Посидела на той самой лестнице, на которой 37 лет назад сфотографировались на память лидеры держав-союзников Сталин, Черчилль и Рузвельт. Теперь этот снимок красовался во всех учебниках истории. В этом же здании в Тегеране 43-го останавливался президент США Рузвельт: ему отвели апартаменты справа от зала заседаний, который теперь стал мемориальным. Памятная доска ничего об этом не говорила, но в посольстве все и так об этом знали.
Все остальные здания на территории нашего посольства, кроме этого, исторического, построили позже. Оно да бронзовый Грибоедов на гранитном постаменте в 80-м остались единственными свидетелями того, как в 43-м решались вопросы войны и мира. Хотя вековые деревья в посольском парке, возможно, помнили даже то, как решались они во времена Грибоедова. Жаль все же, что чинары не умеют говорить.
На территории в этот час было пустынно: посольские уважали послеобеденный сон. Я прошлась к своей бывшей школе. С запертыми дверями и наглухо зашторенными окнами она выглядела сиротливой и заброшенной. Только табличка у дверей выдавала, что эта безликая белая коробка служила нам школой. В историческом смысле моя московская Первая английская давала ей сто очков вперед, располагаясь в здании довоенной постройки, в котором до Великой Отечественной была женская гимназия, в войну госпиталь, а после войны первая школа для нужд Наркомата Иностранных дел, созданная по личному указу наркома Вышинского.
Папа освободился даже быстрее, чем обещал. На обратном пути я больше не «почемучничала»: для одного дня информации и так было с избытком, и все, что мне теперь хотелось в тишине над ней поразмыслить. Папа тоже был задумчивым наверное, его загрузили по работе. Мы сделали покупки по маминому списку и вернулись домой, перекидываясь только незначительными фразами.
Перед сном я тихонько приоткрыла краешек глухой черной портьеры на своем окне. В черном небе над Каримханом вальяжно висела сытая, лоснящаяся круглая луна такая близкая и неподвижная, будто передо мной была картинка из «Тысячи и одной ночи». У моей бабушки было полное собрание этих сказок нарядный желтый многотомник с бирюзовым орнаментом, золотым тиснением и волшебными картинками. К сожалению, с собой бабушка эти книги никому не давала, говоря, что внуков у нее много, а многотомник один. Но в гостях у нее читать его можно было, сколько хочешь. Я, правда, только рассматривала картинки: углубляться в чтение во время чинно организованных бабушкиных застолий было неприлично. Но пока взрослые уносили пустые тарелки и накрывали стол к чаю, я успевала пролистать все плотные глянцевые вкладки с иллюстрациями, прикрытыми тонюсенькой занавесочкой из шуршащей папиросной бумаги. Картинки были дивные яркие, объемные, словно живые.
* * *
На следующее утро 27-го декабря 1980-го я проснулась от того, что мама с орущим братом на руках с кем-то возбужденно общалась по телефону. Папы дома не было.
Из обрывков маминых фраз я вдруг с ужасом поняла, что все, что вчера рассказывал мне папа, сегодня из «событий давно минувших дней» превратилось в нашу реальность. И эта сегодняшняя явь, в отличие от вчерашних историй, и впрямь непосредственно меня касается. Не теперь не только потому, что я «помесь Есенина с Шахерезадой» и живо интересуюсь историей мест, где нахожусь. Полтора века спустя эта история вдруг повторилась в жутких деталях: на наше посольство напала разъяренная толпа, снесла ворота, сорвала флаг и, сметая все на своем пути, ворвалась в «грибоедовский», ныне мемориальный, зал приемов, перед которым я только вчера стояла, любуясь мемориальными досками. И, судя по маминым репликам, полностью его разгромила, заодно разбив церемониальные сервизы из китайского фарфора, подаренные Грибоедову и Нине на свадьбу, и ту самую «грибоедовскую» люстру, подарок царя, заботливо перевезенную в Тегеран из табризской миссии специальным караваном.
Неужели? говорила мама в трубку, чуть не плача. Прямо рухнула?! Ужас! Растаскивают на память? Какое варварство! Зеркала разбили? Они же антикварные, царских времен! Рамы золотые, а не золоченые! А картины? Там же бесценная живопись! А вазы? А императорский фарфор?
А папа? закричала я, вскакивая с постели. А где папа?
На картины мне было плевать, лишь бы моему папе не уготовили участь Грибоедова! Он, конечно, не был Посланником, но он был моим папой, которого не было дома, и в тот момент я волновалась только за него.
На картины мне было плевать, лишь бы моему папе не уготовили участь Грибоедова! Он, конечно, не был Посланником, но он был моим папой, которого не было дома, и в тот момент я волновалась только за него.
Это звонила дяди Володина тетя Галя, сообщила мама, завидев меня. Не волнуйся, уже все закончилось.
Где мой папа??? прокричала я и в следующую же секунду почувствовала себя полной дурой.
Я бросилась к входной двери. Я бы добежала бегом до Нёфле-ле-Шато, но мама с братом на руках перегородила мне путь, словно мадонна с младенцем:
Успокойся, все хорошо, папа сейчас придет!
Брат кричал, мама укачивала его, всем своим видом выражая, что ничего не изменилось, и сейчас она, как обычно, вручит мне «кулек», в который туго закручивали младенца с тех самых пор, как о мамином отказе от пеленания проведала бабушка. Она быстренько вправила дочке мозги, разъяснив, что «буржуазные бредни о вреде пеленания приведут к тому, что у ребенка будут кривые ноги». А в свертке из пеленок младенец лежит по стойке «смирно» и ноги с руками растут у него прямо.
Папа действительно появился в дверях буквально через минуту в каких-то странных одеждах. Вместо привычного костюма, в котором он ходил на работу, или джинсов с футболкой во все оставшееся от работы время, на нем были полотняные штаны и странная мешковатая рубашка, а через плечо висела спортивная сумка. Из нее он достал какую-то белую тряпку и протянул маме со словами, что она может использовать ее в хозяйстве.
Мама невозмутимо приняла тряпку, не задав ни единого вопроса. Это было совсем на нее не похоже.
Пап, а ты где был? спросила я растерянно.
Совершал утреннюю пробежку, сообщил папа. Бегал от инфаркта. А то сорок лет опасный возраст, да, Ирина-ханум?
Какой ты молодец! сказала мама с чувством.
Это было еще удивительнее! Наша мама просто так никого не хвалила, особенно, папу и меня. Учитывая ее настойчивые рекомендации по здоровому образу жизни, я решила, что она хвалит папу за утреннюю зарядку. Это и впрямь был поступок, раньше за ним такого не водилось.
Пап! решила я поставить его в известность. Пока ты бегал, на посольство напали!
Да, я слышал, ответил папа как-то рассеянно. Я пробегал мимо.
Я вытаращила глаза в изумлении. Конечно, посольство было совсем недалеко от бимарестана и не далее, как вчера, мы гуляли до него и обратно пешком но бегать через несколько загазованных перекрестков, под улюлюканье уличных торговцев?! Бежал бы тогда уж по Рухишкиной улице, там хотя бы машин и магазинов нет.
Тут папа вытащил из сумки хрустальную висюльку, похожую на осколок люстры. Вспомнив услышанные обрывки разговора мамы с тетей Галей, я сразу догадалась, что это за осколок! Это значило только одно: мой папа был ТАМ, когда обрушилась грибоедовская люстра!
Какой ужас! сказала мама, глядя на висюльку.
Из ее тона было не ясно, что именно в ее понимании ужасно? Растаскивать на сувениры историческую ценность, когда варвары крушат все вокруг? Или ужасно опасно находиться в эти минуты рядом? Я думала о втором.
Папа поспешил заверить, что внутри посольства не был, только снаружи понаблюдал беснующуюся толпу, переживая за наших, которые оставались внутри. А потом вышел дядя Володя, вынес папе «сувенир» от Грибоедова и рассказал как было дело.
Все наследие нашего «не Кирова» разнесли! печально констатировал папа (см. сноску-7 внизу). Ну ничего, теперь на территории останется отряд пасдаров, чтобы ничего подобного не повторилось.
О, я помню, как у нас там шахские солдаты стояли! оживилась я. С ними можно было играть в мяч!
Да, после захвата американского посольства, подтвердил папа. Все-то ты помнишь! Это же уже больше года назад было!
Такое забудешь! буркнула мама.
Интересно, а пасдары такие же веселые, как тот шахский взвод? заинтересовалась я. Они сначала стеснялись и делали вид, что нас не замечают. А потом с мальчишками в футбол гоняли, а нам улыбались.
Пасдары еще веселее! заверил меня папа. Главное, чтобы они не допустили повторного нападения. Пока у нас только материальный ущерб, но мало ли Неконтролируемая толпа способна на все, что угодно. Вот ты вчера говорила, обратился он ко мне, что персы не жестокие. Это так. Не существует полностью жестоких наций, в каждой есть люди лучше с нравственной точки зрения, есть хуже, а в целом все они нормальные, средние. Но если много «средних» людей собрать в огромную толпу и внушить ей, что она должна защищать какие-то свои ценности, она становится непредсказуемой.