Слева доносились какие-то высокие звуки, но Джей не мог их разобрать и поэтому не поворачивался. Он был на 70 % уверен, кто он (Джей Перри, актёр, муж, отец двух дочерей), на 40 %, где он, и на 30 % он был уверен в том, что расплывчатое нагромождение атомов справа настоящий, существующий, реальный человек, на вопросы которого надо почему-то отвечать почему-то почему?
Но в том, что слева от него был такой же человек, а не гомункул кислотной галлюцинации в этом он был совсем не уверен. Поэтому Джей решил не перетруждать свою больную голову и сфокусировался на голосе справа.
А почему зачем ты оделся в тогу? спросил колобок.
И действительно, Джей был обёрнут в простыни, а на месте дорогих итальянских туфель красовались клоунские башмаки с круглыми белыми носами.
Скорее всего, он входит в роль для своего нового фильма, раздался голосок слева.
Джей опирался на копьё, которое променял на часы «Ручной Компьютер». Копьё казалось ему мягким, как пластилин. Перри лепил его, и это успокаивало.
Ты в порядке, Джей? спросил колобок.
Мда, я впорядки.
Всё хорошо?
Ндаах, Перри потряс головой.
Подальше от телекамеры, транслирующей Перри по всем телевизорам Сан-Франциско, ухохатывались два скелета: отец и сын. Оба в шляпах под американский флаг один в канотье, другой в цилиндре. Оба в масках и в чёрных облегающих костюмах скелетов.
Звали их Антон и Уильям Вороновы. Антон эмигрант, добившийся осуществления американской мечты переехать в Калифорнию, жениться, разориться, развестись, влиться в тусовку и начать продавать кокаин.
Появилась блондинка в красном шёлковом платье. Половина её лица была загримирована в стиле «Санта Муэрте». Её длинные прямые волосы окутывала корона из красных и чёрных роз.
Антон, какого хрена? сказала Олена, жена Джея Перри. Её бриллиантовое ожерелье слепило Уильяма. Кто это с ним сделал?
Я не знаю, ответил Антон и продолжил смеяться.
Это ты нарядил его в эти простыни грёбанные?
Нет, ахаха. Он и сам справился.
Голубые венки на бледной шее Олены казались Нилом в Египетской пустыне. «Какая же она всё-таки красивая», думал Уильям.
Я Пэй Джерри, и я люблю шлюх! закричал Джей, выхватив микрофон. Олена устремилась к нему. Молодых шлюх, старых шлюх, уродливых шлюх, беззубых шлюх! Несите их всех сюда, motherfuckers! Я люблю шлюх, я люблю кокс, Антон сорвался с места, и никто меня не остановит, потому что я знаменитость.
Колобок вырвал микрофон и успел сказать: «Думаю на этом наше интервью» перед тем как Джей забрал микрофон обратно и крикнул:
I can sell out the fucking Garden jacking off! Look![1]
Перри запустил руку в простыни и начал ей шевелить. Ведущие заслоняли его как могли. Парнишка, стоящий слева, попытался вытащить руку Перри из тоги, но Джею это совсем не понравилось, и он полез бороться, и они упали на занавес, и балка, державшая занавес, упала на них. Женщина в шёлковом платье и скелет в сюртуке подбежали к месту действия.
Канал KQED прервал трансляцию, а радиостанция KSAN включила Бетховена.
Красота по-американски
А началось всё с того, что никто не знал, где встречать Новый год. И тут, нажираясь на Рождество, сорокалетний мужик по кличке Изюм предложил поехать в Сан-Франциско, где, по случаю закрытия концертного зала Уинтерленд, выступали Grateful Dead. К вечеру 26-ого чартерный самолёт с дюжиной уважаемых людей и уймой шлюх приземлился в международном аэропорту Сан-Франциско. Они сняли весь этаж в отеле Шератон Пэлэс, крушили мебель, бухали, жрали наркоту, трахались и ездили по коридору на мотоцикле. В общем, праздновали, как умели. Всё это продолжалось ровно два дня, пока жены с детьми не прилетели и не заставили некоторых весельчаков переехать в приличный, тихий отель «Мияко». Перри очень грустил. Трезвость была ему не к лицу.
Компашка воссоединилась в день концерта. Чёрный лимузин «Lincoln» остановился у исполинского здания, украшенного флагами с символикой Greatful Dead: на одном седой скелет играл на виолончели, на другом черепашки играли на банджо на «Станции Террапин», а на третьем скелет курил косячок и крутил золотую пластинку на среднем пальце.
У входа толпился молодняк. Многие без билетов, но с плакатами: «I NEED A MIRACLE».[2]
Барабанщик Эндрю Тейлор и Джоконда де Лиман (а точнее, транссексуал польских кровей Яцек Лимански) остались в лимузине. Остальные вышли.
У входа толпился молодняк. Многие без билетов, но с плакатами: «I NEED A MIRACLE».[2]
Барабанщик Эндрю Тейлор и Джоконда де Лиман (а точнее, транссексуал польских кровей Яцек Лимански) остались в лимузине. Остальные вышли.
Антон нахватал хот-догов у киоска и встал у входа с открытыми голубыми дверьми и красной надписью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В УИНТЕРЛЕНД». Очереди почти не было, не считая злой старухи и её трёх старых подружаек. Все четверо, кроме одной, носили очки «кошачий глаз». Самая злая, она же «главная старуха», спорила с кассиршей. Голову старухи украшал бледно-фиолетовый кок, а мочки ушей, утяжелённые мощными серьгами, висели, как у Будды. Уильям представлял себе, как старуха ходит по Тибетским горам с пледом в руках, чтобы укутать им полуголого медитирующего Гаутаму. «Худой. Лысый, корит его старуха. Ты когда внуков мне принесёшь, несчастье?».
Какого чёрта тут происходит? сказал Бил Грэм, растягивая слова по нью-йоркски. В своём синем жилете он скорее похож на прораба, чем на менеджера Grateful Dead. Мэм, какого чёрта вы возникаете?
Я мама Лукаса Гринвуда, говорила старуха.
А я приёмыш Джеймса Брауна, влез в дискуссию Антон. Предъявите документы, барышня.
Антон. Джей, Грэм пожал им руки. Вы опоздали. Зато в костюмах, при параде. Молодцы.
Ещё и какие, сказал Антон. Хот-дог не желаешь?
Нет, я уже ими объелся, Грэм побил себя по животу. Моя сестра их сделала и раздавала бедолагам, которые ещё со вчера стоят в очереди за билетами.
А когда мой сын будет выступать? спросила старуха.
Приблизительно в час ночи, ответил Грэм, не поворачиваясь к ней.
Через четыре часа?!
Простите, а вы не Джей Перри? спросила другая старуха.
Нет, что вы, сказал Джей. Я его брат, Гей Лэрри.
Гей?
Да. Это от английского, Гейлорд. Мой прадедушка был лордом всех геев Англии. Так что
И вы хотите сказать, не унималась мама Лукаса Гринвуда, что мы должны битых четыре часа ждать, пока мой сын, звезда вечера, начнёт выступать?
Нет, мы просто уволим остальные две группы к чертям собачьим! крикнул Грэм. Конечно, вам придётся ждать. Какого чёрта вы думаете
Мы пойдём, Билл, сказал Антон.
Зал большой и тёмный. Сцена фиолетовая. Ряды стульев окаймляют помещение с трёх сторон. У сцены толпится народ.
Группа заиграла знакомую Уильяму мелодию. Он всё пытался её разобрать, как вдруг услышал высокое: «Аааааааааа!» от мексиканки, сидевшей рядом. Вопль пронзал слух, как копьё, но всем было всё равно. Мексиканка забила ногами и растрепала чёрные локоны.
Para bailar la bamba! услышал Уильям.
Para bailar la bamba se necesita una poca de gracia!
Все вокруг танцевали, подпевали, щёлкали пальцами.
Por ti seré! Por ti seré! Por ti seré!
Уильям топал. Кивал. Улыбался. Он был готов нырнуть в тусовку, как в большой бассейн любви.
Слава Богу, я вас нашёл, раздался нью-йоркский говор Билла Грэма. Давайте за кулисы пойдём, и вы со всеми поздоровайтесь.
Henry got pissed off and said he'd run to Mexico, пел худой гитарист со сцены. To see if he could come back holdin' twenty keys of gold[3].
В гримёрке было полно народу. На стенах висели постеры и фотографии. На одной из них Джими Хендрикс снимал на кинокамеру Дженис Джоплин, лежавшую на столе в провокационной позе. «Легендарное место», подумал Уильям.
Несколько видавших виды красных диванов расположились у стены. На одном женщина кормила грудью, на другом лежала симпатичная девушка. Её голова отдыхала на коленях толстого бородатого очкарика.
Бог ты мой, это Кит с Донной, прошептала Жизель, восемнадцатилетняя девушка Антона. А это Билл Кройцман.
Который из них? Уильям смотрел на стол с едой, у которого насыщался Перри, но сам стеснялся подойти и взять что-нибудь.
Тот мужик с усами, сказала Жизель. Который с сигаретой. Ты правда их не знаешь?
Нет. Fuck, да кто все эти люди?
Это The Grateful Dead.
Зашёл высокий блондин лет тридцати. В рубашке. В коричневых очках. Все девушки глядели на него, даже Олена.
«Вот таким я хочу быть, когда мне стукнет тридцать», подумал Уильям».
Ты должен что-то поесть, Бобби, сказал Билл Грэм. Тебе надо поужинать.
Вот мой ужин, блондин затянулся сигаретой, заметил Перри, переложил сигарету в левую руку и поздоровался.
Бобби! крикнул Антон. Мой любимый психоделический ковбой!
Энтони!