«Куда же она делась?» растерянно подумала и оглянулась вокруг.
Никого.
«Может, померещилось? Солнце, озеро, блики»
Не найдя ничего вокруг, кроме себя самой, озера и своей лодки, со вздохом откинулась на корму и закрыла глаза
Её разбудило ощущение, будто лодку кто-то раскачивает. Не открывая глаз, чувствуя покачивание лодки, прислушалась точно, вода чуть плещется, и вёсла поскрипывают уключинами. Как приятно! Совсем не хочется открывать глаза. Но любопытство берёт верх, и она приоткрывает их. Раскачивание и скрип тут же прекращаются, а на фоне голубого неба появляется силуэт. До боли знакомый силуэт. Она совсем не удивлена.
Солнце светит прямо в глаза, и она, прикрыв их рукой, садится, а напротив неё, на той самой деревянной перекладине, сидит он. Её любимый. В белой своей футболке, заправленной в синие атласные спортивные трусы с белыми полосками по бокам, и в полукедах. Лицо очень бледное, почти белое, и очень спокойное. Его карие, любимые глаза, смотрят тоже спокойно он просто смотрит на неё. Руки сложены на коленях. Губы медленно шевелятся, не произнося ни звука, но она слышит: «Не верь Не верь». И глядя ему в глаза, утопая в них, тоже одними губами она отвечает: «Не верю Не верю»
Она услышала свой голос и проснулась. Белый потолок, бледно-зелёные стены. Цветы на подоконнике. Под волосами на подушке мокро от слёз. И такая радость от встречи! тут же сменяющаяся горем потери.
«Это всего лишь сон! в отчаянии проносится в голове, всего лишь сон! Но он же сказал не верь. Я и не верю. Что его больше нет».
В прихожей зазвонил телефон. Она услышала, как мать прошла через комнату и сняла трубку, сказала кому-то «сейчас», и её тяжелые шаги раздались под самой дверью спальни.
Иди, Катя звонит.
И снова послышались тяжёлые шаги. На этот раз в сторону кухни.
Она повернулась лицом к бледно-зелёной стене и закрыла глаза.
Никуда она не пойдёт и ни с кем разговаривать не будет.
«Уеду. Завтра же уеду. Сейчас отсюда на Ленинград билет купить нетрудно. Уеду и никогда больше сюда не приеду. Все меня предали. Все».
Снова послышался голос матери под дверью.
Слышала, что Катя тебе звонит? Пойди трубку возьми.
Она снова ничего не ответила, только по звуку поняла, что открывается дверь в комнату.
Ну, и что ты лежишь? Девчонки твои все провода оборвали. Пойди, хоть что-то им скажи.
Мама, завтра я уезжаю в Ленинград. И ни с кем разговаривать больше не буду. Поговорила уже.
С этими словами она обернулась к матери, а потом села на постели.
Хочу уехать и всё забыть. Хочу всё начать сначала. И жизнь, и любовь если получится.
Ну, вот! Разве чего-то другого от тебя можно было ожидать! Год к матери носа не показывала! Если бы не этот твой, лю-би-мый, да не тётя Шура, разве бы ты приехала к матери?! Люблю! Люблю! Подумаешь, утонул, пропал. Мало на твоём веку ещё парней будет? А мать у тебя одна.
Мамочка, ну что ты такое говоришь? Кроме тебя у меня никого на свете и нет. Не приезжала. Но ведь каждую неделю писала, звонила. А сейчас мне так тяжело, мамуля.
Она встала, подошла к матери и прижалась к ней.
Мамочка, помоги мне. Не сердись, что уезжаю. Не могу я здесь оставаться.
Только о себе и думаешь. Уезжай! Просить не стану. Только помни, что мать обидеть легко. Как потом с этим жить будешь?
Мать отстранилась и с видом оскорблённого достоинства вышла из спальни.
Почувствовала, как спазм прошел по телу «как больно! как мне больно!» схватилась за сердце, которое вдруг заныло, задрожало и опустилась без сил на кровать. Внутри ширилась, разрасталась серая пустота. Эта пустота становилась всё объёмнее и объёмнее, грозясь выдавить собой наружу рёбра и остановить сердце. И такая беспросветная тоска охватила всё её существо, что, казалось, ничто в этом мире никогда больше не сможет возродить в ней саму жизнь. Всё угасло в ней.
«Бросили меня. Все Даже мама».
Глава шестая
В поезде.
Приготовьте билеты и плату за постельное бельё!
Голос проводника приближался.
Она, не глядя, пошарила рукой вокруг себя по нижней полке, на которой сидела. Нашла сумочку и положила себе на колени.
Проводник уже стоял в проходе и выжидательно смотрел на неё. Она заторопилась и, расстегнув молнию на кармашке сумочки, где всегда лежал кошелёк, просунула туда руку. Карманчик был пуст. Внутренне оцепенев, но не веря ещё, что кошелька там нет, шире раздвинула кармашек.
Нет, в нём не было ничего.
Проводник нетерпеливо протянул руку в ожидании билета.
Она посмотрела на него виновато и принялась копаться в сумочке, повторяя про себя как заклинание: «Не может быть! Не может быть!»
Но правда была в том, что кошелька с деньгами и билетом в сумочке не было.
Ну, что там у тебя? раздражённо произнёс проводник.
Она посмотрела на него и не увидела в его лице ни капли понимания или сочувствия одно нетерпение и раздражение.
Я найду! Сейчас найду! схватилась за сумочку и прижала к себе.
Ищи лучше! кинул ей проводник, двигаясь дальше. Обратно пойду проверю.
Она снова принялась трясти сумочку. Вывернула всё её содержимое на сидение, проверила каждый шовчик подкладки, словно кошелёк был иголкой, которая могла затеряться в её складках, снова расстегнула молнию на карманчике. Ничего!
И тут она с леденящим ужасом вспомнила, как после посадки в поезд и предъявления билета проводнику, снова вышла из вагона и забежала в привокзальный буфет выпить стакан лимонада. Она увидела, как на картинке, себя со стороны: вот достаёт кошелёк, вот расплачивается и вот кошелёк на буфетной стойке. Она так отчётливо увидела этот кожаный коричневый прямоугольник на стойке, что у неё закружилась голова.
Что, девка, нашла свой кошелёк?
Это снова проводник.
Нашла, едва слышно пролепетала она.
Давай билет и плати за постельное бельё.
Я нашла свой кошелёк только он лежит на буфетной стойке там, на вокзале
Что ты мне ерунду плетёшь! рассердился вконец проводник. Давай билет!
Товарищ проводник дяденька! Нет у меня билета! И деньги и денег нет.
Проводник, усатый и грубый дядька, со всклокоченной шевелюрой и явно недовольный, что в такую жару надо ещё и работать, уставился на неё мгновенно выпучившимися глазами.
Как так нет! Ты ж предъявляла при посадке!
Потеряла и кошелёк, и билет
Вот так вот. Угу А ну, пойдём ко мне! Разберёмся!
И она покорно поплелась за ним.
Народ в вагоне прекратил все разговоры и выжидательно-заинтересованно смотрел им вслед, видимо, ожидая продолжения. А проводник подтолкнул её в своё купе, вошёл следом и громко захлопнул дверь. Там пахло картошкой, копчёной колбасой и ещё чем-то кисло-застоявшимся. Как только закрылась дверь, стало душно и невыносимо жарко. Лоб мгновенно вспотел, и пот заструился у неё по спине.
Сядь!
Мужчина возвышался над ней как глыба, заслоняя всё пространство, и от этого ей стало совсем страшно.
Понимаешь, что я обязан сообщить обо всём начальнику поезда, и тебя ссадят на следующей станции? строго и требовательно выговорил он, нависая. Она отшатнулась от него, но тут же в отчаянии протянула к нему руки:
Дяденька проводник! Товарищ проводник! Не надо! Не сообщайте Не высаживайте у меня же и денег нет я даже назад вернуться не могу, то ли сипела, то ли шептала она, умоляюще глядя снизу вверх на эту глыбу. Сделайте что-нибудь! Помогите вы же можете
Она и сама не знала, что он может. Но он был её единственной надеждой на спасение. И потому она продолжала смотреть на него снизу вверх, а по щекам её всё быстрее и быстрее катились немые слёзы, которые она даже не пыталась вытирать.
Не знаю, не знаю, что тут можно сделать, как-то нехотя выдавил из себя проводник. Так Ладно, сообщать пока не буду. До следующей станции Поречье ещё час ходу Ну Что с тобой, дурой, делать! Не высаживаться же, в самом деле, в чисто поле без денег. Но, смотри у меня, чтобы как мышь сидела! Чтобы ни-ни! Можешь покемарить, пока я чай и постельное бельё разносить буду.
С этими словами дядька-проводник вышел из купе и снова грохнул дверью.
Она оторопело сидела, не веря, что беда прошла стороной её не высадят. Хорошо, что хоть паспорт в сумочке. Хорошо, что сумочку не потеряла. Хорошо
Незаметно для себя забылась в полудрёме.
В нос лез жуткий запах гнилых зубов и лука.
«Что это..? Где я?..»
Она c трудом разлепила глаза, медленно приходя в себя.
Вагон покачивало, а в купе по-прежнему было невыносимо жарко. Воняло луком и потом.
Прямо перед собой, в каких-нибудь двух-трёх сантиметрах, увидела большой бугристый нос, рыжие усы и под ними толстые слюнявые губы открытый рот, из которого и шло это смрадное зловоние.
«Проводник!» пронеслось у неё в голове, и она, инстинктивно оттолкнув рукой это лицо, села.