Прав, Виринеюшка, друг наш. Много добра он нам сделал, спасибо ему, Дмитрий поклонился Вавиле, и от этого подарка его нам отказываться нельзя.
Вот и сговорились, ответил Вавила и, вскрыв схрон Якушева, поделился богатством с Дмитрием.
Забрав оставшиеся ценности, Вавила с Прохором ушли в тайгу и в жизни Дмитрия больше не появлялись.
Пропавших в тайге четырёх крестьян села Романово с делом Криворотова не объединили. Мало ли людей пропадает в тайге!
Дмитрий Леонидович Епифанцев через год поставил свой дом, в доме Якушева тяжело было. Обзавёлся мелкой живностью куры, гуси, утки, купил полтора десятка овец, корову и две лошади пахотную и для выезда. Земли купил четыре десятины три под посев, одну под сенокос (1 десятина = 2400 саженям²; 109,25 соток; 1,09 га).
Женские пересуды
(Мини рассказы)
Волки.
Ох, бабоньки, это как же жить нынче?
Земля перевернулась с ног на голову!
А всё от того, что люди от Бога отвернулись, прости меня Господи!
Бог-то при чём здесь, Марфа? На село наше смотреть уже тошно! И не Бог в этом виновен, а она, проклятая, водка, будь она неладна!
Судачат женщины таёжного сибирского села о жизни своей монотонной, а если новость то она обмозговывается, обсасывается, толкуется и перевирается несколько дней. Вот и сегодня появилась новость, всем новостям новость, в которой главная роль отведена
Что за напасть такая на нашу голову, волки, будь они неладны, стаями нападают, житья от них никакого нет.
Правду говоришь, Серафима, скот режут, а всё потому, что напасть эта, говорят, из Вологодской и Астраханской губерний.
Это, где ж такие губернии, Валентина?
Ясно где, соседушка моя дорогая Марфа, душа твоя добрая, в России. Оттуда в Сибирь прут, прям, стаями огромными.
А что удивляться! Оттуда сейчас не только волки, переселенцы и беглецы всякие за лучшей долей так и тянутся, так и тянутся, и конца им и края нет, недовольно проворчала Серафима. Землю получают, потом её пропивают и в разбой по лесам разбредаются. Вот от кого житья нет, хуже волков те разбойные люди. Никого не жалеют, мало того что грабят, так жгут и убивают, детей малых не жалеют, супостаты окаянные. Тфу, на них!
Оно и понятно, что им там в России-то? В Сибири воля и простор. Ни тебе помещиков кровопийцев, ни власти рядом, писарь, вот и вся власть, проговорила Марфа.
Это, конечно, так. У нас помещиков нет, и землицы всем хватает. Работай, не ленись, в достатке жить будешь, подтвердила Серафима слова Марфы.
Будешь тут жить в достатке, как бы ни так, скривилась Валентина. У тебя, Серафима, муж как муж, всё в дом, а мой, Ирод проклятый, из дома.
Что-то я давно не видела его. Не заболел ли? участливо спросила подругу Марфа соседка по правому подворью.
Заболеет, как бы ни так тфу, сплюнула, на него пьяницу проклятого. Поехал с кумом в Бийск на базар, расторговался хорошо, аж на три рубля, да из дому прихватил на товар разный три рубля, и что ни денег, ни товара. Явился, как вор, крадучись, ночью, волк его загрызи. Я глядь на него, волосы дыбом. Морда лысая, бороду как корова языком слизнула.
Да ты что? всплеснули руками женщины.
Это, как без бороды? Спалил, али как? от удивления вздёрнув плечи и брови, спросила Валентину Серафима.
Чёрта-с два он её спалит, пропил, поскудник.
Бороду пропил Это как же? удивились женщины.
А вот так вот, дорогие мои соседушки. Шесть рублей с кумом пропил, а потом вместе с ним бороды-то по рублю с полтиной продали. Вот и сидит сейчас, хвост прижал и носу не кажет на улицу. Срамно ему, видите ли, а когда бороду пропивал, то в радости был, что б он сгорел от этой водки проклятой, Ирод окаянный!
Это как же он до дому-то ночью добрался? всплеснула руками Марфа. Волки лютуют, особенно по ночам.
А что ему сделается. Им пьяницам и море по колено, а волки так букашки-таракашки для них. Они, верно, от одного перегару за сто вёрст пьяниц оббегают.
Не скажи, Валентина, им волкам-то что перегар, что сама водка, за милу душу порежут и сгложут до костей, не поняв подтекста слов подруги, проговорила Марфа. Волки в стайки (сарай) забираются, скот режут, а человек для них что ягнёнок. У меня, слава Богу, пока вся скотина жива, а у свояченицы, что дом на околице, трёх овец уже порезали, а у Олега Ефремовича Селиверстова, у которого дом рядом, две коровы. У Софрона Яковлевича Безбородько, что дом на взгорке у тайги стоит, лошадь сгрызли. Слышали, что в подворье их творится, волки, значит, хозяйничают, а, поди, выйти, тебя же ещё в придачу к скоту и порежут. Сказывали, что всю ночь и просидели, тряслись от страха, а утром вышли, матерь Божья, прилепив к щеке руку, побоище Мамаево, прям. Кровь, куски шкуры, волосья по всему двору, страх Божий, ужасалась всем видом Марфа.
Верно говоришь, Марфа. Фёдор Матвеевич, охотник наш намедни из волости возвращался, так сказывал, что сам видел стаю в полсотни зверей. Еле, говорил, убёг, а всё спасибо лошади его, а так бы как с парнем, что на «беседки» к любушке своей милой пошёл, выйдя из дома, что стоит напротив беседующих женщин и, услышав разговор о волках, вступила в общую беседу Пелагея.
О ком это ты, соседушка? ласково проговорила Серафима.
Слышала вчера от мужа своего, дорогие подруженьки, волки парнишку сгрызли.
Какого это парнишку? Какие такие ужасы говоришь, Пелагея? проговорила Валентина. Что-то не слышала о том.
Откуда бы ты слышала, коли, говорю, сама вчера от Кирилла, мужа своего о страхе Божьем узнала.
Ох, ты ж Господи ты мой! горестно запричитали женщины. И прям насмерть? спросили в один голос.
Мертвей не бывает, ответила Пелагея. С деревни Старо-Бардинской он, парнишка-то. Пошёл на «беседки» в соседнюю деревню Карагайку, к любушке своей, пять верст прошёл, а на окраине, когда уже и дома́ рядом были, волки из тайги объявились. Напали на молодого парня, отважившегося в одиночку идти по полю зимнему, и остались от смельчака одни ноги. Нашли лишь на следующий день, когда мать его тревогу подняла. Ушёл, мол, сын, к голубушке своей, а домой не воротился. Страшная смерть, не приведи Господи.
Женщины перекрестились.
Как нашли-то? спросила Марфа.
Валенки нашли, а в них парня ноги. Туловище, руки, голову, всё сгрызли окаянные, горестно проговорила Пелагея.
Ноги ли, руки какая теперь разница. Матери-то каково. Взрастила сыночка, а похоронить-то и некого, ответила Марфа.
Не дело родителям детей хоронить, они должны родителей в последний путь отправлять, а оно вон как вышло-то, тяжело вздохнула Пелагея.
Да вот тебе и «беседки!» вновь горестно промолвила Валентина. Сидел бы дома, и горя бы матери не принёс. Ему то сейчас что Всё одно
Сейчас-то оно, конечно, а как натерпелся подумаю, мурашки по телу так и бегут, бегут, будь они неладны, сказала Пелагея и тряхнулась всем телом, как от пронизывающего морозного ветра.
Со стороны тайги донёсся волчий вой.
Сало.
А попрошайки так те совсем обнаглели, хотят по сёлам и прямо требуют на водку, не дать грозят поджогом.
С них станет. Ночью-то мы спим, а для них ночь мать родная, подтвердила Марфа слова Серафимы.
Крысы, проклятые! возмущённо воскликнула Валентина.
Не крысы, а слоны, поправила подругу Марфа.
Пошто слоны-то? усмехнулась Серафима.
А потому что слоняются из деревни в деревню, вот и дали им такое прозвище. И ведь как требуют, тут тебе и смех и злость. Сама слышала, идёт такой слон и кричит: «Подайте здоровому, краснорожему на каменно строение, на кабацкое разорение, на стеклянный колокол!» ответила Марфа.
Что за колокол такой стеклянный? удивилась Валентина.
Кто их знает? Может для словца красного, а может по их бродяжьему разумению вещь нужная, пожала плечами Марфа.
Крышку гроба им стеклянную и на всеобщее обозрение, чтобы видели все пьяницы, до чего жизнь такая доводит до нищеты и бродяжничества, возмущённо проговорила Валентина.
Из дома, увидев через окно подруг, вышла Пелагея и сразу, не зная, о чём они ведут речь, выпалила:
А в одной деревне богатый крестьянин выдавал замуж дочь. Так на свадьбе выпили сорок вёдер водки.
Ох, ты ж Господи! Это ж какую утробу иметь надо!? всплеснула руками Марфа.
И откуда ты это знаешь? Сорока на хвосте принесла? ухмыльнулась Серафима.
Не сорока, не обижаясь на подругу, ответила Пелагея, Кирилл сказывал.
Ну, ежели Кирилл, тогда конечно, дело ясное, что дело тёмное! вновь ухмыльнулась Серафима.
Зря ты, подруженька! В той деревне он был и сам всё слышал. В деревне той наш кум Пётр, он ему всё и поведал, а кум врать не будет, человек он серьёзный.
И что же интересного, в свадьбе деревенской. Сколь у нас их было и сами венчаны, слава Богу. Пьют, это понятно. Как без этого? Не унималась Серафима.
Погоди, Серафима, не злыдничай. Послушаем Пелагею, утихомирила подругу Валентина и к Пелагее, говори соседушка.
Вот я и говорю, свадьбу мужик богатый сделал. Насобирал по всем подворотням человек полтыщи, там тебе и мужики и бабы были, все, кому не лень было с печи слезть. Угодить селу надумал и пропоил более 500 рублей.