Спасибо, понял, я заеду завтра утром, и тогда вы мне подробно расскажете, может быть, это станет нужной мне ниточкой, поблагодарил Иван и повернулся к Саше:
Ну что, пошли, спасибо тебе, я посажу тебя на извозчика.
Однако Саша не спешил двигаться, он замер на месте и смотрел в потолок. Следователь испугался, что от процедуры опознания юноша впал в ступор.
Э-э, ты чего? Не надо так близко принимать к сердцу, ты его почти и не знал даже.
Но с Усачевым ничего страшного не происходило.
Я, кажется, вспомнил, медленно произнес он.
Вспомнил? Что?
Я не знаю, может, это ерунда, но когда он хвастался, что живет в столице недалеко от Невского и все блага прогресса у него, то он добавил, что однажды живот скрутило, так больничка рядом, просто пять минут бежать, и там бесплатно лечат.
Он так и сказал «пять минут бежать»?
Да, именно так.
И бесплатная эта больница?
Да, земская, наверное.
В России самая доступная для крестьян медицина была именно земская: земских больниц было больше, чем казенных, крестьяне обслуживались бесплатно, а качество лечения было даже выше, но в столице земства обычно лечебные учреждения не открывали, они старались охватить сельскую местность, где медицины вообще не было. Крестьянский мальчик Саша Усачев не знал этого, но Зазнаеву было не до объяснений таких тонкостей. Его интересовали детали:
Может, еще что-то он сказал?
Нет, добавил только, что прихватило его так, что был готов забежать в ближайший корпус, он совсем рядом, почти из окна виден, а он женский, но потом себя пересилил и дошел до мужского корпуса, он чуть дальше.
А почему «почти из окна виден»? не понял Иван.
Не знаю, вздохнул мальчик.
Иван Васильевич отправил семинариста на извозчике в учебное заведение, договорившись, что завтра опять заедет в Троицкую слободу, чтобы оформить показания официально. Сам же он решил проверить возможное место жительства убитого.
* * *
Самое простое, что можно предположить, так это то, что Кремнев останавливался в гостинице. Эта версия была самой легкой в проверке, и начать надо с нее. Тем более что много времени занять она не должна. Конечно, в Рязани не одна гостиница и не один постоялый двор. Однако если рассуждать логически, то человек, который так гордился, что живет в городе, а не в деревне, скорее выберет гостиницу, а не постоялый двор. При этом, судя по одежде, самая дорогая гостиница в начале Астраханской улицы (где находится та самая кондитерская, которая открыла Ольге ее беременность) ему была не по карману. Пострадавший был одет по-городскому, но вещи были явно хоть и добротные, но не изысканные и не очень дорогие. Поэтому проверять надо прежде всего гостиницу средней руки, а таких в Рязани всего раз-два и обчелся. И лучше всего начать с гостиницы, которая тоже находилась на Астраханской, буквально на перекрестке, выходя своими окнами и на Астраханскую, и на Соборную две главные улицы города.
Интуиция и логика не подвели следователя, попал в яблочко! Не зря он по особо важным! Услужливый портье показал журнал, в котором в качестве постояльца был записан Кремнев Семен Кириллович.
Он заплатил за неделю вперед, пояснили в гостинице.
Ночью он ночевал?
Позвали горничную, она поведала, что номер с утра был таким, словно постояльца ночью не было, но ведь если номер оплачен, то разве имеет значение, где постоялец проведет ночь?
На повестке дня был обыск в номере. Стандартный набор вещей: полотенце, белье, сорочки, дорожный несессер с умывальными принадлежностями, самовар-эгоист5.
Никаких записок, писем, ничего, что помогло бы выявить связи, знакомства убитого. Допрос сотрудников гостиницы тоже ничего не дал: вселился, заплатил за неделю вперед, вел себя тихо, не пил, куда ходил, не рассказывал, по каким делам прибыл, тоже не делился.
Зазнаев задумчиво еще раз стал осматривать вещи одежду, самовар, чемодан. Вдруг он заметил, что подкладка в чемодане надорвана. Пощупав повнимательнее, Иван понял, что наткнулся на тайник. Вооружившись пинцетом, он вытащил несколько сторублевых купюр. Сам факт такого тщательного укрытия денежных знаков особо не удивлял: куда только люди не прячут свои кровные, чтобы не украли! К тому же кто даст стопроцентную гарантию, что горничные в гостинице все безупречные? Следователь внимательно разглядывал купюры, и они все больше и больше привлекали внимание. Он посмотрел на них сквозь свет, потом достал лупу и стал изучать находку с ее помощью. Неужели? Ему начало казаться, что в этих бумажках есть одна особенность. Со всех банкнот смотрела строго и величаво императрица Екатерина Вторая. Изображать на денежных знаках портреты глав государства традиция давняя. Американские доллары невозможно представить без портретов американских президентов. В царской России президентов, естественно, не было, поэтому купюры украшали портреты императоров: сторублевая досталась Екатерине Второй, пятисотрублевая Петру Великому. В народе сторублевки любовно именовались «катеньками», а пятисотрублевые «петеньками».
Портреты исторических деятелей были обрамлены в красивые узоры и дополнены изящными шрифтами, окрашенными в различные цвета от светло-желтого до коричневого. Впрочем, эта красота имела практический характер: она служила одним из способов защиты от подделок. Бумажные деньги в России появились еще в конце XVIII века, а точнее в 1769 году по инициативе императрицы Екатерины II.
Великая правительница понимала, что для ускорения товарооборота нужно менять денежную систему: деньги медные и серебряные были очень неудобные тяжелые, трудно спрятать. Поэтому по ее инициативе стали выпускать бумажные ассигнации, но при этом если ранее даже металлические деньги подделывали, то что говорить о бумажных. По всей Российской империи загуляли подделки, из-за которых бумажные купюры начали стремительно терять вес. Тогда же родился анекдот: «Сударь, вы слышали? В Москве за рубль ассигнациями дают 20 копеек серебром». «Это еще хорошо. Могли бы давать и по морде». Россия, как и все страны, вынуждена была искать способы защиты денег от подделок. Одним из способов стала так называемая орловская печать.
Название закрепилось по имени ее создателя И. И. Орлова. В конце XIX века он придумал уникальный способ защиты бумажных денег от подделки, предложив наносить краски на бумагу не попеременно, как обычно при получении цветного отпечатка, а все сразу. Для этого на цилиндре орловской машины устанавливали несколько форм по числу красок. Потом печатали, но не на бумаге, а на резиновом валике, который, в свою очередь, переносил всю цветную палитру на особую сборную форму. С нее и делался оттиск на бумаге. Воспроизвести оттиски такой печати вручную было невозможно. В результате цвет плавно переходил один в другой, от светлого до темного, и границы этих переходов не существовало. А на тех бумажках, которые были в руках у следователя, приглядевшись, можно было выделить место четкой смены цвета. Похоже, что купюры с изображением великой женщины, незаконно занявшей российский престол и сделавшей немало для страны, были изготовлены не на Монетном дворе Его Императорского Величества, а в каком-то другом месте. Это давало новый поворот всему следствию.
Закончив обыск и оформив бумаги, следователь поспешил к себе в кабинет в окружной суд. Тут, пожалуй, надо пояснить: следователь начал проявлять повышенный интерес к денежным купюрам не просто так. Накануне сотрудники рязанского банка Живаго передали ему несколько сторублевок. Они были уверены, что денежные знаки ненастоящие, и назвали главный признак, который указывал на их самопальное происхождение: отсутствовала орловская печать, то есть тот же признак, что и у купюр, найденных у убитого. Подделки были высокого качества: водяные знаки были в наличии, шрифт и рисунок на купюрах имели большое сходство с рисунком и шрифтом официальных денежных знаков. Самое главное, все подделки были единого номинала сто рублей. Похоже, что это звенья одной цепочки, и, значит, дело следователю Зазнаеву досталось неординарное.
21 августа 1909 г., Касимов, Рязанская губерния
Следователь при Рязанском окружном суде по Касимовскому уезду Петр Андреевич Железманов, наверное, тоже бы с большой уверенностью согласился бы с тем, что уголовное дело начинается со стука. Служил он в этой должности не так много, как его старший друг Зазнаев, но стука как предвестника уголовного следствия наслушался в самых разных вариантах: стучали и в дверь служебного кабинета, стучали и в косяк двери кабинета в небольшой квартире, которую он снимал на Малой Мещанской. Вот в окно в самое неурочное время не стучали: следователь жил на втором этаже, но ночные вызовы на происшествие были хорошо знакомы и ему. Правда, ему не приходилось проявлять особого старания, чтобы не разбудить супругу, так как по молодости лет Петр Андреевич был не женат. Однако его домашние не упускали возможности высказаться по поводу ночных побудок. Домашние это домашняя работница Прасковья, женщина серьезная, строгая; она умело вела хозяйство молодого служителя закона, кормила его отменными обедами, но никак не могла проникнуться спецификой служебной деятельности своего хозяина. Ночные визиты ей казались чем-то возмутительным. Не одобрял ночных побудок и второй домочадец Петра здоровый рыжий кот Тимофей. Для этого у него имелись основания даже более серьезные, чем у Прасковьи. Ну скажите на милость, разве это допустимо, чтобы тебя посреди ночи сбрасывали на пол?! Для тех, кто не понял, намекнем еще раз: какое место лучше всего подходит коту для сна? Правильно! Конечно, на двуногом. Самое-самое это уснуть на спине или груди двуногого, можно еще на том месте, что находится ниже спины, мягко и тепло. Правда, занять такую дислокацию Тимофею получалось редко, его настойчиво отправляли спать в ноги. Ну ничего, спать по любому нужно на двуногом. И самому приятно, и ему теплее. Надо, чтобы у каждого кота был свой двуногий, а лучше несколько, тогда они бы могли поделить обязанности: один кормил бы, другой погулять выпускал, третий играл бы. Правда, самому коту мороки тоже больше: за этими двуногими глаз да глаз нужен, хлопот не оберешься, ну ничего, он, Тимофей, справится. Он кот серьезный и ответственный, дом пустить на самотек не позволит.