Видимо, только потому, что там вряд ли можно будет обнаружить какие-нибудь следы, заметил я.
О! воскликнул Сингер. Похоже, наши мысли движутся в одном направлении. Ты думаешь, что
Просто эти Левингеры не хотели делиться с Хузманом двумя миллионами. И разыграли представление. По-моему, очевидно, что все, рассказанное Левингером, фантазия.
Я бы не сказал, что это очевидно, покачал головой Сингер, но есть достаточные основания полагать именно такое развитие событий.
Твои соображения, полюбопытствовал я.
Смотри. Зачем Михаэль дал интервью? Он же понимал, что этим привлекает к себе внимание. Обычно лотерейные миллионеры оберегают свое инкогнито им не нужны нуждающиеся родственники, зачем им просители, ищущие спонсоров и меценатов, зачем лишнее внимание соседей и всякой швали, наконец? Дальше. Дурацкая идея поплясать на деньгах. Идея, по словам клиента, была высказана не им, а Левингером. Далее. Само похищение. Ты прав, все это смахивает на дурной театр.
Ты думаешь, что субботу и воскресенье Михаэль провел у каких-нибудь родственников?
Не исключено, но маловероятно. Родственники могли проговориться в присутствии Хузмана, и тот, даже при его доверчивости, заподозрил бы неладное. Друзья отпадают по той же причине. Он мог съездить, скажем, в Эйлат и снять номер в гостинице имея столько денег, он мог себе это позволить. А жена звонила ему и информировала о том, как развиваются события.
Дочка начал я.
Да, перебил меня Сингер. Это слабое звено. Она не должна была знать ничего. То есть ничего вообще. Ни о договоренности надуть Хузмана, если такая договоренность имела место, ни о похищении, если Михаэля действительно кто-то похищал. В обоих случаях байка, рассказанная ей, по словам Хузмана, Сарой, вполне годилась. Любопытно, девочка тоже плясала на деньгах или ее к этой оргии не допустили, чтобы она не решила, что родители повредились в уме?
Неважно, заметил я, у девочки информации не получить, это ясно. Значит, исходим из предположения о том, что Левингеры попросту решили не платить Хузману и разыграли историю с похищением, твердо зная, что Хузман не сможет отказать, если будет поставлен перед выбором: кошелек или гибель друга. Для этого нужно было, чтобы деньги были выданы Хузману наличными, иначе он должен был бы пойти в воскресенье в банк, и ему были бы заданы вопросы, а он, в отличие от Левингеров, куда более плохой актер. Он не смог бы скрыть «правду» о похищении, директор банка непременно позвонил бы в полицию И так далее. Наличные намного упростили дело. И еще один аргумент слабый арабский акцент похитителя.
Ну, это тривиально, махнул Сингер. Это просится. О'кей. Пожалуй, шанс вернуть деньги не так мал, как мы изобразили Хузману, верно?
Видишь ли, сказал я, зевнув, если бы я не сомневался в том, что похищение произошло в действительности, я бы не стал тебе звонить. Ты ж понимаешь, что, уплыви деньги на территории, шанс вернуть хотя бы агору стал бы равен нулю.
Сингер поднялся.
Поеду к Левингерам.
Хочешь сразу
Нет, сегодня я послежу за домом, посмотрю, как они будут действовать, составлю представление. А завтра нагряну с визитом. Деньги наверняка в квартире, перевозить чемоданы в другое место слишком рискованно, учитывая паблисити в газетах.
Согласен, сказал я. Легкое дело, верно?
Странно, но у меня уже тогда было ощущение, что легкость эта кажущаяся.
* * *
К вечеру странный клиент совершенно выпал у меня из памяти. И без него забот хватало. Позвонил старый знакомый Фарук Аджеми и начал плести несусветную историю о том, как строительный подрядчик со странной фамилией Макарозен не выплатил долг в размере ста семидесяти тысяч шекелей, и как теперь он, Фарук, из-за этого задолжал банку, и банк В общем, обычная история, какие приключаются по десятку в день, но особенность состояла в том, что Аджеми был израильским арабом и строил для арабов в районе Рамле, а в компаньоны брал еврея, и всегда это обходилось ему, хотя и дороже, но спокойнее. Межнациональные отношения Фарука не волновали он точно знал, что когда-нибудь в будущем Рамле вновь станет арабским, точнее говоря, палестинским городом.
Когда Аджеми явился ко мне впервые было это вскоре после Войны судного дня, я, помню, обиделся за еврейскую нацию и даже готов был указать посетителю на дверь. Уловив на моем лице выражение сдерживаемой свирепости, Аджеми сложил руки на груди и заявил:
Да вы не обижайтесь, адвокат, я ведь к вам пришел, а не к палестинскому юристу, значит, вам доверяю больше. А то, что Рамле арабский город, так ведь и Хеврон еврейский, ну так что? В Рамле заправляют евреи, в Хевроне мы, все перемешалось в этом мире, Аллах видит и, если захочет, то в свое время наведет порядок. А нам здесь пока жить, у меня израильский паспорт, и, если вас, адвокат, станет обижать мой родственник, я буду защищать вас, а не его, можете не сомневаться. Но мечтать-то каждый может, верно? Вы, евреи, две тысячи лет говорили друг другу «на будущий год в Иерусалиме», и ничего от этого не менялось в мире. А мы говорим «Рамле и Лод арабские города», и от этого тоже ничего не меняется. Так что же обижаться? Где мне подписаться, здесь?
Да, сказал я. И сумму гонорара не забудьте прописью.
Обязательно, кивнул Аджеми, подписал и протянул мне руку.
Рукопожатие, как и слово, у него было твердым.
С тех пор прошла четверть века, и я успел заработать на делах Аджеми не один десяток тысяч шекелей. Но, признаюсь, каждый раз возникало не очень приятное ощущение, что деньги эти нечистые, ощущение было, конечно, нелепым, денег Аджеми я и в глаза не видел, а чеки ничем не отличались от прочих. Излагал свои истории Аджеми всегда очень обстоятельно, и так у нас повелось я внимательно выслушивал до конца, хотя обычно уже после второго предложения знал, кому, где и сколько нужно будет отвалить, в какой суд обратиться
В тот вечер я чуть было не нарушил традицию, прервав Аджеми на полуслове. Он, впрочем, лишь на мгновение запнулся, уловив в моем голосе некую напряженность, а потом продолжил рассказ, и я сосредоточился, а к концу эмоциональной речи клиента Хузман растворился, и выигрыш его растворился тоже. До завтрашнего утра.
* * *
Встаю я рано, обычно не позднее семи. Жена еще спит, и завтрак я себе готовлю сам. Я как раз дожидался, когда поджарятся тосты, когда зазвонил телефон. В такую рань мне обычно звонит старый перечник Йоси, чтобы сообщить главную новость дня, вычитанную им на первой полосе «Едиот ахронот».
Ну что, сказал я, поднимая трубку, Ханегби ушел уже в отставку или нет?
Что? переспросил мужской голос, явно не принадлежавший Йоси Менделевичу, хозяину большой аптеки на углу Ха-яркон и Буграшов. Ты, похоже, ночь не спал, размышляя о развале правительства?
А, узнал я, с добрым утром!
Это был Сингер, и я лишь теперь вспомнил о вчерашнем посетителе. Неужели детектив уже нашел чемоданы с деньгами?
С добрым с сомнением сказал Сингер. Есть новость. Только что умер Михаэль Левингер.
Отчего умер? не понял я. Почему? Он же молодой
И молодые умирают, философски заметил Сингер, если их отравить.
Повтори! потребовал я и тут же поправил сам себя: Нет, лучше приезжай сюда.
Я уже еду, сказал Сингер. Проезжаю Арлозоров, буду через пять минут.
Тосты сгорели, и я выбросил их в мусорное ведро.
* * *
Вчера, сказал Сингер, чета Левингеров собрала в своей квартире человек десять. Праздновали выигрыш в лотерею. На самом деле Михаэль с Сарой, надо полагать, разыгрывали перед Хузманом очередной спектакль радость по случаю освобождения, ибо праздовать потерю денег было, конечно, нелепо. Сара приготовила индейку и несколько салатов. Из напитков был сухой «Хеврон», коньяк «Наполеон» и водка «Старка».
Салаты Сара готовила сама? спросил я.
Хороший вопрос, кивнул Сингер. Меня это тоже интересовало. Было пять салатов, три из них баклажанный, острый и с хумусом куплены в сепермаркете в квартале от дома, а два Сара сделала лично и утверждает, что ей никто не помогал.
На стол подавала она сама?
К этому я еще вернусь, Цви, не опережай события.
Извини
Итак, вчера, покинув твой кабинет, я позвонил Хузману и пригласил его в свою контору, где около часа пытался добиться какой-нибудь дополнительной информации. Тогда-то я и узнал, что вечером Хузман отправляется в гости к Левингерам якобы для празднования выигрыша все знакомые были приглашены еще в четверг, когда радость оставалась неомраченной, и отменять вечеринку Левингеры посчитали невозможным. Хузман отправился домой, а я поехал на плантацию. Поиски заняли около часа, а потом стало темно, и я отложил осмотр до утра. Мне это не представлялось особенно важным, поскольку я, как и ты, полагал, что деньги должны находиться у Левингеров. Поэтому утренний осмотр плантации я поручил моему работнику