Я помотала отрицательно головой, вытирая крышку и вешая наконец полотенце на крючок-уточку.
А я учусь на технолога ресторанного бизнеса, сообщила Оксана. Только сейчас в декрет ушла.
Ясно. Я пойду наверх.
Подожди, остановила меня Оксана. Александр здесь? Ну, знаешь, высоченный такой в проем не вмещается, хохотнула молодая хозяйка.
С белыми ресницами?
Она кивнула. А я пожала плечами.
Знаешь, сказала я. Он не Александр. Ну вообще никак, поделилась, имея ввиду, что имя ему не идет нисколечко.
А откуда ты знаешь? осторожно спросила Оксана, бросив взгляд на мужа, Бабанька рассказала?
Я неуверенно кивнула вдруг проговорится.
Нависла такая пауза, в которой было слышно тиканье старых массивных часов, висящих в гостиной.
Все врет. Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша, выговорила Оксана, тряхнув головой, словно сбросив озадачившие мысли. Володь, ну че застыл? Кушать будешь?
Вовка пожал плечами неопределенно, потом одним резким движением ноги подцепил ножку табуретки, отодвинул и сел к столу.
Я вышла из кухни. Баба Лида торопливо и неуклюже разувалась в коридоре.
Тяжело сымаются. Ноги к вечеру отекают, пожаловалась мне, А чего это? Оксаночка приехала? Да? А на почте такие очередя! И старухи наглые вперед меня лезут, орут, как полоумные.
Бабанька, мы тут! крикнула Оксана из кухни.
Баба Лида бросилась к внучке, заваливаясь в стороны при каждом шаге. И утонула в ее больших объятиях седовласая старушка с торчащими перышками волос.
И дни в тереме полились непрерывным потоком листопадом осенним. Я много и подолгу гуляла в одиночестве по тихим улицам Сокола. И не могла надышаться его влажным воздухом, тающим в легких.
Дом пригрел нас, таких разношерстных-разноликих всех нас, собравшихся под его крышей. Он был единственным, кто нас объединял. И он тот, кто сделал нас нами, настоящими.
Сиротливо жались к нему с боков соседние домишки. А он стоял, как на параде, по-генеральски выпятив грудь, и вороны стекались к нему, как ручьи в воронку. Он горел всеми окнами сразу из-за наполненности своих покоев. Октябрь обходил его стороной, распластавшись неуклюже на крышах ближних домов скорченными пальцами корявых листьев, драматично подбрасываемых ветром.
А внутри дома была целая жизнь. Мастерски исполненный спектакль театра, подмостки которого украшали обычные люди.
Хотя на слове «люди» следует сто раз подумать и пролистать тетрадку.
По вечерам, когда дом засыпал и шептался с тенями, и позвякивал льдинками советской люстры в гостиной, мы с Ольгой спускались на кухню. Садились под кисейную юбку торшера, качающегося барышней над круглым столом, над дымчато-розовыми искусственными пионами, венчающими белую скатерть. Старый телевизор ободранным боком следил за нами из-под кружевной салфетки, а мы две тургеневские девушки 21 века (как сами себя называли) корпели над учебниками и лекциями. И если названия моих книг были вполне читабельны, то Олины, из физико-математического факультета, без содрогания в голосе и легкого ужаса прочесть было невозможно.
Оля настоящий будущий ученый. Даже Граф это понимал и всегда обходил ее стороной, запрыгивая бесцеремонно мне на ноги. Я привставала и просила услужливо:
Любезный Граф, не соблаговолите ли слезть?
Граф не желал, цеплялся за мои шорты острыми коготками. А я, подняв руки и не притрагиваясь к нему, настаивала, раскачиваясь, чтобы скинуть кота на пол:
Послушайтесь моего совета, болезный!
И недовольный Граф наконец спрыгивал, обиженно подходил к креслу-качалке, устраивался там, свернувшись и посматривая на меня искоса зеленым, приоткрытым глазом.
В одни из тихих полуночных посиделок мы услышали стоны путника, набредшего в пустыне на вожделенный оазис. Женские томные стоны.
Мы с Ольгой оторвались от книг и посмотрели друг на друга.
В дверном проеме кухни, в темноте безжизненного пространства, вдруг забелел человеческий силуэт. И замер, не доходя до нас. Баба Лида, простоволосая, с седыми, торчащими нимбом волосами, в одной ситцевой белой рубашке в мелкий цветочек, стояла, не шелохнувшись, и вслушивалась в стоны, доносящиеся сверху.
Я вновь повернулась лицо к Ольге и одними губами, почти беззвучно произнесла:
Она подумает, что мы специально здесь сидим и подслушиваем.
Ужас, губы Ольги сложились в узнаваемое безголосое слово.
Она подумает, что мы специально здесь сидим и подслушиваем.
Ужас, губы Ольги сложились в узнаваемое безголосое слово.
Мы дернулись, схватили свои ученические принадлежности и рванули к выходу.
Но бабушка нас поймала. Цапнула за локти крепко и по-детски испуганно попросила:
Слухайте! Слышите?
Не-е-ет, протянули мы голосами двоечника, нагло врущему учителю.
Чего брешете-то! И вот так кажную ночь! Бьет сморчок Оксану, а она плачет!
Баб Лид, она не плачет! прошептала я.
А то я не слыхала, бабушка отодвинула нас в сторону и направилась к лестнице, причитая: И сколько можно над ею измываться. Выродок татарский, я ему покажу сейчас!
Я нагнала ее на середине скрипучей лестницы, обогнула и загородила проход.
Баб Лид, не ходите! Он ее не бьет я махала головой и улыбалась совершенно дебильной улыбкой.
Че-го?!
Баб Лид, вы же были замужем. Они муж и жена. Вы понимаете?
Но она, тяжело ступая, задыхаясь, поспешила наверх.
И когда я увидела, что она берется за ручку Оксаниной двери, поняла, что надо спасаться бегством. За доли секунды взлетела на второй этаж. Позади оставался белый силуэт старой женщины в широкой ситцевой ночнушке
Только оказавшись в нашей студенческой комнате, я обнаружила, что за мной по пятам бежала Ольга, и я ее дверью закрывающейся чуть не убила.
Мы молча ждали, сверкая друг на друга глазами в свете полной луны, прилипшей к черному полотну космоса.
Баба Лида через минуту осторожно открыла нашу дверь и закрыла за собой. Молчала.
Ты была права, сказала она мне, я захожу, а он там на ей, меж ног. А она лежит. Тьфу.
Когда бабушка вышла, я повернулась и произнесла над спящей Людой:
А ты говоришь: в шестьдесят пять Вероника Петровна предохраняться учит
По воскресеньям к нам бесцеремонно забегала Оксана, хлопала по ногам, укутанным перинами, и скороговоркой причитала:
Ну пошлите, вставайте, я чай сделала, бабанька пирогов испекла. Ну же.
И мы нехотя поднимались. Теплые босые ноги проскальзывали в волосатые тапочки, накидывали махровые халаты, сладко позевывая, собирали кудлатые волосы в небрежные хвосты.
Оксана при всем этом действии подгоняла нас, искала расчески-резинки, выискивала кофты-накидки. И была очень похожа воскресными днями на заботливую нянечку двух тургеневских барышень на выданье.
Ну глянь, какие круги-то чернющие под глазами ругалась она на меня. И че ночами сидеть в ученые намылились? Вон и вторая переключалась Оксана на Ольгу, все глаза себе учебой-то поиспо-ортила.
Люду Оксана не трогала Люда имела слишком педагогическую внешность. Она уже успела поработать в школе и теперь училась в университете «для корочки». Спала Люда аккуратно причесанная, с ровной белой полоской пробора на макушке, прилежно положив щеку на мягкую маленькую руку с длинными наманикюренными ногтями, не снимая золотых строгих перстней, венчавших ее пухленькие пальцы. Казалось, что под одеялом она при полном параде в строгом выглаженном костюме.
Лю-юда-а, официально протягивала Оксана, ты спустишься вниз?
Да, отзывалась та и неторопливо протягивала руку к пеньюару из искусственного шелка с кружевными вставками по краю подола, и большие белоснежные груди ее величественно колыхались в разрезе атласной сорочки, мягкие, неестественно белые, словно лист бумаги, ляжки на долю секунды оголялись и тут же скрывались за кружевными складками.
Потом сидели на кухне женским полукругом. А я поминутно косила глаза в проем двери. В это время, в это редкое время мне удавалось краем глаза увидеть, как Александр надевает черное пальто, перебирая пуговицы, вытягивая вверх воротник и, обнажив на секунды холодный свет ноября, уходит в колющее искрами с неба предзимье.
Знаешь, почему я на Ксюхе женился? решил поделиться Вовка, когда я готовила себе великолепный студенческий обед кашу из пакета, перемешанную с тушенкой. Думаешь, потому что обрюхатил?
Совершенно не интересно, буднично ответила я, вытряхивая горячую гречку вилкой.
Он прошелся вокруг стола, пнув упавший кусочек хлебной корки.
Потому что она дура. Пригрели в доме покойничка Александра. Две идиотки.
Я прервала свое аппетитное занятие на мгновение. Смотрела, как Вовка достает из деревянной подставки нож. Лезвие блеснуло несколько раз перед его глазами, крутясь, прежде чем он вытащил из навесного ящика точилку и принялся старательно водить ножом по бруску.