Восстание Боттичелли. Книга стихов - Елена Сомова 3 стр.

Ночь  это поле для мечтаний
И в этом поле быть одной
На лучике очарований,
Лишь с птичьим щебетом
Открой
темницы дверь.
Я разучилась
больной и благодарной быть.
Мне так протяжно сладко вылось,
Как, может быть, и не повыть:

Уже витийствует прохлада,
Под кольцами глазниц сквозит.
Всё слезы выели.
«Не надо» 
прощание с надеждой.
Плит
не надобно мостить гранитом,
когда прикованы пути,
как рельсы.
Злая Афродита
цела в скульптуре.
К ней приди
смочить воинствующий череп
в морщинах ветерковых струй.
Своей любовью расколдуй 
И обретешь заветный берег.

Тепло, светло в твоем гробу 
Быть с нелюбимым хуже смерти,
Царапать на стеклянной тверди
Звезд путеводных свет Уйду.

Ты пальцами несешь испуг.
Льва отвернешь к стене и в угол,
И льется кровь несчастных пугал,
В которых превратил подруг.

Игрушки барина висят,
Стоят, лежат в тщете забвенья,
Ты пыжишься, как дутый гений.
Тебе всех пыток не простят,

Заброшенных садов мечты,
Велеречивых обещаний,
Слёз одинокими ночами
И мнений, в коих вызрел яд.

Уйду с дороги. Я не столб,
Не деревянный торт  покрышка,
Не глупая на поле фишка,
И мне противен твой восторг.

Макеты  призраки любви 
Великолепные ошибки 
В прострелянных мишенях шибко,
Сквозят в застуженной крови, 
Так деревянная улыбка
Скрипит, задув и фонари.

Неискуплённые потери
летят в глаза божницей строк.
Я так ждала в ночь суеверий
От Господа простой урок,

Но не случилось,  упустила
Возможность ученицей быть.
Лишь оглянусь  и вспомню милый
мне облик 
сердцу не забыть.

Учусь любить уже с оглядкой,
Чтоб не порвался жизни круг,
И чтоб не принести мне мук
Своей любовью слишком сладкой.

Пиши на жилках листьев новый стих 
Дари его любимой в свете дня,
А ночь отдай лишь звездам  на двоих
Звезд нам не мало в день творенья для

Витанья в воздухе любви  в цветах,
Плывущих по небу, по облакам.
Сегодня мне любовь  дарящий взмах 
Рояль откроешь  исчезает тля

Бывает, неприятный человек
Тебя коснется неприятной мыслью,
И отвращенье выгнется стеной.
Прошедшей дрессировку, целый век 
Зажав зубами воздух  морду крысью 
И можно наслаждаться тишиной,
Поверх стеклянной двери ставить лапки,
Точнее точки выдранных когтей.
Топорщится характер: вот вам тапки,
В дурдоме объяснимо без затей
Намеренье агрессии сатрапки.

Тончает коготь, изолгалась спесь.
Есть кто живой, на темные ворота
Не кинувший достопочтенный глаз?!
Мир движим кастой извращенцев  весь 
И если человеческое что  то
Забрезжило  так это не про вас.

Куда-то он порывисто спешил
Почти бежал и, спотыкаясь, падал,
Потом вставал и шел на жестких лапах,
Почесывая черепаший ил.

Он видел жизнь в прикиде удальца,
Но неожиданно менял свое пространство,
Приобретая облик оборванца
С походкой коренного молодца.

Держал хвост пистолетом и доил,
Как ласка, всю удойную скотину,
Не знал ни выходных, ни карантина,
Перерабатывая молоко.

Стал недвижим, в отборных сливках стоя.
Преследовал не захлебнуться цель
И из копыт быстрей переобуться,
Грести в лодчонке среди благ на мель, 

Всё ради почвы, коюю обресть
Заложено в программе беголюбца,
и
потому глаза  два чайных блюдца,
рот  молокоотсос не знает месть.

С бунгало легче практику постичь,
Своих не объясняя постулатов
И не таща в окно пи эр квадрата,
Чтоб быстро стадо вольное постричь.

Бегун и лжец, рискуя и дробясь,
Однажды поучаствовал в корриде,
И разбежавшись, прыгнул на луну,
В глазах оленей призрачно двоясь.
Куплеты из двух букв спел быстро в МИДе 
Это приятней, чем их петь в Аиде,
Где жарится прижизненная мразь
И поминает сладким сатану.

Белые голуби и святые духи
Чувства, рвущиеся через край,
Крылья берез  полный вагон-сарай
тонких эмоций 
берестяные слухи
Нежности, вырванной с корнем у бытия 
Взятой в бумагу жемчужине хватит боли слепых открытий 
Выплеснет океан жемчуг, слегка прикрытый крылом наитий.
Пухом домашнего счастья мир серебря,
Скоро снега накроет кривая рубаха.
Рвется, не угасая на взлете, птаха.

Образ лохматого дуба, крепкого бороной 
Небо вспахали буквы веток необычайных.
За полстолетья выреветь звезды и чашку чая
В теплом уюте и бесприюте  волной
Быть
И отхлынуть в вечнокипящий ад
варева пота, крови, надежд промученных.
Возле икон обретаю смысл  и тогда Бог рад
Девочке, в детстве намертво переученной

Жить и любить  нервный ценить сквозняк,
Паузы, многоточия в отношениях,
Храмы природы  искренний березняк,
Лики молитвенные в таинстве совершения.

До Дивеева добрались,
Все изгадив на полпути,
Пивотоком свергая высь
И желая Бога найти

С фонарем и собакой Гад.
К Богу выйти со списком рад
Каждый мытарь и каждый жнец
В олимпийской эмблеме колец.

До поездки жахнув сперва,
Не болела чтоб голова,
Едут боль из душ отпускать.
Матершине долго хлестать.

Пузо  в крести, горло  пикам,
Во всю спину  бубей аркан,
Черви сердце изгрызли вдрызг
Во всю силу спиртовых брызг.

Чем наглее отряд барыг,
Тем жирнее официоз:
Бумазеями скрип да скрип
С хищным жалом блудливых ос.

Торг за право носить кресты,
Поднимать повыше носы,
Руль врывая вдоль полосы,
Занимать повыше посты.

Мир иллюзий  по центру  ложь,
На количество рыл умножь 
Вот и новых блатняг вагон
Все в коньячных звездах погон.

Виноверть крутит малый винт
Под него идущей рекой.
Каждый день гремит винопой, 
Блудням Родины вышел спринт.

Невыносимы завыванья лжи восточной 
Копают мозг своей канавой сточной,
Уловками наветов и борьбой за власть.
Там человек, но бомж  отъедает сласть
У дармовых продуктов.
Как же погано от чуждых отрепьев прет
Выброшенный на улицу с черного хода, жрет,
И из хурмы высасывает сукровицу
Скользких подвалов с музыкой разложения.
Каждый вошедший вот  вот оступится.
Музыка ада  эмблема самосожжения.

Эта страна на карте мира  улица, 
Даже не площадь, где голубь надутый сутулится.
Камень быстрее воду в ручье поймет,
Чем завы магов  бомжа. Его жизнь  помёт
Голубя мира, проданного с витрины
И возвращенного далее на картины
Выставок детских
Русско  немецких.

Как побитые яблоки, изувеченные грозой,
Жертвы новой России ступают под красным флагом,
Пять бомжей, покалеченные распадом:
Алкоголем и голодом, но вместе  не вразнобой.

Перекройка истории  праздник свободы  стой!
Оглянись на народ и закрой нано  рты лже  пророков,
Собери, Господь, падалицу, новых сроков
жизни дай при свете,
врачуй,  на их ранах гной.

Ожиревшие маски просунуты в новострой,
Пропестреют эмблемы, сорвут лепестки доходов.
Становиться колонией непристало, свой
Тополино  пуховый образ роняя в походах.

Мы шли наощупь, открывая сны
За дверью дверь, за поцелуем тайна,
За лепестками  солнечные псы
Теплом хватали и вели на крайний
Прибрежный плот. Оккультная игра
Кружила волны и волчки, стараясь
Приблизить остров, где слепая завязь
Готовила бутон из горных вод.

Окукленная искра доброты
В мир покаяний и борьбы рождалась
И восставала искрами цветка.
В Галактике и звезды и цветы
Несут богам. Нам попадает малость,
И жаль, когда на краешек лотка.

На тонкий лист собрать энергию лучей
Последнего тепла и призрачной надежды.
Я знаю, без любви весь мир уже ничей, 
Мир варваров и шлюх,  им не прикрыть одеждой

Свирепый нрав: горчат клыки, свербят глаза
И когти чешутся, кого еще бы свергнуть.
Разделит нас сквозная светополоса 
Сквозь мглу просвет,  его-то не избегнуть.

Лишь бы заметить и идти на луч,
Лететь пушинкой под раскрытой дверью,
Увидеть, как твой дух теперь могуч,
Пройдя страданья, боль и суеверья.