Эй, не надо! достал его пронырливую ручонку из своего кармана, Это же мой папа. То есть, теперь уже наш. Ты чего его так боишься?
Холодно глянул на тебя, мотнул головкой и снова на нож косится.
Перестань! Я пойду, позову его, пока он совсем не переполошился, ты попытался осторожно высвободиться из цепких объятий брата. Не отпускает.
Не дури, chaq. Нам незачем от него прятаться. Тем более тебе. Пусти! все-таки вырвался. Может слишком резко и грубо? Буквально скинул его с себя, поднявшись на ноги, и при этом еще нечаянно задел его перебинтованную спинку брат даже тоненько взвизгнул.
Прости, я не хотел Тебе больно? боязливо взглянул на ряд грязных и разбухших от влаги бинтов, перетягивающих тело малыша. Повязка немного растянулась и сползла, приоткрыв самый край того, что скрывала Того, что поначалу показалось тебе куском засохшей красной глины, прилипшей к его спине. И лишь наклонившись к Сани, чтобы убрать ее, ты с ужасом осознал, что это на самом деле. Малыш дернулся было в сторону, но ты все же успел придержать его за плечо: Постой Дай-ка я посмотрю. Только посмотрю. Трогать не буду, приспустил повязку еще ниже. Вздрогнул. Поспешно надвинул обратно, затянув покрепче распустившиеся концы бинтов. Сглотнул. Да уж не удивительно, что Сани так неуклюже передвигался. Удивительно, как он вообще умудрялся шевелиться с такими-то ранами! Вся спина иссечена, словно его ножом кромсали. И эти жуткие вздутые борозды свежих швов, стягивающих темную от кровоподтеков кожу.
Chaq, кто тебя так?
Нет, конечно, он не мог ответить. Только понуро опустил голову, уставившись на пальчики своих босых ног, ели слышно шмыгнул носом. Можно подумать, что ты его ругал и отчитывал за эти кошмарные увечья, или, что он сам считал это своей виной, своим пороком чем-то постыдным, позорным и унизительным. Трудно было понять.
И снова отец выкрикивает ваши имена. Уже где-то рядом Его голос гулко резонирует в каменных стенах грота и будто проходит электрическим разрядом по телу Сани. Тот бросает встревоженный взгляд к узкому лазу, потом на тебя безмолвно умоляет не отзываться, не раскрывать ваше надежное укрытие, не выдавать егоНо почему? Чем его так пугает отец? Вроде, повода нет
Сани, все хорошо. Папа не причинит тебе зла. Я же вижу, как он переживает, как хочет помочь тебе. Поверь, его не стоит бояться.
Не верит. И когда ты, удрученно помотав головой, все-таки начинаешь выкарабкиваться из грота, он наоборот, отползает в самую глубь, вжимается в стену так, словно хочет с ней слиться, раствориться, исчезнуть.
Ладно Сначала надо дать знать папе, что с вами все нормально, а уж потом вместе подумаете, как успокоить Алессандро. Так будет правильнее. Только как мучительно гложет и тяготит эта необходимость оставить его в таком состоянии один на один с его болью и страхом пусть даже на пару минут. И совсем не будучи уверенным в том, что он услышит или поймет, ты все-таки ласково шепчешь напоследок: «Потерпи, chaq Я тебя не брошу, обещаю»
После уютной темноты грота дневной свет едва не ослепляет тебя, и, непроизвольно жмурясь от его беспощадной пронзительной яркости, с трудом умудряешься разглядеть темную фигуру отца, медленно ковыляющую в направлении обрыва. Набираешь в легкие побольше воздуха и: «Пап! Папа!», машешь руками, «Сюда!». На секунду отец замирает, не веря, что, действительно, слышит твой голос, резко разворачивается и вот уже несется со всех ног: волосы всклочены, в глазах паника. И голос, когда он, задыхаясь, все-таки выдавливает: «Гдегде Сани?!» полон такой горечи, словно он уже и не надеется увидеть малыша живым Немного оторопев от этого немыслимого шквала отчаяния, несущегося прямо на тебя, спешишь его успокоить: Он здесь. Все хорошо. Он в порядке. Конечно, это самое «в порядке» не имеет никакого отношения к состоянию твоего брата, но хотя бы помогает привести в чувства отца, чуть усмиряет пожирающее его пламя тревоги.
Где он?! ухватившись, отец трясет тебя за плечо.
Не кричи. Он здесь, внутри, указываешь ему на скрытый за зарослями кустарника лаз.
Старик тут же наклоняется, заглядывает внутрь. Вздох облегчения на секунду вздымает его спину.
Сани, сыночекЯ так волновался! Ну, что же ты? вход в грот слишком мал для взрослого человека внутрь ему не пролезть, и все, что он может, это призывно вытянуть руки, ожидая, пока мальчик сам решится подползти к ним, Не бойся, маленький. Я тебя не обижу. Иди ко мне. Ну, давай!
Где он?! ухватившись, отец трясет тебя за плечо.
Не кричи. Он здесь, внутри, указываешь ему на скрытый за зарослями кустарника лаз.
Старик тут же наклоняется, заглядывает внутрь. Вздох облегчения на секунду вздымает его спину.
Сани, сыночекЯ так волновался! Ну, что же ты? вход в грот слишком мал для взрослого человека внутрь ему не пролезть, и все, что он может, это призывно вытянуть руки, ожидая, пока мальчик сам решится подползти к ним, Не бойся, маленький. Я тебя не обижу. Иди ко мне. Ну, давай!
Этого не случится. Ты не видишь наверняка, что сейчас делает твой братишка, но догадываешься: по громким злобным рычаниям, доносящимся из пасти пещерки, по выражению полной растерянности на лице отца, по пролетевшему совсем рядом с этим лицом и упавшему тебе под ноги камню, догадываешься Сани гонит его прочь.
Пап, отойди. Не надо. Так ты его оттуда не достанешь, пытаешься урезонить отца, но тот не обращает на тебя внимания. Все продолжает зазывать малыша этим неестественно ласковым, будто захлебывающимся, в сиропе голосом. Обещает дать ему что-то вкусное и показать что-то интересное, если он вылезет. Нет, за такую цену ему точно не купить доверие брата. И, раз отец этого не понимает, вот ему еще аргумент (ты едва сдерживаешь усмешку) еще один брошенный Алессандро камень. Отец резко отпрыгивает в сторону, но все равно не успевает полностью увернуться: отнюдь не маленький булыжник, пройдясь вскользь по его щеке и уху, снова падает перед тобой. Не без доли удивления и восхищения косишься на камень. А Сани-то оказывается не такой уж и дохлик, раз у него хватило сил метнуть такой! Взвешиваешь камень в руке. Надо же! Никогда б не подумал! Молодец, chaq! Снова переводишь взгляд на отца. Ну, наконец-то, отступил. Отошел на пару шагов от грота, опустился на землю, понуро потупился, растирая ладонью ушибленное место.
Я же говорил, не суйся. Сани к тебе не пойдет, замечаешь ты.
Быстрый взгляд, которым награждает тебя отец, полон злости.
А ты и радуешься! Не хочешь объяснить, какого черта он вообще залез в эту нору?
Ночью дождь был, вот мы и укрылись тут.
В доме надо от дождя укрываться!
Сани не захотел идти в дом.
Не захотел? Или ты его прогнал?
Я его не прогонял.
Вот как?! срывается на крик, А кто вчера заявил, что ему в доме не место!
Я сказал, что диким зверям в доме не место. А он, может, и дикий, но ведь не зверь. Я пытался привести его обратно в дом, только он все равно решил остаться на улице.
Решил? Ну да! С чего бы он так решил?!
Похоже, ему просто не нравится находиться под одной крышей с тобой.
Ты, гаденыш, у меня сейчас договоришься, цедит сквозь зубы отец, сжимая кулаки. Грозного из себя строит. Хотя лучше уж пусть кричит и злится, чем снова позволит себе заговорить тем тоном приторно-напускной нежности, который практикует на Сани, и от которого лично тебя тошнит. Впрочем, тебе подобное обращение не грозит для тебя у папы не осталось даже притворной ласки.
Будешь меня бить? За что? твой спокойный равнодушный тон бесит его еще сильнее.
За все! За твой поганый язык! За эти выходки! За все, что ты себе, сопляк, позволяешь! Я его с четырех утра ищу! Уже всю округу оббегал, не знал, что и думать, а ты!
Злишься, что мы заставили тебя побегать? Так мог бы и не бегать. К чему разыгрывать все это ну, что тебе есть до него дело?
Отец так и обомлел. Видно было, что уготовленный в твой адрес поток негодования все еще бушевал, вертелся на языке и рвался наружу, но твои слова встали на его пути непреодолимой стеной. Несколько секунд он тупо таращится на тебя, не зная, что на это ответить, потом отворачивается.
Мне есть до него дело. Я за него переживаю, обиженно бурчит он, Сани сейчас в таком состоянии, что ему вообще с постели нельзя подниматься. И от всяких стрессов его беречь надо. Иначе так и не поправится. А ты, вместо того, чтоб позаботиться о брате и успокоить, позволил ему всю ночь проторчать на улице под дождем.
Ты лишь пожимаешь плечом.
Не я довел его до такого состояния. И не я его покалечил. Меня он не боится. Он боится тебя. Интересно, почему?
Судорожный комок скатывается по напряженному горлу отца. Упрямо поджимает губы, потом, словно придумав объяснение: Ты ребенок, такой же, как он. Поэтому он не воспринимает тебя, как угрозу. А ко взрослым он еще не привык. Слишком долго жил один.
Один?