А пока я, уединившись, не выпускаю из рук свое первое детище, вдыхаю неповторимый аромат свежей типографской краски, внимательно и напряженно, как в снайперский прицел, всматриваюсь в рисунок на обложке. Несколько десантников, облаченных в пятнистый камуфляж-«песчанку», с ранцами «РД» за плечами, с короткими «АКМСами» в руках, бегут по скалистому склону. Чувствуется, что художник потрудился от души и вложил в работу часть своего сердца: еще не прикасаясь к тексту, читателю становится понятно, что этот бег не каждодневная тренировка разведчиков на «кроссовую втянутость», а именно погоня!
С благоговением раскрываю книгу. На титульном листе четкие строки: «Боевым друзьям, разведчикам Воздушно-десантных войск посвящаю».
Пролистав несколько страниц, решительно прекращаю это занятие, читать просто нет сил, слишком много эмоций для одного дня Лишь одно я обязан сделать немедленно, прямо сейчас. Беру шариковую ручку и вдруг ловлю себя на мысли, что сейчас буду писать свой первый в жизни автограф:
«Дорогому Учителю, Николаю Дмитриевичу Кузакову, ЧЕЛОВЕКУ, поверившему в меня, дарю мою первую книгу с великой благодарностью». Из пачки авторского тиража беру еще пару книг, подписываю Олегу Димову и Тамаре Николаевне Шавельской.
***
В издательстве «Росток» у Олега вышла вторая книга, довольно объемная повесть «На исходе тревожного лета». Тематика все та же: геология, ближнетаёжный забайкальский Север, романтика трудных странствий. По сравнению с «Маршрутами», «Исход», на мой взгляд, выше, как минимум на голову. Сочный, афористичный, образный язык, зримые, глубоко проработанные портреты героев и их характеров, яркими мазками выписана природа. Как автор, Олег вырос весьма значительно, это отмечает всё литературное сообщество Забайкалья. Не остается в стороне и Кузаков:
Старик, ты только посмотри, что вытворяет Димов: какой язык, какая глубина! И, наконец-то, внял голосу разума и моему совету: научился строить сюжет. С переизбыточным описательством тоже разобрался перестал «одевать» малозначащие события в «толстые» одежды Молодец! Еще одна-две аналогичных публикации, и можно ставить вопрос о приеме в Союз Писателей России. А как дела у тебя, как твой «Белый Олень»?
Дописываю, Николай Дмитриевич. Но времени нет совершенно, не поверите, в нарушение всех лётных инструкций пишу в полёте, выгоняю штурмана из его «кибитки», сажусь за столик и работаю часами.
А ежели, что Старик с опасливым недоумением смотрит на меня, тогда как?
Второй пилот на постоянном контроле. А чтобы занять командирское кресло, мне потребуется одна секунда.
Ну ладно, раз так, а то ведь, не дрова возите
Рукопись моей новой повести вычитывает Олег, он теперь старший редактор, растет не только в творческом плане, но и в производственном. Одним из первых Димов приобрел и освоил компьютер, экранная заставка: «Ну что, Олежка, поработаем?», постоянно светится на экране. Незыблемому правилу нашего Старика: «Ни дня без строки!», Димов следует неукоснительно чуть свободная минута, и он уже стучит пальцами по электронной клавиатуре.
Как-то раз застаю его за редакторским столом. Работает, не поднимая головы. Пиджак и галстук канули в Лету, теперь Олег одевается проще и функциональнее. Вот и сейчас на нем серый свитер с вытканными оленями на груди, наверняка приобрел его именно из-за них. Север, во всем Север, даже в облачении
Ну и как? киваю я на разложенные вокруг страницы с моим машинописным текстом.
Садись и полистай, а я пока чай греться поставлю да разомнусь малость, задница уже просто онемела.
Перебираю рукопись, и вдруг обнаруживаю, что многие листы перечеркнуты красной пастой крест-накрест, абзацы на других обведены той же авторучкой, «вожжи» от них ведут в другие абзацы и стрелками указывают на то место, где им, по мнению редактора, надлежит быть.
Олег Афанасьевич, что всё это значит? я возмущен до глубины души димовским произволом, но стараюсь не показать этого. По какому праву ты разукрасил мое сочинение, будто тульский пряник?
По праву редактора и, если хочешь, товарища по перу Олег невозмутимо разливает по чашкам свежезаваренный дымящийся чай. Тебе сколько сахара положить: ложку, две, три?
Сахар белый враг российского писателя, предпочитаю обходиться без него! злобно ёрничаю я. Ты лучше объясни: за каким хреном повычеркивал чуть ли не половину пятой главы?
По праву редактора и, если хочешь, товарища по перу Олег невозмутимо разливает по чашкам свежезаваренный дымящийся чай. Тебе сколько сахара положить: ложку, две, три?
Сахар белый враг российского писателя, предпочитаю обходиться без него! злобно ёрничаю я. Ты лучше объясни: за каким хреном повычеркивал чуть ли не половину пятой главы?
А за таким, дружище, что глава эта слаба и, более того, вторична!
Это еще как вторична?!
Да вот сам посмотри, Димов отодвигает чашку, неторопливо ворошит рукопись, находит то, что ему нужно и кладет передо мной несколько страниц. Вчитайся и ответь: разная или одинаковая смысловая нагрузка прописана здесь? Только честно, без дураков!
Я пробегаю глазами по тексту, сравниваю зачеркнутое Димовым и им же нетронутое. Олег спокойно дышит за моим плечом:
Ну, что можете сказать, дорогой товарищ? в голосе редактора прослушивается лёгонькое ехидство. Одно и то же поле засеямши дважды! Так?
Нет, на так! Я сделал такой дубль сознательно, чтобы нагрузить ситуацию. Похожий прием часто использовал Алексей Толстой. Так что не надо, дорогуша, передергивать, справочники по теории литературы я тоже иногда почитываю
Мы долго и основательно спорим, каждый отстаивая свою правоту. Я постепенно накаляюсь и почти готов поругаться. Димов корректно, но безуспешно пытается урезонить меня своими доводами и, наконец, сдается:
Ладно, будем считать, что ты меня убедил. Но вот здесь-то возражать, надеюсь, не станешь: одно и то же предложение на девяносто седьмой странице, точно такое же на двести первой! он тычет пальцем в текст. И почти оно же на трехсотой. Клише, да и только
Х-м, действительно Как это я не заметил? Жевание жёванного получилось
Вот и я про то же толкую! Согласен, нет? Димов победно смотрит на меня.
Согласен, удрученно киваю я. Ты не обижайся, что наехал на тебя, Олег.
Мне обижаться не положено, это моя работа. За качество выпущенной книги как ты понимаешь, отвечает не только автор, но и тот, кто ее редактировал. Литературного брака я допустить не имею права, на то и поставлен. А что касается того, что «не заметил», так это и немудрено: повестуха ведь в полетах сочинялась, так?
Так! Жаль, что для московского графомана такого как ты редактора не нашлось
Конечно, жаль, иронично усмехается Олег. Снести за ночь бугор вечной мерзлоты я бы ему уж никак не позволил! Ну, ты давай читай дальше, только не забудь «включить» своего внутреннего редактора, а я еще раз чаёк подогрею. Этот-то уж замерз, поди
Я бросил взгляд на стоявшие рядом чашки, обе они были не тронутыми.
Заодно и перекусим, жена мне тут чего-то завернула шурша бумагой, Олег раскрывает сверток. А то ведь: «Солнце спряталось за ели, время спать, а мы не ели!»
Наш обед состоит из бутербродов с докторской колбасой, печенья и каких-то дешевеньких конфет-леденцов. Это обычный рацион Олега, в еде он неприхотлив и малоразборчив. Приумолкнув на время, не спеша жуем, запивая горячим чайком. Мне всегда нравится наблюдать за тем, как ест Димов без жадности, с милой моему сердцу деревенской учтивостью. Основательно и как-то даже по-домашнему, высится он за своим рабочим столом, заваленным бесчисленными рукописями, справочниками, блокнотами и прочим литературным антуражем. И если мое рабочее место, мой мир, это компактная, рационально-тесная пилотская кабина, усеянная сотнями самых разнообразных приборов, рукояток, рычагов, датчиков, тумблеров и переключателей, то мир Димова этот неуютный, давно не ремонтированный, какой-то несуразно-длинный и узкий кабинет.
Олег, а вот что для тебя есть литература? я отставляю пустую чашку и отодвигаюсь от стола, чтобы поудобнее вытянуть ноги. Димов какое-то время молчит, тщательно вытирает салфеткой губы и пальцы, затем философски скрещивает на груди руки:
Литература, это форма и смысл моей жизни, если хочешь Понятие «литература» я трактую значительно шире общепринятого. Моя главная задача быть не только приличным писателем, но и серьезным редактором. Я просто обязан, бороться за качество выпускаемых книг. Ведь что такое наша современная жизнь? Это, в основном, тупая радость биологического прозябания, вместо высокой духовности. Раскультуривание и расчеловечивание нации идет сейчас семимильными шагами и этому весьма способствуют низкопробные, дрянные, убогие книжицы-поделки, заполонившие все книготорги России. Именно поэтому я призвал сам себя по мере сил противостоять этому гибельному процессу.