Жареная картошка с грибами и молоко. Что может быть вкуснее!
Мам, а ты?
Я пока жарила, напробовалась. Ешь. Остынет.
Хорошо у мамы!
Наевшись от пуза, сказав спасибо и чмокнув мать в щёку (ну, ладно, ладно!) поплелась в спальню. Грохнулась там на кровать и мгновенно уснула
Проснулась от странной тишины в квартире. Встала, на цыпочках вышла в проходную комнату и увидела спящую мать. Та лежала на диване, не укрывшись, положив ноги на высокую подушку сразу после рождения дочери заработала тромбофлебит, отправившись в жуткий декабрьский мороз к портнихе примерять платье к Новому году.
«Пусть спит».
Снова вернулась в комнату и начала собираться на встречу с подружками. Но спустя несколько минут услышала, как её зовёт мама. Вошла в комнату.
Мама сидела на диване, бодрая и подтянутая, как будто только что не спала глубоким сном.
Ты куда?
С девчонками договорились встретиться.
Не успела приехать, уже бежишь сломя голову!
Мам, ну мам Не сердись! Не будешь?
Мать ничего не ответила, только махнула рукой.
Ну, всё, мамуля. Я побежала, опаздываю.
Она пронеслась через комнату в прихожую, глянула ещё раз в зеркало.
«Хороша! Ну хороша же!» порадовалась сама за себя.
Ярко-синее, в фантастических узорах, облегающее фигуру платье из струящегося по телу ацетатного шёлка, с широким, собранным кулиской на тонком запястье рукавом, белые туфельки на невысоком каблучке и белая сумочка через плечо. Тёмно-каштановые волнистые волосы в модной стрижке, «стрелки» в уголках серо-синих глаз. И губы. Полные, яркие, смеющиеся.
«Ну ведь и вправду хороша! А он пусть страдает! Ни за что первая не подойду!»
Так, вздёргивая себя и стремясь освободиться от жуткого волнения, которое испытывала только от одной мысли о встрече с ним, она уже собралась открыть входную дверь, как услышала:
Смотри, чтобы в одиннадцать дома была!
Ох, эта мама.
Мамочка, я же не маленькая. Погуляем с девчонками. Потом на танцы пойдём. Давно ведь не виделись.
Сказала в одиннадцать! И смотри, держи себя в руках!
Мама, ты о чём?
Она вернулась в комнату. Что-то в голосе матери, во всей её манере говорить, напрягло и почему-то испугало.
А ни о чём. Просто позже одиннадцати не задерживайся. Нагуляешься ещё.
Ладно, ладно, мамуля! Я побежала!
Снова этот страх! Ничего же не произошло!
Она выскочила из дома, по пути нюхнув ярко-красные георгины на клумбе Иды Соломоновны, учительницы младших классов, живущей в доме напротив. Сама же Ида Соломоновна стояла у своего подъезда и разговаривала с Надеждой Петровной, соседкой со второго этажа. Они обе приветливо кивнули ей, но тоже не заговорили, не спросили ни о чём, как прежде, зато их взгляды она чувствовала на себе, пока не повернула за угол.
«Странно»
Ещё издали она увидела разноцветную группку своих подружек. Стояли кучкой и о чём-то оживлённо говорили. Оживление было каким-то нерадостным. Скорее, они выглядели растерянными.
Катя миниатюрная, узкокостная, с чуть кривоватыми ногами, которые совсем не портят её фигурку. Всегда спокойная, рассудительная. Одета скромно и неярко. Зато глаза кошачьи! Зелёные, раскосые. Полный атас! Волнистые волосы не нуждаются в особом уходе.
Ванда плотная, упитанная, стабильная и смешливая до невозможности. В начале каждой весны всё её лицо густо покрывают веснушки. От этого она кажется ещё смешливее. Вечно в одной и той же юбке и широкой кофточке. Не любит одеваться. Вечный «конский хвост» на резинке.
Наташа высокая и вальяжная. Глазищи как вишни! Маленький ротик, открываясь, показывает ровный ряд мелких белых зубов. Стрижка «под мальчика». Самая умная среди нас. Отличница. Гордость класса. Красный диплом и факультет журналистики в университете. Одевается изысканно. Мама портниха.
Занятые совещанием, они не сразу заметили, что она стоит рядом.
Она только услышала, как Ванда сдавленно сказала:
Ужас, ужас! Как сказать?!
Что за ужас? засмеялась, обнимая их всех разом, девчонки, вы чего?
Катя и Наташа растерянно заморгали и опустили глаза. Одновременно. А Ванда, округлив небольшие карие глаза, уставилась на неё, словно первый раз видела.
Да что случилось!
Сердце дрогнуло, и, кажется, перестало биться а потом обнаружилось в горле колотящимся комом.
Сердце дрогнуло, и, кажется, перестало биться а потом обнаружилось в горле колотящимся комом.
Наташка, говори! Не молчи же!
Ты только держи себя в руках, как-то виновато и тихо произнесла Наташа, посмотрев наконец ей в глаза.
Да что такое! Мама всё твердила сегодня «держи себя в руках». Теперь ты! Что? Что!
Ты только
Наташа запнулась, а потом:
Ох! он утонул его больше нет только держи себя в руках, выпалила на одном дыхании она.
Кто утонул?
Сердце снова остановилось, а потом упало в живот.
Кто утонул?.. он?!.. он.
Да.
Вот и всё.
Плывут лица девчонок, плывёт здание почты и костёла. Она летит куда-то в небо или под землю. Она первая ни за что к нему не подойдёт! Пусть страдает! Он больше уже не будет страдать. Ни от чего ни от кого Где она? Где он? Где он! Ни-ког-да
Глава пятая
Падение. Одна.
Голос мамы привёл её в чувство.
я же просила тебя держи себя в руках. Просила. Теперь сама во всём виновата. Лежи, вместо того, чтобы с подружками гулять.
Мама. Строгая, безжалостная. У неё я всегда сама во всём виновата. Такая уж моя мама.
Она с трудом открыла глаза. Белый потолок, бледно-зелёные стены. Цветы на подоконнике. Мама смотрит на неё осуждающе. Но она-то знает, что мама жалеет её.
А что случилось, мамуля? сказала и почувствовала тошноту.
Что случилось. Не помнишь? Девчонки твои тебя чуть живую на машине привезли. Упала ты, дочка. Сознание потеряла. А ведь я говорила тебе держи себя в руках.
вспомнила! Я вспомнила! И Наташка мне то же самое сказала.
И она вспомнила. И слёзы градом хлынули из глаз. Сначала она плакала тихонько, подскуливая, потом всё громче и громче, пока мать не прикрикнула: Держи себя в руках!
Мама, это я во всём виновата! Виновата, что его больше нет. Весь год я злилась на него, что он не писал, не приехал. Хотела мстить, желала ему всякие пакости, давясь слезами, простонала она.
Дура, он ещё в начале той осень утонул. Ты-то здесь при чём? Поехал на рыбалку на озеро Грутас и пропал. Решили утонул. Тело, правда, так и не нашли там столько бездонных мест и водоросли сплошные. Его мать пошла на озеро и тоже утопилась. Вот и вся история. Ты-то при чём? Кушать хочешь? Нет? Тогда спи.
Мать повернулась и ушла на кухню по своим делам.
А она уже не рыдала. Лежала молча, глядя в потолок, и слёзы, собираясь в уголках глаз, тяжёлыми тёплыми струйками стекали по вискам на подушку.
В начале той осени А она весь год думала, что он забыл её, больше не любит, не хочет знать встречается с другой. На зимние каникулы сюда из-за этого не поехала.
Почему же никто не сообщил ей о его смерти? Девчонки пожалели? Разве так жалеют? Предательницы! А мать? Она никогда не одобряла их чувства друг к другу. Но целый год молчать! Господи! Чуть такую глупость не совершила с тем парнем в подъезде!.. целый год а я даже не почувствовала ничего. Что его давно уже нет на этом свете
Странно она и сейчас не чувствовала этого не чувствовала, что его больше нет, не чувствовала и всё.
Слёзы высохли. Эмоций больше не было никаких. Одна бесконечная усталость.
Тяжелые веки придавили глазницы, и опустошающий покой разлился по всему телу.
Она плыла на лодке по озеру Грутас.
Так приятно было ощущать тяжесть вёсел, упругую податливость воды во время очередного гребка и свои сильные руки. Солнце резвилось на поверхности воды такими яркими бликами, что всё время приходилось щурить глаза. Устала.
Она бросила вёсла, и те облегчённо закачались возле лодки, опускаясь всё ниже и ниже, пока не застыли своими лопастями среди водорослей.
По берегам, оставшимся далеко позади, склонялись до самой воды плакучие ивы, и тростник зеленел тёмной полоской. Пахло озером. Лёгкий ветерок колыхал этот благодатный запах, обволакивая им, как прозрачным невесомым шёлком.
«Как хорошо» расслаблено подумала она и увидела большую стрекозу, летящую размашисто и легко, и низко-низко, над самой водой. Стрекоза приближалась к лодке. Вот она, поблёскивая крылышками, подлетела, залетела в лодку и, задрожав слегка крылышками, присела на деревянную перекладинку напротив.
«Откуда она здесь, так далеко от берега?»
Солнечный блик стрельнул прямо в глаза, и она на мгновение зажмурилась. А когда открыла не было никакой стрекозы.