Ты пришёл, Дионис? удивилась мать.
Да, я хочу поговорить с тобой, мама.
Как мудрая женщина, она дала знак рабыням удалиться и прервала своё занятие.
Я сел рядом с ней, проследил взглядом за тем, как уходит Сахиб; девушка, кажется, тоже была смущена моим вниманием к ней; взял небольшую ветвь винограда из чашки и начал есть.
Мать долго смотрела на меня, затем произнесла:
Ну, так о чём ты хочешь поговорить со мной, Дионис?
О моей сестре Ларе, робко ответил я, потому что я глубоко уважал свою мать. И испытывал к ней благоговение; в отношении других людей, с кем я соприкасался, я был достаточно смелым и не робел.
О Ларе?
Да, ведь тебе же известно, что она влюблена в Поллиона Неужели Лара ничего не говорила тебе об этом?
Нет, не говорила, произнесла мать, оставив свою работу, отложив её в сторону, но я часто видела их вместе и догадалась о чувствах твоей сестры, так же, как и о чувствах этого юноши.
Разве ты не видишь, мама, что Лара ничего не испытывает к этому Дорифору? Я могу лишь предположить то, что это Дорифор разорил семью пастуха и заставил их странствовать по всей Греции, переселяться в другие полисы.
И что же ты предлагаешь, Дионис? спросила мать, в её голосе чувствовалась ирония, что меня немного смутило.
Я хочу разыскать Поллиона и соединить влюблённых, простодушно ответил я, я хочу, чтобы моя сестра Лара была счастлива.
Мать снова взялась за работу, затем отложила её в сторону и внимательно взглянула на меня.
Ты ещё слишком молод, сынок, вдруг произнесла мать, и не понимаешь многого в этой жизни.
Чего же я не понимаю, мама?! Я просто хочу, чтобы моя сестра была счастлива. Неужели мои мысли и желания столь предосудительны?
Я не хочу, чтобы твоя сестра была нищей, а бедный Поллион не смог бы обеспечить её будущее. Кто знает, быть может, он уже стал рабом. Неужели ты хочешь, чтобы твоя сестра превратилась в рабыню?
О, нет, конечно же, нет, мама. Но Я видел, многие девушки после своего замужества теряли свою красоту, и теперь понимаю, почему. Они были несчастны со своими мужьями. Неужели ты хочешь, чтобы наша Лара состарилась прежде времени? Дорифор запрёт её в своём доме, как птицу в клетке. Неужели такого будущего ты жаждешь для дочери?
Взгляд моей матери стал жёстким.
Нет, но и влачить жалкое существование я не позволю. Дорифор, быть может, не так мечтателен и сентиментален, как Поллион, но он способен содержать семью.
Любила ли ты отца, когда выходила за него замуж? спросил я и тут же ужаснулся своей дерзости.
Однако мать тяжело вздохнула и улыбнулась мне, она потрепала меня по чуть вьющимся волосам.
Да, я любила твоего отца, дорогой. Просто так совпало, что Агапий мог заработать, чтобы обеспечить свою будущую семью.
Была ли у тебя возможность стать женой более состоятельного афинянина? спросил я.
Она кивнула:
Да, была. Возможно, тогда моя жизнь была более спокойная, чем сейчас, ибо он входил в городской совет и являлся влиятельным лицом при прошлом архонте. Но сейчас сейчас всё изменилось.
Быть может, благодаря своей любви к отцу ты до сих пор выходишь на ту скалу, чтобы увидеть возвращение кораблей отца из странствий?
И каждый раз теперь я жду вас обоих и волнуюсь.
Позволь Ларе выйти замуж за Поллиона.
Никогда! И не проси меня об этом, Дионис. Слишком сильно мы зависим от Дорифора, и в случае отказа он может разорить нас и настроить против архонта и Совета.
Удручённый, я возвратился к своим делам, а временами видел Лару, вытирающую свои слёзы. Но что я мог сделать? Найти Поллиона и отсрочить день свадьбы оказалось непреодолимым, и я смирился.
В центр залы вышла гречанка-рабыня и начала декламировать стихи Сапфо, услаждая слух приглашённых на свадебное празднество. Я отвлёкся от своих грустных мыслей и прислушался.
.И из Сард к нам
сюда она
часто мыслью несётся,
вспоминая, как мы жили вдвоём, как
богинею ты
казалась ей славною,
и как песни твои ей
были милы.
Ныне блещет она средь Лидийских жён.
Так луна разопёрстая,
поднимаясь с заходом Солнца,
блеском превосходит все
звёзды.
Струит она свет на море солёное,
на цветущие нивы и поляны.
Всё росою
прекрасной залито.
Пышные розы красуются,
нежный кервиль и донник
.И из Сард к нам
сюда она
часто мыслью несётся,
вспоминая, как мы жили вдвоём, как
богинею ты
казалась ей славною,
и как песни твои ей
были милы.
Ныне блещет она средь Лидийских жён.
Так луна разопёрстая,
поднимаясь с заходом Солнца,
блеском превосходит все
звёзды.
Струит она свет на море солёное,
на цветущие нивы и поляны.
Всё росою
прекрасной залито.
Пышные розы красуются,
нежный кервиль и донник
с частым цветом.
И, нередко, бродя,
свою кроткую вспоминаешь
Аттиду ты,
и тоска тебе часто
сердце давит
О, как сейчас эти слова были созвучны переживанием моей души! Я был благодарен этой рабыне за то, что она угадала мои мысли. Я подошёл к ней настолько близко, что рабыня обвила мои плечи своими руками. Она считалась рабыней Дорифора, и для нас, свободных граждан, была неприкосновенна, поэтому могла позволить себе некоторые вольности по сравнению с нашими рабами. Дорифор являлся уважаемым человеком в полисе, его уважал архонт, к нему прислушивались и другие вельможи, входившие в Совет.
Иди ко мне, красавчик! произнесла рабыня, будь сегодня моим богом Дионисом, ведь, я слышала, твоё имя Дионис.
Я растерялся, мой взгляд остановился на прекрасной Сахиб, видевшей всю эту сцену. Персиянка удалилась, а я, оттолкнув от себя рабыню Дорифора под общий смех и веселье гостей, устремился вслед за Сахиб, которая двигалась так быстро, словно ветер.
Эй, Дионис, остановись! Налей нам своего вина, подсласти душу, кричали мне вслед, я мчался за убегающей персиянкой.
Сахиб! Остановись! Сахиб!
Я нашёл её на вершине скалы, куда часто бегал я в детстве, чтобы наблюдать за пенящимся Эгейским Морем, куда приходила моя мать Афина в ожидании возвращения из дальнего странствия эскадры моего отца. Девушка прилегла на голый камень и зарыдала. Её стройное тело облегал хитон, какие носили все без исключения гречанки-рабыни; а, наверное, на своей далёкой родине Сахиб облачалась в длинное цветастое персидское платье и шаровары. Но хитон ей шёл, и мне казалось, в этой одежде она была прекрасной, как никогда.
Я присел рядом с ней на уступ скалы:
Сахиб, прошу тебя, успокойся. Почему ты плачешь?
Но девушка отвернулась от меня и продолжала рыдать. Сложно понять женщин, и мне это тоже никогда не удавалось.
Я привлёк её к себе, как мужчина, добивающийся расположения женщины. Она обмякла, положила свою голову на моё плечо.
Ты думаешь, я заинтересовался рабыней Дорифора?
В чёрных томных азиатских глазах мелькнул огонь сомнения, я улыбнулся.
Нет. Я думал о тебе всё это время.
Она дёрнулась и хотела уйти, но я задержал её руку в своей. Сахиб говорила с большим акцентом на койне, но я её отлично понимал. За два года жизни в нашем доме она научилась сносно говорить.
Я всего лишь рабыня для Вас, господин. Разве могу я обижаться на Вас? Вы вольны делать всё, что хотите, а мне остаётся думать о моей далёкой родине.
Она вновь вырвалась и убежала, а я в костюме бога Диониса так и остался созерцать туманные берега, окружённые Эгейским Морем.
По окончании свадебных торжеств было условлено, что моя сестра Лара со своим мужем Дорифором отправятся на Север, затем в Эвбею к дальним родственникам её мужа.
Диоклет должен был отправиться в Дельфы для подготовки к новым олимпийским играм, а я, оставшись на некоторое время в доме по плану должен был дождаться возвращения отца из Персеполиса (это была тайная поездка, о которой мы условились никому не говорить, ибо Греция в то время враждовала с Персией, и торговлю отца могли счесть за предательство). Затем мы отчаливали от берегов Греции и вновь должны были отправиться в Индию за новым товаром.
Присмотри за матерью, Дионис наставлял меня отец перед отплытием, в последнее время она стала грустной.
Я вздохнул.
Возможно, она переживает за Лару, которая потеряла своего Поллиона и вышла замуж за нелюбимого и тщеславного Дорифора.
Отец похлопал меня по плечу, что делал всегда, когда хотел меня подбодрить.
Такова жизнь, сынок, произнёс отец, такова наша жизнь.
Но жизнь делают люди, и моя сестра могла бы быть счастлива, если б мы отправились на поиски Поллиона.
Уверен ли ты, что он жив? Или не превратился в раба от бедности своей? спросил отец.
Уверен. Я уверен, что он жив.