Мы останавливались в придорожных тавернах на ночь. Слушали музыкантов, сидели за скрипучими столами в комнатах, наполненных табачным дымом и шумом. Здесь мне всегда находилось какое-то лакомство, Марзок заботился об этом с особым старанием. Медовые пирожные, засахаренные фрукты или свежие ягоды, печеные пироги с тягучим вареньем внутри. Все, чего бы я только ни пожелал, оказывалось передо мной на тарелке. Воспоминания об отце и его доброте меркли во мне бесконечно неостановимо. Рядом с Марзоком я получал столько внимания и заботы, сколько не видел за всю прошлую жизнь.
Не сказать, что Марз тогда меня только баловал. Нет, он был строг и требовал дисциплины, послушания даже побольше, чем отец. В пути или в тавернах, если он сказал слово, я должен был исполнить его сразу же и максимально четко. Но я настолько наслаждался происходящим, настолько не хотел, чтобы это путешествие закончилось, настолько уже привязался к этому человеку, что был готов являться самым послушным ребенком в мире, лишь бы ничего не изменилось. Всех тех нежности и любви, которых мне так не хватало на Западе, которые я видел редко и знал мало, я за время нашей дороги получил сполна. За все пять лет, проведенные в доме родных. Я был бесконечно благодарен. Меньше всего на свете я хотел, чтобы все вернулось обратно. Чтобы этот человек исчез из моей жизни, и там остались только короткие прогулки к пристани и скупые похвалы, когда я вновь просто не мешался под ногами.
В одну из ночей, еще на Западе, я проснулся от раската грома. Гроза, по закопченным, покрытым грязью стеклам текли тонкие струйки воды. Я сел на кровати, натянул немного сырое одеяло почти до подбородка и с интересом взглянул за окно. Марзок не спал. Сидел на стуле и тоже вглядывался в дождь на улице. Услышав скрип кровати, он быстро посмотрел на меня и снова отвернулся:
Почему не спишь? Страшно?
Нет, я резко мотнул головой, красиво.
Марзок коротко усмехнулся и хмыкнул.
Ты друг моей мамы, да? Я решил, все-таки, задать вопрос, который некоторое время крутился в голове.
Друг? Марзок улыбнулся. Ну, можно и так сказать. Да, пусть будет друг.
Почему вы долго не виделись? С интересом спросил я. Ты сказал, что скучал по ней.
Так случается, Дэйшу. Марзок дернул плечом. Хотя и не должно бы.
А меня ты давно знаешь? Я, чуть наклонив голову, его рассматривал.
Молния на секунду осветила его лицо. Он задумчиво улыбался, все так же глядя в окно и слегка приподняв бровь.
Лет шесть, весело усмехнулся Марзок.
Мне пять, удивленно напомнил я.
Я догадываюсь, Дэйшу.
Я немного помолчал. Не помню уже, силился ли я тогда осознать то, что услышал, или просто выбирал новый, интересный вопрос.
Куда ты везешь меня? Уточнил я, наконец.
К одному человеку, Марзок вздохнул. В твой новый Дом.
Он тоже друг мамы? я улыбнулся.
Пожалуй, ее друзья мне нравились даже побольше, чем сама мать. Если и этот, второй, окажется таким же, как Марзок, все должно было стать совсем хорошо.
Она? Марзок хмыкнул. Нет, здесь слово друг уже не подойдет. Она твоя бабушка.
Я резко выпрямился и, указав на окно, радостно заявил:
Паутинки. Снова.
Только они? Весело уточнил Марзок. Больше ничего не видишь?
Я качнул головой, вновь весь поглощенный тонкими серебристыми ниточками.
Присмотрись, попросил он. Внимательно. Дыши спокойно, сосредоточься на паутинках, не думай ни о чем другом. Просто слушай их и смотри. И сядь ровно, выпрями спину.
Я послушно вытянулся и попытался сделать остальное. Сквозь тонкие стены пробивались мелодии сайталы, запах табака и еды. Капал дождь, шумели люди. Странно, я не замечал этого раньше, они даже не мешали мне спать, а вот теперь отвлекали от паутинок бесконечно. Я упрямо вглядывался в серебристые ниточки. Стук капель. Сердце бьется в ритм дыхания. Ему вторит грохот и лязг снизу. Словно один звук, только отовсюду. Глаза начало резать от того, как внимательно я уставился на паутинки. Шелест дождя. Шум. Скрип.
Я моргнул и, всего на мгновение, увидел то, забыть чего не смог бы, даже если бы никогда больше не способен был разглядеть. Много, бесконечно много ниточек, разных и ярких. Они сплетались вместе, они пели и звали меня так отчаянно, разными голосами, мужскими и женскими, что захотелось просто упасть в них и раствориться там, стать такой же ниточкой, что пронизывали все разноцветными узорами. Я судорожно вздохнул и видение исчезло без следа, отчего я почувствовал просто невероятную тоску и тревогу. Я такого прежде никогда не испытывал.
Я послушно вытянулся и попытался сделать остальное. Сквозь тонкие стены пробивались мелодии сайталы, запах табака и еды. Капал дождь, шумели люди. Странно, я не замечал этого раньше, они даже не мешали мне спать, а вот теперь отвлекали от паутинок бесконечно. Я упрямо вглядывался в серебристые ниточки. Стук капель. Сердце бьется в ритм дыхания. Ему вторит грохот и лязг снизу. Словно один звук, только отовсюду. Глаза начало резать от того, как внимательно я уставился на паутинки. Шелест дождя. Шум. Скрип.
Я моргнул и, всего на мгновение, увидел то, забыть чего не смог бы, даже если бы никогда больше не способен был разглядеть. Много, бесконечно много ниточек, разных и ярких. Они сплетались вместе, они пели и звали меня так отчаянно, разными голосами, мужскими и женскими, что захотелось просто упасть в них и раствориться там, стать такой же ниточкой, что пронизывали все разноцветными узорами. Я судорожно вздохнул и видение исчезло без следа, отчего я почувствовал просто невероятную тоску и тревогу. Я такого прежде никогда не испытывал.
Быстро увидел, хмыкнул Марзок, который очень внимательно меня разглядывал. Ты будешь сильным магом, Дэйшу.
Что это? я уставился на него.
Ткань мироздания, он улыбнулся. То, из чего состоит все в нашем мире.
И я тоже?
Да. Марзок очень серьезно на меня посмотрел. И ты тоже. Каждый человек.
Они звали меня, признался я. Будто хотели, чтобы я был с ними, был там.
Он прищурился и весело уточнил:
Какая громче? Паутинки?
Я попытался вспомнить, а после обижено насупился и мрачно выдохнул:
Почему я должен выбирать?
Марзок рассмеялся и заверил:
Не должен. Они все останутся с тобой. Аливи об этом позаботится.
Аливи бабушка? спросил я на всякий случай и зевнул.
Да, хмыкнул Марзок и очень серьезно добавил: Но ты должен запомнить другое. Она твой мастер, Дэйшу. Твой учитель. Это важно. Гораздо важнее, чем бабушка.
Я улегся на кровать и довольно улыбнулся. Если человек, к которому меня везут, может сделать так, чтобы я видел эти разноцветные ниточки, если для этого важно, чтобы она была мастером и учителем, то пусть так. Все, что угодно, только бы иметь возможность видеть их снова.
Марзок подошел, укрыл меня одеялом и погладил по волосам:
В Райледе ты будешь счастлив, Дэйшу. Уверен.
С бабушкой и с тобой, я сонно улыбнулся в искреннем восторге от того, что происходит.
Я не живу в Райледе, мальчик, усмехнулся Марзок. Мой Дом зовется иначе.
Я приподнялся и уставился на него с болью и обидой:
Ты меня оставишь? Просто отдашь ей и все?
Нет, он мягко улыбнулся, заставил меня лечь обратно и вновь поправил одеяло. Я всегда буду рядом, Дэйшу. Обещаю.
Почему я не могу жить с тобой? мрачно спросил я.
Тебе понравились Нити? Марзок приподнял бровь.
Да, но
Тогда выбирай, Дэйшу.
Я не хочу выбирать, я отвернулся к стене и обиженно добавил: Не так.
Придется, хмыкнул Марзок. Вся наша жизнь череда выборов, мальчик. Иного пути нет. Ты еще слишком мал, но вспомни об этом. Однажды.
Кто так решил? Я снова сел и уставился на него. Кто придумал, что мы вечно должны выбирать?
Это воля богов, Дэйшу, спокойно пояснил Марз. Закон, по которому существует весь наш мир.
Я тяжело вздохнул и нахмурился. Не помню, о чем я тогда думал, но уверен, я определенно решил, что боги несколько злые, и у них странное представление о том, что правильно, а что нет.
Если я буду жить в Райледе, я смогу видеть ниточки? уточнил я, наконец.
Да. Марзок отвернулся.
Но у меня не будет тебя? мрачно добавил я.
Я же сказал, что не оставлю тебя, Дэйшу. Разве этого мало?
А Аливи? Я улегся и зажмурился. Она не станет ругаться на тебя за то, что ты будешь там?
Она? Марзок засмеялся. На меня? Нет, мальчик, она сделает все так, как я скажу. Тут у нее точно выбора не будет.
Почему? спросил я, несколько даже успокоенный его словами.
Потому что я ее севойо, Дэйшу.
Это значит, она должна слушаться? сонно уточнил я, закрыл глаза и зевнул.
Она знает, что это значит, заверил Марзок весело. Это главное.
Я устроился поудобней и снова зевнул. За окном все так же бушевала гроза, раскаты грома сливались с шумом придорожной таверны. Странно теперь вспоминать. Я не скучал по матери и отцу, не думал о своем доме там, на Западе. А вот потерять человека, которого знал всего несколько дней, остаться без него боялся бесконечно сильно. Не уверен, насколько это правильно. Но для меня тогда это было самое очевидное из возможного. Да и теперь ничего, собственно, не изменилось.