На извозчике раз, по Гостиному и около него пешком гонял два, потом в Михайловской в конку сел три, из конки пересел на железную дорогу четыре, да от железной дороги до своей дачи в Шувалове придется в таратайке трястись пять. Вот вы и разочтите, как тут не устать! Каторжный, буквально каторжный.