Капитан Адельберг, представился тот. А вы, если не ошибаюсь, Аркадий Петрович Вяземский?
Аркадий Иванович!
Прошу извинить, много времени прошло
Вяземский ещё не узнал, но пригласил капитана за свой стол, подошёл официант. Капитан поблагодарил, пересел и кивнул официанту, тот перенёс коньяк, поставил вторую рюмку и налил. Вяземский смотрел, внешность у пограничника была характерная, и он стал припоминать:
Давно мы с вами не виделись, года с девятого десятого?..
Девятого, в десятом я из лейбегерей перевёлся в Заамурский округ пограничной стражи, в Маньчжурию
Тото я вижу
А в сентябре с началом кампании из Маньчжурии был откомандирован в Ставку. Сейчас направляюсь к Алексей Алексеичу
Понятно, сказал Вяземский. Он был рад увидеть знакомого по Петербургу. А что так оставили гвардию?..
Семейные обстоятельства, уважаемый Аркадий Иванович.
А сейчас
Новое, довольно интересное назначение.
Официант расставлял блюда.
Не дадут поговорить, глянув в спину отошедшему от стола официанту, сказал Вяземский.
В этот момент в буфет зашёл запыхавшийся вестовой и тихо передал приказ Розена явиться в собрание.
Ну вот, и поесть не дадут. А вам, если не особенно торопитесь, предлагаю, я сейчас с этим быстро справлюсь, пройтись до офицерского собрания, а по дороге расскажете, что там в высоких штабах Если ждёте поезд, то в собрании есть телефон.
Адельберг согласился, поскольку мог воспользоваться любым эшелоном даже санитарным в сторону Львова.
Вяземский наскоро, почти не чувствуя вкуса, съел клёцки, ростбиф, правда, он это отметил был отличный.
А в штабах, как раньше говорили, «нестроение», ответил капитан.
Что так?..
Пока несколько минут шли до собрания, капитан Адельберг коротко рассказал об общем положении на фронтах. Вяземский слушал.
Перескажете полковнику Розену? попросил он и спросил: А у вас какая задача? Если это позволительно!..
Задача интересная: с одной стороны, я еду в штаб восьмой армии к Брусилову усилить разведку, но перед этим должен заехать в третью, к РадкоДмитриеву, а с другой Вы слышали чтонибудь о снайпенге?
О чём? не понял Вяземский.
О снайпенге, снайперах?
Нет, а что это?
Союзники передали нам сведения и даже прислали специалиста по сверхметкой стрельбе, начал Адельберг. У себя на Западном фронте, во Франции и Бельгии, они обнаружили новый способ ведения войны
Какой?
Германцы стали использовать винтовки со специальным прицелом для выбивания командного состава, офицеров и любого, в кого они успеют точно прицелиться, а стреляют очень метко и быстро
Вяземского это заинтересовало.
У них сейчас война уже превратилась из манёвренной в позиционную, когда фронт стабилизируется, и передние линии окопов стоят друг против друга, почти не меняя положения
Интересно, Вяземский слушал внимательно.
Германцы произвели винтовки с оптическим прицелом, как подзорная труба, прилаживают на специальных замках к винтовке, и стрелок видит свою цель на триста шагов, как на пятьдесят
Так, так! Вяземский вспомнил, что под Лодзью несколько офицеров полка получили пулю прямо в голову.
Вопервых, англичане захватили пленных с таким оружием, а вовторых, они сами стали применять оптические прицелы и стали выписывать своё охотничье оружие из дома, ну и, понятно, их промышленность уже налаживает производство таких винтовок со специальными прицелами для армии
Как интересно задумчиво произнёс Вяземский, когда они уже подошли к собранию, и подумал: «Точно, надо забирать Четвертакова к себе, если основная задача моего эскадрона разведка», а вслух сказал: Я представлю вас полковнику, не откажетесь рассказать офицерам в собрании то, что вы только что мне поведали?
Когда Вяземский и Адельберг поднялись, офицеров в зале собралось немного. Пока шли, Вяземский обратил внимание, что по центральной улице мимо них с Адельбергом проскакало и пробежало несколько вестовых. «Наверное, чтото срочное!» подумал он и не ошибся.
Как только вошли, Розен буквально бросился к нему:
Аркадий Иванович, милейший, прочтите вот это! сказал полковник и протянул Вяземскому телеграмму, однако тот всё же успел представить капитана Адельберга, и Розен сразу отвлёкся на гостя. Вяземский стал читать и их не слушал, а они говорили, точнее, Розен:
Аркадий Иванович, милейший, прочтите вот это! сказал полковник и протянул Вяземскому телеграмму, однако тот всё же успел представить капитана Адельберга, и Розен сразу отвлёкся на гостя. Вяземский стал читать и их не слушал, а они говорили, точнее, Розен:
Так вы на Югозападный фронт? К РадкоДмитриеву или к Алексей Алексеичу?
Сначала к РадкоДмитриеву, потом к Брусилову.
Как кстати, любезнейший Розен замялся.
Александр Петрович.
Александр Петрович! У меня два сына, один, младший, у РадкоДмитриева, другой у Брусилова, Розен Константин старший и Георгий младший. Не откажете передать им я им сейчас напишу по записке.
Адельберг кивнул. Розен кинулся к столу и стал писать. Пока он писал, собрались офицеры. Розен, не отвлекаясь от своего дела, обратился к Вяземскому:
Аркадий Иванович, голубчик, мне ещё три строчки, объявите господам офицерам приказ. Он поднял руку, в которой держал ручку, с пера была готова упасть чернильная капля. А я сейчас закончу, чтобы нам не держать нашего гостя
Адельберг поклонился Розену и промолвил:
Не беспокойтесь, господин полковник, я в любом случае дождусь.
Вяземский глянул на телеграмму: это был приказ о том, что полку надлежит срочно выдвинуться в направлении Белостока там полк получит новую диспозицию.
После прочтения в зале возникла пауза командиры эскадронов ждали того, что сейчас было самым необходимым пополнения. Первым высказался командир 2 эскадрона ротмистр фон Мекк:
А я принял только ему не дали сказать, офицеры все заговорили разом, и в зале возник шум. Розен оторвался от письма и поднял голову:
Господа, это приказ, эшелоны должны подать, он посмотрел на часы, через сорок минут, максимум час. Аркадий Иванович, прикажите трубить сбор.
Вяземский перевёл взгляд на адъютанта.
***Семён Евтеевич положил заготовку на наковальню, достал из сапога бебут, приладил лезвие там, где заготовка из белой становилась красной, и молотком ударил, по насечке переломил надвое; на половине набил канавку; в наковальню воткнул два железных штыря, получившуюся ещё горячую полосу приладил между штырями и стал молотком подбивать один конец, гнуть другой, и на глазах заготовка стала принимать форму подковы.
Иннокентий смотрел.
Ты пока курни, сказал Семён Евтеевич. Тут я сам.
Он ударял молотком по заготовке, повёртывал её то так, то так, опять ударялпостукивал, взял щипцы и, пока подкова была горячая, вывернул и набил на концах и в середине по шипу, пробойником сделал шесть дыр под гвозди и бросил остывать.
А мне сработаешь такого бебута? тихо спросил Кешка.
Евтеич повертел свой бебут и сунул его за сапог.
Сработаю, а што ж не сработать?
А чё возьмёшь?
Семён Евтеевич положил инструмент, отпил из ковша воды и ответил:
Я тут часами интересуюсь Он не успел договорить, в кузню вбежал младший сын хозяина и заорал:
Nieszczęście! Он махал руками и дрожал.
Што за «несчастье», што стряслось? Семён Евтеевич плеснул из ковша на руки и стал вытирать о передник.
Следом вошёл хозяин.
Там ваш сказал он и сделал замысловатое движение рукой вокруг шеи.
Где? Семён Евтеевич сорвался с места, и Иннокентий за ним. Они выскочили из кузни, хозяин завёл их в пустую конюшню, и они увидели, что седельник висит в петле. Семён Евтеевич подскочил, выдернул из сапога бебут и резанул им по сыромятному ремню, на котором висел седельник, тот стал падать, и Иннокентий только успел перехватить его поперёк туловища.
От дура, пыхтел Семён Евтеевич, подхватывая седельника под плечи. Што удумал! Язви ття в душу.
Они втроём положили седельника на застеленный соломой пол, и Семён Евтеевич кулаками ударил его в грудь, тело седельника дрогнуло и обмякло. Семён Евтеевич некоторое время смотрел, потом заправил вывернутый изо рта багровый язык, провёл ладонью седельнику по лицу и закрыл ему глаза.
Вот тебе и вот! тихо промолвил он. Прими, Господи, душу раба твоего Илизария!
Они сидели и молчали, и тут Кешка вздрогнул: он услышал с улицы сигнал полковой трубы «сбор» и конский топот.
Час от часу не легче, вздохнул Семён Евтеевич. Как же его теперь хоронить, коли сбор трубят?
Иннокентию сказать было нечего. Судя по всему, Красотка уже стояла готовая, и надо ехать в казарму, но он не мог пошевелиться. Семён Евтеевич встал с колен, отряхнул штаны, глядя на седельника, перекрестился, нагнулся, вынул у того из сапога такой же, как его, бебут и подал Иннокентию: