Щелчок выключателя и свет испуганный ринулся в стены и углы, и тут же успокоился, разлившись. Комната показалась электрически неживой после темноты.
И-и протянула бабушка удивленно. Какая ж ты мокрая С бани что ли, унучка?
Ну как-то так, пожала плечами.
Намыкалась, чай Ты хоть емши? Точно емши? Ну ладно, отдыхай тогда. Меня бабой Лидой звать. А енто она кивнула на девушку, как звать-то тебя забыыла, пожаловалась.
Оля, оборвала грубовато моя новая соседка, вытащив ручку изо рта. Лампа будет мешать по ночам. Предупреждаю сразу. Я учу.
Тебе тоже будет мешать, ухмыльнулась я, надув и тут же лопнув пузырь жевательной резинки.
Получилось эффектно.
Класс! Хотя бы не шлюха, заключила Оля, снова склонившись над учебником.
Я ее не знаю, виновато пожала плечами баба Лида, но завтра разберемся. Со всеми вами разберемся. Выбирай кровать.
У окна моя, предупредила Оля, не поворачиваясь. Вы мне очень мешаете. Правда.
Три древних кровати с перинами, башнями из нескольких подушек в накрахмаленных наволочках, стояли паровозиком. На стене ковер, облепленный роем ярко-красных роз. Над столом искусственный плющ, змеей ползущий до самой двери.
Постель стирана и утюжена. Отдыхай. По-завтрему, по-видному, тогда все расскажу, где чиво найти. Покойной ночи, и баба Лида тяжело зашагала толстыми ногами из комнаты.
Спокойной ночи, ответили мы с Олей хором, как детсадовские, когда дверь за бабушкой закрылась.
Покойной ночи?
Ольга сидела в прежней позе сгорбившись вопросом. Я прошаркала чемоданом по полу и раскрыла. Крышка отпрыгнула радостно и облегченно.
Туалет и ванная на улице? спросила я.
Первое и главное.
Внизу, справа от лестницы, если смотреть снизу, Оля так и не оторвалась от книги.
Здесь еще квартирант какой-то странный живет.
Второй интересующий меня вопрос.
Мне абсолютно все равно. Главное, чтобы не у нас на третьей кровати.
Ты его не видела? Просто я по телефону с ним разговаривала, и мне показалось, что это какой-то страшный тип не в смысле внешности, а вообще
Да? Оля взглянула на меня поверх своих раскосых лисьих очков. Ничего сказать по этому поводу не могу, потому что я в этом доме живу она бросила взгляд на часы, три часа и минут двадцать от силы.
И как тебе?
Как мне эти три часа? Оля хлопнула учеником. Ты знаешь, до удивления мило, она скинула халат, оставшись в симпатичной пижамке с нарисованными очкариками-зайцами, и прыгнула на свою кровать. Села, накрывшись пуховым одеялом до носа, и смотрела, как я разгружаю сумку, раскрыв старинный шкаф на ножках.
Пахнет древностью и сыростью. Надо духами побрызгать. Такой шифоньер в сказке должен ходить, смешно переваливаясь с боку на бок. Я бы назвала его Григорий. А ты сегодня что же, мешать мне лампой не собираешься? я кинула взгляд на Олю, высунувшую наконец лицо из-под одеяла.
Воскресенье завтра. Живи пока, она встала, на цыпочках подошла сзади и заглянула в шкаф. Сколько же шматья-а. Мы, конечно, подружимся с тобой. Но только ты такая дура-а, и прыгнула обратно в свою постель.
Почему дура?
Ну я же вижу.
Я, вообще-то, на училку учусь и, по словам декана, иду на красный диплом.
Да хоть на фиолетовый. И жвачку жуешь, как тупое жвачное животное.
Я же из песни. Про «Орбит» без сахара. Ну, знаешь, рок навсегда, не сдохнет никогда.
Гооспаади, протянула Ольга, у меня от тебя уже голова заболела. На училку физики или математики? Нет? То же мне училка.
А когда я уже лежала, вглядываясь в узоры на мрачном потолке, Оля вдруг сказала:
Дом этот, знаешь, ужасный. Вот увидишь.
У меня ноги от страха похолодели. И за стеной что-то гулко свалилось на пол.
Почему?
Вот ты веришь во всякие знаки судьбы?
Ну да.
Так вот. Иду я сегодня сюда, дом ищу. И какой-то прохожий громко так у меня за спиной говорит в сотовый: «Дом этот страшный. Черный. Не людской. Жить там нельзя». Нет, ну ты представь мое состояние. Я дом хожу ищу, и тут мне такое говорят. Не мне, конечно. Но это же знак. Как думаешь? Я вообще таких совпадений полно знаю.
А ты страшное что-нибудь заметила? произнесла я и накрылась одеялом с головой, дыша теплым жаром в пододеяльник.
Пока нет. А как тебе бабушка?
Мне показалась хорошей, ответила я, высунувшись.
Пока нет. А как тебе бабушка?
Мне показалась хорошей, ответила я, высунувшись.
Все они сначала кажутся хорошими.
Не скажи, моя последняя сразу была мерзкой особой.
А моя последняя, Оля зевнула, была ничего так, смешная. Купит панталоны, разложит у меня на столе и скажет: «Погляди-ка, какие парашюты фильдеперсовые».
Крутая.
Храпела она тоже круто. А у нее однокомнатная. Я с ней в зале спала. Храп был такой, что, казалось, стены дрожат. Вот правда. Сначала не знала, что делать, а потом приспособилась: здесь главное заорать неожиданно «Ой!». Бабка спросонок не поймет ничего, но храпеть перестает. Лежит, ворочается.
Бедная, хохотнула я, утром давление скакало, наверное, после такого стресса
А я не бедная?
Обе вы. Бедные. Думаешь, охота ей было с тобой в одной квартире жить. А кушать-то хочется и коммуналку платить тоже надо.
Да нет, вздохнула Оля. Мне кажется, дело не только в этом. Ей одиноко было.
Разбудил меня луч солнца, настырно заползающий под ресницы. И от этого потока золотистого вся комната в объятиях убаюканной показалась, теплом дыхания согретой. Словно дом принял меня и залил светом.
Нуар ночи отделился чертой. Перевернулась страница.
Я нехотя раскрылась и села. Кровать Оли идеально застеленная. Словно моя соседка мне приснилась.
В коридоре наткнулась на серого кота, под ноги мне кинувшегося. И чуть не растянулась на тонком коврике с завернутым углом. Кот возмутился довольно мерзким голосом и прошмыгнул мимо.
Как там тебя? Граф, что ли?
Аромат в доме стоял такой, что мой желудок отозвался совсем по-кошачьи. Судя по шипению где-то снизу, это были блины. М-да. А у меня на завтрак в руках кусок колбасы, завернутой в пакет. И то спасибо, что додумалась вчера с собой прихватить.
Я тебе блинов испекла, родственно похвалилась бабушка, когда я показалась на пороге кухни со своим пакетиком, качающимся в руке.
Я от удивления даже обернулась: это она мне́ сказала? Сзади не было никого. Надеюсь, баба Лида не хочет нас съесть, откормив предварительно.
И пока я отходила от удивления, она меня добила:
И обувки твои почистила. Столько грязюки поналипало. Страсть. И где ты ее понабрала?
Я села за круглый стол, накрытый белой скатертью, положила перед собой пакет с огрызком колбасы. Огляделась.
Кухня была светлой и чистой, с большими деревянными окнами и уютным кисейным торшером над столом. Неработающий старый телевизор выглядывал из-под кружевной, крючком вязаной салфетки.
Вон ведро мусорное, кивнула бабушка на дверку под раковиной, дюже вонюча твоя колбаса.
А потом сморщилась неприязненно:
Ох, и страшная ж ты, унучка. Не обидься, но костлявая больно. Ты блины сметаной мажь все лучше, чем всухомятку. И компот пей. А моя унученька красииивая, пооолная, и баба Лида обрисовала на себе объемные формы. Завтра приедет моя Оксана, бабушка не окала, но в этом имени произносила округлую «о», отчего обладательница такого широкого имени представлялась столь же круглой. Со сморчком своим.
С кем?
А, отмахнулась бабушка недовольно, я как глянула, за кого Оксаночка выходит, дак и плюнула с досады: Тю говорю, енто разве ж мужик? Блоха. Да и неча больше сказать. Бъ ядь.
Я даже блином подавилась и закашлялась. Это что было? Позже я привыкла к бабушкиной манере говорить: за длинной эмоциональной речью, набирающей ход, всегда бежал маленький вагончик, который при резком торможении сталкивался с другими буква «б» вздрагивала и отодвигалась от последующих.
Вши чуть не завелись, пожаловалась баба Лида, сметая полными руками, покрытыми жесткой коркой, несуществующие крошки со стола. Одной-то какого? Сидят вши, поганцы, под кожей, вот здесь, за ушами сразу, и как тоска заест, они наружу вылазят. Дырочки за мочками, прямо где ямка, прогрызают и вылазят.
Баб Лид, вши не так появляются.
А, отмахнулась, много ты понимашь. Спокон веков все про то знали.
У бабушки глаза голубые, совершенно детские, только выцветшие словно. И вокруг головы белый нимб одуванчиковый.
Коротенький тюль на приоткрытом окне взлетел вверх от заблудившегося ветра.
Вот он, паскудник, куда забрался. Ишь ты, а, Гра́фа! и баба Лида кинула тряпкой в кота, сидящего на стареньком, утробно-гудящем холодильнике с обшарпанной надписью «Свияга». Кот спрыгнул и побежал из кухни, скользя лапами по полу и заваливаясь набок на поворотах.