Доктор-кожа была далеко не юна, не стройна и глубоко замужем, поэтому формальных поводов для ревности и возмущения у Тапониной мамы не было. Зато тетя Зоя была доброй и веселой и они с Тапониным папой сразу спелись: выпивали на пару, шептались и из их угла периодически доносились взрывы хохота. В сторону супруги Тапонин папа даже не смотрел, хотя у него как раз был повод для ревности. Наш «раис» был хоть и пожилой, но очень красивый. Выглядел он именно так, каким в моем представлении должен быть истинный джентльмен: высокий, подтянутый, с благородной сединой и внимательным взглядом карих глаз. Раис напоминал мне актера голливудского кино в роли какого-нибудь аристократа в летах к примеру, Онассиса, второго мужа Джеки Кеннеди. Возможно, эту фантазию навеяло мне греческой фамилией раиса, но и сам он не был похож на остальных советских докторов, скорее на знатного иностранца, какими я представляла их себе по фильмам. Лицо у раиса было смуглое, улыбка белоснежная, а сам он нетороплив и даже вальяжен. Сколько я его видела, он был спокойным, обходительным, всегда улыбался и никогда не повышал свой глубокий приятный голос. Разговаривал раис крайне мало, но даже молча создавал вокруг себя атмосферу, находиться в которой было приятно и как-то спокойно. Появлялся наш раис, как Чеширский кот из «Алисы в стране чудес» сначала его улыбка, а уж потом он сам. Моя мама говорила, что у нашего раиса руки пианиста пальцы тонкие, длинные и чуткие, а сама ладонь узкая и аристократическая. По специальности раис был нейрохирургом, но в нашем госпитале как врач не практиковал, исполняя только административные функции директора.
В неформальной обстановке я видела раиса крайне редко пожалуй, только на таких вот коллективных праздниках и то лишь в первой их половине, с началом танцев он обычно уходил спать. Ни с кем из коллектива семья раиса особенно не сближалась, хотя «раиску» жену раиса все любили, она была добрая приятная женщина и до войны иногда ходила с другими бимарестанками на совместный шопинг. А вот раис оставался для меня загадкой. Я знала только, что он водит красивый, длинный и блестящий, американский «додж», а его «раиска» часто уезжает в Москву. В общем, будь я Тапониным папой, я бы разволновалась, что моя жена строит глазки такому мужчине. Но он не обращал на эту парочку никакого внимания, спокойно веселясь в обществе доктора-кожи.
А вот и она, гиена подозренья! прокомментировал Грядкин вопрос Тапониной мамы. Мариночка, чужой успех никто не любит!
Ну что, слон раздумья! поддел доктор-попа доктора-зуба. Сознавайся, что сам сочинил это в холодной декабрьской ночи, согревшись толикой государственного спирта, и поехали дальше! Я требую продолжения банкета! То есть, концерта!
Госспиртом, может, я и согреваюсь холодными декабрьскими ночами, и в том готов сознаться изрек дядя Аркадий, патетически заламывая руки. Но сочинил не я, и уберите вашу эту гиену подозренья, я ее боюсь!
Тапонина мама отвлеклась от своего кавалера и посмотрела на доктора-зуба еще более подозрительно.
Стихами заговорил, заключил доктор-попа. Прогноз неутешительный!
О, Боже, как жаль бывает мне невежд, продолжил доктор-зуб в стихотворной манере. А сочинил то Соловьёв в ответ на строки Метерлинка!
Кого? Кто? не поняла сестра-рентген. Объяснись, Аркадий!
Метерлинк это тот, который написал «Синюю птицу»? мне хотелось отличиться на фоне тех, кого доктор-зуб назвал «невеждами».
Совершенно верно, он самый! подтвердил доктор-зуб. Морис Полидор Мари Бернар Метерлинк. Молодец, девочка! А эти даже «Синюю птицу» не знают! махнул рукой в сторону остальных дядя Аркадий.
А ты не обобщай! возмутилась тетя Моника. Лично я сеньора Помидора знаю, читала! И ВИА «Синяя птица» знаю тоже, у меня их пластинка есть!
Моника, он Морис Полидор, а не сеньор Помидор! И «Синяя птица» другая, не так, которая ВИА.
Конечно, разве ты когда-нибудь признаешь, что я права!? обиделась сестра-моча. Умрешь, но будешь спорить! Слушай, Аркадий, хорош умничать, давайте уже танцевать!
А я хочу все же узнать, кто сочинил стих про мышей тоски и сову благоразумья! неожиданно заупрямился Грядкин. Мне очень понравилось стихотворение, прямо каждое слово!
Метерлинк, который Морис Полидор, написал стих, вздохнул доктор-зуб. На французском, потому что он бельгиец.
Моника, он Морис Полидор, а не сеньор Помидор! И «Синяя птица» другая, не так, которая ВИА.
Конечно, разве ты когда-нибудь признаешь, что я права!? обиделась сестра-моча. Умрешь, но будешь спорить! Слушай, Аркадий, хорош умничать, давайте уже танцевать!
А я хочу все же узнать, кто сочинил стих про мышей тоски и сову благоразумья! неожиданно заупрямился Грядкин. Мне очень понравилось стихотворение, прямо каждое слово!
Метерлинк, который Морис Полидор, написал стих, вздохнул доктор-зуб. На французском, потому что он бельгиец.
Недавно написал? А ты что, сам перевел?! посыпались вопросы из зала.
Недавно, в конце 19 века, согласился доктор-зуб. Перевел, правда, не я, а поэт Валерий Яковлевич Брюсов. Звучало стихотворение Метерлинка в переводе Брюсова так:
«И под кнутом воспоминанья
Я вижу призраки охот.
Полузабытый след ведёт
Собак секретного желанья.
Во глубь забывчивых лесов
Лиловых грёз несутся своры,
И стрелы жёлтые укоры
Казнят оленей лживых снов».
Ой, это же не то! догадалась тетя Нонна. В тот раз не было про похотливых собак и лживых оленей!
Нонна, здесь дети! одернула сестру-рентген моя мама.
А я-то причем?! не поняла тетя Нонна. Это же Аркадий такие стишки читает, а не я!
И, тем не менее, наша Нонночка, как всегда, права, елейно заявил доктор-зуб, что не предвещало ничего хорошего.
Сказал он тоном крокодила, которого родила ты здесь сама! вставил доктор-попа.
Под всеобщий хохот дядя Аркадий продолжал свой поэтический ликбез.
Мои родители уже полчаса как собирались уйти домой укладывать братика-баятика. Они принесли его с собой в зал в сумке, чтобы посмотреть сценку с моим участием. Мне, правда, разрешили остаться на танцы. Но теперь маме хотелось непременно дослушать, откуда же взялись «слоны раздумья»?
Стихи Метерлинка в переводе Брюсова попались на глаза Владимиру Соловьёву и он сочинил на них пародию, которую я вам и зачитал!
Классный парень этот Соловьев, судя по всему! одобрил Серегин папа, который на бимарестанских сборищах чаще помалкивал.
Он, наверное, артист? предположила сестра-кал. Ах, обожаю пародистов! В Москве нормальные люди сейчас смотрят «Голубой огонек» и мы тут, как на необитаемом острове! Ни артистов тебе, ни пародистов, только Зуб!
А чем наш Зуб не пародист? вступился за приятеля доктор-попа. Он даже лучше! Смотри, как напародировал, даже выпивать все забыли!
Должен еще раз вас расстроить, наконец, влез в образовавшуюся паузу дядя Аркадий. Владимир Соловьёв не артист-пародист, а русский поэт второй половины 19 века. В 1900-м он умер, поэтому до участия в «Голубом огоньке» не дожил. Хотя не исключено, что предложение в нем выступить ему бы польстило. Но поэзия Метерлинка, которую критики относили к поэтическому символизму, возбудила не только его.
А кого еще возбудила? томно поинтересовалась тетя Моника. Она казалась на редкость оживленной. Возможно, потому что тетя Тамара на новогодний банкет не пришла вовсе.
Возбудила еще нескольких поэтов, написавших пародии, ответил ей дядя Аркадий. Все я, конечно, не помню. Но самые смешные запомнил.
А откуда ты все это знаешь, Аркадий? удивленно уставилась на него доктор-кожа, будто увидела доктора-зуба впервые в жизни.
В студенческие годы я ходил в поэтический кружок при литературном музее, скромно признался доктор-зуб. Поэтому на курсе меня прозвали «пиит».
Как это тонко! издевательски восхитился доктор-попа. Пиит-пульпит!
Не глумись, Владлен! порекомендовала ему доктор-аптека. А то сейчас твоя специализация как вызовет у нашего пиита вдохновение! А я не хочу до утра слушать стихи про попы. Говорят, что новый год как встретишь, так его и проведешь! Я хочу провести его в веселье и в изобилии, а не в, извиняюсь, попе!
Аркадий, пожалуйста, зачитай пародии, которые помнишь наизусть и позволь мне забрать свою жену! взмолился мой папа, указав сначала на сумку в своих руках, откуда раздавался богатырский плач моего братика-баятика, а потом на маму, которая не сводила глаз с «пиита», явно рассчитывая дослушать его культурно-просветительскую лекцию. Маму всегда завораживало все, что казалось ей «культурным».