Евдокия перешла мостик, перепрыгнув последнюю досочку: с неё всегда соскальзывала нога. Будто и не случилось здесь ничего нового, всё так и оставалось по-дедушкиному.
А вдруг это был сон и никто не приехал?
Но нет Подходя к крыльцу по ровной каменной дорожке, Евдокия увидела незнакомые экипажи. Привязанные лошади фыркали, отгоняли хвостом назойливых мух. Люди выгружали сундуки, не замечая её. Её внучку хозяина дома! Дома, где она родилась! Четыре каменные ступени: по ним в жару всегда бегали ящерицы. Входные двери открыты. В сенях никого.
Просторная передняя комната. Как и при дедушке, синяя ковровая дорожка вела в гостиную к белым закрытым дверям. У стен бронзовые канделябры на белых мраморных выступах. Между ними два портрета: Екатерины II и Суворова. Деревянный сервант с глиняными вазами: эту посуду ваяли крестьяне и дарили дедушке по праздникам. Дедушка любил подходить к серванту Теперь чужому!
Что угодно?
Евдокия вздрогнула. Повернулась. В дверях гостиной стоял плечистый верзила в зелёном суконном сюртуке, с рыжеватыми вихрами, моржовыми усами и бородой, как у царя Московского Феодора Иоанновича. Наглые глаза лисьего цвета смотрели так, будто сейчас пришибёт. Или проклянёт. Или соврёт.
Мне надобно увидеть графа Будрейского.
Граф Будрейский, Арсений Дмитриевич ваш покорный слуга, верзила выгнул брови буквой S.
Это вы?..
Евдокия не смогла больше сказать ни слова. Слёзы начали душить и выкатились по щекам. Новый хозяин дедушкиного имения раскольник? Язычник-старовер или того хуже?..
Что там случилось? послышался сзади другой голос. Приятный, молодой и слишком мягкий для чужого человека.
Из-за могучей спины показался стройный молодой человек среднего роста в белой рубашке с дутыми рукавами и сером жилете. С короткими тёмно-каштановыми волосами, по моде начёсанными на висках. Лицо худое. Нос римский с узкими ноздрями. Дымчатый шейный платок с узелком, без булавки, трижды обвивал его длинную шею под накрахмаленным воротником.
Верзила поклонился:
Арсений Дмитрич, простите Господь с вами пошутил я! Вот он перед вами, граф настоящий
Что вам угодно? обратился к Евдокии настоящий граф, по-балтийски сужая «о», и близоруко прищурил блестящие серые глаза.
Она вытянула уголки губ в вежливую улыбку. И подняла голову:
Я княжна Евдокия Фёдоровна Превернинская внучка бывшего хозяина имения
Что ж вы, Степан Никитич, княжну обидели? граф повернулся к бородатому.
Наглые лисьи глаза взглянули на неё:
Вы меня простите. Я сам барышню в вас не признал. Гляжу: платье простое, платочек ситцевый, косицы. И ни к чему, что крест и серьги золотые
Вы не обидели меня. Но я хотела
Степан Никитич. Вы не нужны, тихо сказал граф.
Бородатый вышел в сени. У порога оглянулся на Евдокию через плечо.
Я хотела просить вас Не снимайте портрет дедушки со стены в гостиной.
Её болотно-карие глаза заблестели. Подушечки длинных пальцев придавили слезинку на щеке, как комара.
Я обещаю вам, сказал Будрейский.
Благодарю. Прощайте.
***
В четыре часа семья собралась за обедом. Горничные раскладывали по тарелкам цыплёнка и разливали морс. Все молчали, будто не о чем было говорить. Владимир постукивал стаканом по столу.
Я сегодня ходила в Первино и говорила с графом Будрейским, призналась Евдокия.
Дуня, дорогая, не надо было, сказала княгиня.
И каков же этот Будрейский? поинтересовался Фёдор Николаевич.
«Что вам угодно?» меня спросил. Мне что угодно в дедушкином доме!..
Но, Дуня, он там хозяин, заметила Мария Аркадьевна.
Все снова замолчали. Серебряные ножи начали резать печёное мясо. Опять застучал стакан. Тук. Тук. Тук-тук, тук-тук
Володя, перестань! маменька схватилась за висок.
А не пригласить ли к нам этого графа хоть бы завтра вечером, надумал Фёдор Николаевич. Всё же надобно познакомиться. Вы не прочь, Марья Аркадьевна? Впрочем, так я и сделаю, следует послать в Первино
Папенька, позвольте, я схожу в Первино утром и передам графу Будрейскому ваше приглашение, предложила Евдокия.
Не надо, Дуня, вмешалась княгиня. Этот Будрейский живёт один?
Я не знаю.
Ты должна забыть привычку ходить туда. Это неприлично.
Дочка сдвинула полукруглые брови и смотрела не на мать отцу в душу:
Папенька, последний раз. Последний. Позвольте мне
Господь с тобою, иди.
***
«Благодарю Тебя, Боже Всещедрый, за то что подал мне случай ещё раз увидеть дедушкин дом, землю мою родную, помянуть душу его там. Да будет на всё воля Твоя», Евдокия перекрестилась на образ Господа Вседержителя в своей спальне, спустила на плечи платок и вышла из дома.
На деревянном мостике она остановилась, облокотясь на перила. Солнце на глазах поднималось с востока, становилось жарче. Быть может, правы родители: нужно смириться с тем, что Первино отдано чужому. Нужно проститься с ним и забыть.
Надо, надо забыть! Да сердце не слушается.
Евдокия перешла мостик последний раз. Последний раз поднялась на крыльцо. Дверь нараспашку, слуги не встречали. «Теперь дедушкин дом открыт для всех» Она переступила порог.
В передней тишина.
В гостиной ни души. Мебель стояла по-прежнему: слева клавикорд в углу, справа жёлтый пуховый диван, два кресла и маленький столик. За ними дверь в дедушкину спальню. Напротив, меж двух окон с жёлтыми портьерами буфетный шкаф с напитками в хрустальных графинах. Из-под тюлевой шторки солнечный свет ниспадал на секретер из тополя, тень чернильницы и пера рисовалась на листе бумаги с четверостишием. Ровный почерк с завитками больших букв. Руки сами потянулись
Мы ожидаем судный день,
Как проблеск солнечного света,
Когда, теплом души согрета,
Свободы пробудится тень
«Свободы пробудится тень», проговорили губы Евдокии. Лишь тень Или это черновик?..
За спиной кто-то стоял.
Это ваши?..
Вам нравится? поинтересовался голос графа Будрейского.
Должно быть, поэтому в вашем доме все слуги исчезли, и Простите, Евдокия глянула из-за плеча, вернула бумагу на секретер. И повернулась. Я пришла, чтобы передать вам приглашение на ужин. Папенька ждёт вас сегодня вечером.
Благодарю вас. Я приеду.
Уйти скорее чтобы не видеть это чужое лицо в родном доме! Евдокия обошла его, как по магическому кругу, не дай, Боже, задеть плечом.
Постойте! окликнул граф Будрейский. Портрет вашего дедушки Честно сказать, гостиная и правда опустела бы без него.
В золотой рамке на стене за пуховым диваном дедушка в зелёном кафтане, в красном камзоле, с чёрным галстуком, со звёздами и крестами глазами цвета Андреевской ленты так и говорил: «Вай-вай-вай! Ласточки мои!»
Мы ждём вас в семь часов, бросила Евдокия графу, избегая глядеть на него.
***
Она почему-то оделась раньше всех и была готова выйти в гостиную уже в шесть. Но оставалась в своей комнате, пересаживалась со стула на стул: то к туалетному столику, то к окну с видом на каменные ворота. «Вдруг покажусь, да скажет кто, будто я более всех жду Будрейского». Посмотрела на золотые браслеты. И сняла один «лишний».
Не договариваясь, сёстры обе оказались в белых платьях с декольте лодочкой и кружевом по подолу в три ряда, и обе с одинаковыми причёсками: косами, завёрнутыми кольцом вокруг затылка. «Мы похожи больше, нежели думают папенька с маменькой», улыбнулась Ольга. Браслеты же она оставила на обеих руках.
Сестрицы принарядились, Владимир открыл крышку графина и вдохнул аромат рябиновой наливки. Уж не надеетесь ли вы покорить сердце графа Будрейского?
Как ты можешь, Володя! воскликнула Евдокия.
Под чёрный фрак он надел один велюровый чёрный жилет с золотыми пуговицами: в трёх жилетах было жарко, да и невелика честь Будрейскому рядиться для него по английской моде.
Боюсь, не вышло бы, как, помните, полтора года тому назад с моим другом поручиком Алексеевцовым. Не успел приехать к нам в гости, как уже влюбился в Ольгу да потом целый месяц донимал меня расспросами о ней.
Ну, так я в том была не виновата, Ольга хихикнула. Целый месяц страдал несчастный
Оля! воскликнула Евдокия. Не вздумай кокетничать с Будрейским!
Кокетничать?!
Этот граф завладел имением нашего дедушки! Мы не можем с ним приятельствовать!
В гостиной появились родители. Княгиня в синем бархатном платье, с высокой причёской, украшенной пером.
Какой же он, этот граф? Фёдор Николаевич накручивал пальцами золотую запонку на левом рукаве.
Владимир ухмыльнулся:
В Петербурге поговаривают, будто он странный.
Что же говорят? Евдокия поглядывала на настенные часы. Минутная стрелка тикала к римской цифре XI.