Но, боже, неужели я действительно так считаю?!
А вот и до боли знакомая улица. Это совсем недалеко от того места, где
Можешь свернуть направо проехать вон по той дороге, тихо прошу я внезапно осипшим голосом.
Рамин удивленно вскидывает бровь, но не перечит сворачивает. Проезжаем пару полуразрушенных кварталов и пустырь, определенный муниципалитетом под корпуса нового интерната стройка была затеяна еще в начале президентского срока «благодетеля», а уже через месяц заморожена из-за нехватки финансирования, и, судя по всему, уже не сдвинется с мертвой точки. Раскуроченный забор, огораживающий территорию. Еще с десяток хлипких давно заброшенных лачуг. И вот, это место место, где должен находиться наш с Сани бывший дом
Сбавь скорость, еле выдавливаю я, и с ужасом вглядываюсь в огромную груду горелых досок, угля, слежавшегося пепла, черных кирпичей и битых стекол в кучу мусора в жалкие объедки огненного пиршества в обглоданные и вылизанные пожаром косточки нашего прошлого
Прикусываю губу. Стараюсь не подавать виду, насколько мне больно видеть все это, но Рамин все равно замечает. Притормаживает.
Ты в порядке?
Да.
Что это за место?
Здесь мы с Алессандро когда-то жили, нехотя признаюсь я.
Несколько секунд он тоже задумчиво рассматривает остатки сгоревшего дома. Потом, недовольно поморщившись, отворачивается.
Огонь всю жизнь преследует брата, тихо изрекает он, снова надавливая на газ, Это его бич где бы он ни поселился, там рано или поздно все оказывается в объятьях пламени.
Я не нахожу, что на это ответить. Я думаю, о своем объятом пламенем сердце. Я думаю, будет ли оно тоже обращено в кучу стылого слежавшегося пепла
Мы были уже достаточно далеко от города, когда Рамин вдруг ни с того ни с сего свернул с дороги прямо в чащу джунглей. Проехав немного вглубь, настолько, насколько это позволяла тягучая торфянистая почва и плотная сеть переплетенных ветвей, он заглушил двигатель.
Что случилось? Зачем ты сюда свернул? начинаю беспокоиться я, но он упрямо игнорирует мои вопросы. Вместо этого поворачивается к Тересе.
Не передумала?
Нет, звучит ее глухой хриплый голос.
Тогда, давай. У тебя полчаса. Отведи его подальше. Если нужна еще веревка или нож, возьми под сиденьем.
Мой встревоженный недоумевающий взгляд мечется с Рамина на Тересу и обратно, силясь понять, что же здесь происходит, но в обоих случаях натыкался лишь на холодные непрошибаемые каменные лица.
Или помочь тебе его привязать? предлагает индеец.
Сама справлюсь, отрезает она. Открывает дверцу, выбирается наружу, прихватив и нож и веревку. Потом одной рукой вцепляется в шиворот пленника, другой вдавливает ему под лопатку дуло револьвера.
А ну, пошел! хрипит она, и связанный человек начинает неуклюже ерзать, выползая из машины, с трудом поднимается на дрожащие, подкашивающееся комариные ножки.
Живее! прикрикивает Тереса и, продолжая мусолить дулом его спину, тащит его за собой вглубь чащи. Когда они скрываются за плотной ширмой зарослей, Рамин приоткрывает окошко, достает сигарету, закуривает.
Что все это значит? снова пробую допытаться я.
Пусть разберется с ним.
Что значит «разберется»?
То и значит. Этот человек продал ее Стейсонам. Теперь получит то, что заслужил.
Что?! я с ужасом уставилась на него, И ты вот так просто позволишь ей?
Не вижу причин отказывать. Все справедливо. Пусть делает с ним, что хочет. Это ее
Истошный вопль, донесшийся из джунглей, глушит его слова. Потом еще один еще пронзительнее, еще громчеЧто она с ним делает?! Невыносимо. Этоэто все невыносимо ГосподиНадо остановить это безумие!
Я давлю на ручку. Едва успеваю приоткрыть дверцу и вытащить наружу одну ногу, как Рамин резко хватает меня за плечо, втягивает обратно.
Сиди и не вмешивайся.
Закусываю губу, закрываю глаза. Неутихающие крики взрывают мозг. От них хочется провалиться сквозь землю, хочется бежать, сгинуть что угодно, только бы не слышать ихТак нельзя! Так неправильно! Но как же я могу втолковать этому лишенному души человеку, что то, что происходит сейчасможет и справедливоНо совсем неправильно.
Алессандро бы это не одобрил, сдавлено проговариваю я, и ее брат тоже.
Тут ты ошибаешься, отрезает Рамин, Но, в любом случае, это их не касается. И нас с тобой это тоже не касается. Это дело Тересы. Ее личная месть. Каждый имеет право на личную месть. Око за око.
Тереса не понимает, что ты с ней делаешь.
Что Я с ней делаю?! он выбрасывает в окошко бычок, и устремляет на меня свои неумолимые глаза, С ней уже сделали все, что только можно было! Она прошла через такой кошмар, который тебе и не снился! Я же только позволяю ей сделать то, что ее хоть немного утешит.
И снова вопльДа такой, что мне приходиться заткнуть уши. По телу пробегает озноб.
Тогда радуйся шепчу я, ты завершаешь то, что они начали. Ты убиваешь в ней остатки человечности.
Он хмурится, осудительно покачивает головой.
Скажи, Иден, скольких ты пристрелила там в «Континентале»?
Я не считала.
А я посчитал. Троих насмерть. И двоих ранила.
Вопль ниспадает в булькающий хрип Уже в любом случае поздно.
Ты убила от трех до пяти человек, Иден, повторяет он.
И что с того?!
Пристрелила их, не дрогнув, не колеблясь, не сожалея и не раскаиваясь. Значит ли это, что в тебе тоже больше нет человечности?
В его низком голосе и ровной интонации верткой ящуркой промелькнул сарказм промелькнул и тут же скрылся, а между тем настороженные пытливые зрачки продолжают изучать меня из глубоких нор-глазниц. Ждут моего ответа.
Может, уже и нет, выдыхаю я, отворачиваясь и глядя на возвращающуюся Тересу. Шагает твердо и быстро. Одежда измазана кровью, на лице все та же лишенная эмоций маска.
Тогда, какая тебе вообще разница? пожимает плечами Рамин, заводя машину.
V
Утро следующего дня началось для тебя с нечеловеческого истошного вопля. Трудно было поверит, что этот жуткий звук исходит из горла твоего брата из этого маленького прильнувшего к тебе тельца.
Тише, что случилось, chaq?
Малыш кричал во сне и совсем не слышал тебя.
И тогда снова, обнимая его еще крепче, тормоша за хрупкое плечико:
Ну, тише, тише Это просто сон. Все хорошо.
Мальчик резко дернулся, вырываясь из оков своих кошмаров, на мгновение отпрянул от тебя испуганный и дикий. И вот уже снова прижимается, подрагивает. Ужас в широко разинутой синеве глаз оглядывается по сторонам в поисках привидевшегося врага.
Тебе все приснилось, chaq. Тут никого нет. Только мы вдвоем, утешаешь ты, а у самого до сих пор мурашки по коже бегут от этого вопля, этого взгляда. Что же такое с ним творится? Что за изворотливый страх проскользнул в твоего братишку, когда ты всю ночь охранял его от кошмаров своими крепкими руками? Или страх уже был внутри него, и теперь, не стерпев тесноту своей обители, рвался наружу? Пытался расширить свои владения? Завладеть еще и тобой? Нет Ты же не трус. Ты не способен испытывать страх. Ты даже не помнишь, когда последний раз чего-то боялся. Тогда что это что это за чувство, пробегающее по коже ознобом вверх по позвоночнику и прямо в мозг впивается, клацая ледяными клыками Насильно сдерживаешь участившееся дыхание и бешено скачущее сердце. Воздуха не хватает. Нужно взять себя в руки. Глубокий вдох
Все хорошо, Сани Никто тебя не тронет. Я не позволю.
Братик понемногу успокаивается. Медленно утихает, а потом и вовсе прекращается бисерный дребезг хрупких пронизанных страхом косточек замирает чечетка миллиардов блошиных ножек под тонкой бледной кожей малыша
Ну вот, видишь? Нечего бояться. Ты и я Теперь совсем нечего бояться.
Погладив причудливые белесые волосы прохладное ощущение жидкого шелка с покалыванием мерцающего серебра поднимаешь глаза к небольшому клочку неба, видимому из вашего укрытия из этого подземного каменного грота, в который ты занес Алессандро накануне, спасая от дождя.
Судя по всему уже около десяти. Ни следа от ночного ливня. В душном накале небесной лазури лишь жалкие обрывки тучек, свернулись хлопьями скисшего молока, и, пронзая их, остро и безжалостно вгрызся в бесконечную высоту острый пик горного резца. Мирный стрекот насекомых, беззаботный щебет птиц икрики: откуда-то издалека доносятся раскатистым эхом. Ты не сразу узнаешь в этом полном отчаяния и тревоги призыве голос отца, не сразу улавливаешь в его развеивающихся по пространству звуках ваши с Сани имена. Потерял вас. Конечно. Проснулся с утра, а дома пусто: ни тебя, ни брата. Наверное, уже навыдумывал себе черт знает что. Бродит, зовет, ищет. А когда найдет, разумеется, на тебя накинется обвинит и в том, что ты его заставил переволноваться, и в том, что Сани выгнал ночевать на улицу под дождь. И не поверит, что ты честно пытался отнести брата обратно в дом. Только стоило тебе взять его на руки, как он тут же проснулся, напрягся, а, увидев, куда его несут, начал вырываться, протестовать. И никакие твои уговоры не могли убедить его вернутся под крышу, никакие доводы не действовали. Нет, он предпочитал мокнуть и дрогнуть всю ночь под дождем, только бы не оказаться по ту сторону двериИли в одной комнате с отцом? Как знать, может, в нем вся причина? Вот и сейчас, заслышав папин голос, он снова за свое. Как пугливый зверек, ей богу! Глазенки шныряют из стороны в сторону, и все жмется жмется тебе. А вот уже совсем не по-звериному потянулся к ножу, спрятанному в кармане твоей куртки. Нет, так дело не пойдет!