Не доходя до Кремля, стояла Иверская часовня, с которой тоже необходимо покончить. Возле Иверской постоянно, как мухи, лепились пролетарии с протянутой рукой. Это свои люди, это пролетариат, само что ни на есть преданный советской власти: дай им оружие в руки и кусок хлеба, они снесут все на свете, даже эту Иверскую часовню, чтоб не дразнила пролетарское око.
Большинство московских улиц, как и в Питере, после Варфоломеевских ночей, выглядели пустынными, но в этой пустынности было чтото жуткое, непредвиденное и непредсказуемое.
И, тем не менее, в Москве в то время, в 1918 году насчитывалось около 400 автомобилей, ходили трамваи хоть и довольно редко, без какоголибо графика изза плохой подачи электроэнергии.
Еще были извозчики, зимой сани на два седока, а летом пролетки. Магазины и лавки, как правило, были закрыты, на дверях висели ржавые замки. В тех лавках, что были открыты, выдавали крупу, пшено, гнилой картофель пролетариату по карточкам, да еще по кусочку мыла на месяц.
Зато вовсю преуспели спекулянты, они торговали из под полы чем угодно, начиная от фунта сахара и кусочка масла до наркотиков. Даже рваные солдатские штаны, да рулоны превосходного сукна, да бархата, можно было приобрести за деньги, конечно, но не по талонам.
Не работали известные московские рестораны, закрылись трактиры и общественные столовые, где раньше наливали жидкий суп бесплатно для нищего пролетариата. Но процветали различные ночные кабаки и притоны. В Охотном ряду, например, невдалеке от «Националя», гудел по ночам пьяным гомоном полулегальный кабак, который так и назывался «Подполье». Сюда стекались дворянчики и купцы, не успевшие удрать из Советской России, выступали поэты декаденты, иностранные дипломаты и кокотки в коротких, едва прикрывающих пятую точку юбках, да спекулянты и бандиты. Здесь платили бешеные деньги за бутылку шампанского, за порцию зернистой икры. Тут было все, чего душа пожелает. Вино лилось рекой, истерически взвизгивали проститутки, на небольшой эстраде кривлялся и грассировал какойто томный, густо напудренный верзила, гнусаво напевавший шансонетки. В этих заведениях в последних судорогах корчились обломки старой Москвы.
Новая, голодная, оборванная и суровая Москва, пряталась в подвалах и ютилась в лачугах, да на фабриках Прохорова и Цинделя, на заводах Михельсона и Гудзона.
Там, в рабочих районах, на заводах и фабриках, был полновластный хозяин столицы и всей России русский рабочий класс. Такой была Москва в конце марта 1918 года.
* * *Переселившись в Кремль, Ленин потребовал список нового правительства Москвы.
Э, нет, сказал он БончБруевичу. Здесь одни русские дураки, а должно быть наоборот. Всякий умный русский обязательно еврей. Так что давай, исправляй это недоразумение.
А как, Владимир Ильич? Это же выборы, это демократия. Это ваш принсип. Кто может на них повлиять? Ленинизм, он незыблем, Вл. И.
Иди, собери по списку членов московского правительства, передай Дзержинскому, он знает, что с ними делать. У него подвал есть? Пистолет справен?
Есть, Владимир Ильич, он с подвала и начал после того, как вы перевели в Москву всех головорезов, простите, гениев опосля вас, конечно, с какойто дрожью в голосе произнес БончБруевич. Он всегда боялся этих хлопков и последних предсмертных криков, доносившихся из подвала, поскольку сам он жил на втором этаже.
Хорошо. Я согласен потерпеть недельку. За это время станет окончательно ясно, как ведут себя московские купцы, насколько они рады советской власти и нашему приезду, в особенности приезду вождя мировой революции в эту проклятую деревню, называемой второй столицей России. Правильно сделал Петр Первый, что сбежал отсюда.
И действительно Москва оказалась более консервативным городом.
Вскоре стало ясно, что не все в восторге от приезда еврейской команды, явившийся осчастливить Москву. Вдобавок пошли слухи, что всех своих во главе с Лениным жители Петрограда выдворили из города, как немецких шпионов.
Усилились грабежи на дорогах, стали открываться магазины и лавки без разрешения новоявленной власти. Просто ужас. Недопустимый ужас, как следствие пролетарской демократии.
Ленин быстро пришел к выводу, что в Москве нужна небольшая Варфоломеевская ночь. И чтобы ее устроить, пришлось вызвать несколько полков латышских стрелков из Петрограда.
Зиновьев Апфельбаум, услышав о таком благородном почине Ленина, стал проситься в Москву и пообещал, что сам возглавит латышских стрелков для наведения революционного порядка. От жителей Москвы останется только пролетарская горстка, которой будут выданы ведра для зачерпывания воды в Москве- реке и последующего отмывания улиц, запачканных буржуазной кровью. Но вождь почему-то не согласился. Возможно, он потерял к другу, бывшему постельному утешителю, всякий интерес. А потом у него уже были верные соратники, почти любовники латыши. Они резали русских как молодую капусту на пролетарский салат.
Эту благородную акцию по приведению новой столицы в революционное русло, было поручено возглавить БронштейнуТроцкому. Троцкий, опираясь на латышский пролетариат, устроил погром в Москве, но не такой силы, как это было в Петрограде.
3
На удивление Москва, как вторая столица, сдалась большевикам без какоголибо сопротивления, пожертвовав лишь частью зданий, откуда как пчелы были выкурены владельцы зажиточные жильцы. Их квартиры тут же заняли революционеры прибалты и в последнюю очередь русские пролетарии, чудесным образом перевалившие с тюремных коек в мягкие постели буржуев, вина которых заключалась в нажитом имуществе. Пролетарии окончательно уверовали, что для того, чтобы приобрести дом и все содержимое в доме не надо трудиться, достаточно нажать на курок, и ты превратился в господина под новым именем «товарищ».
В будущем пролетарии еврейской национальности тщательно скрывали свою национальную принадлежность, оккупируя министерские кресла. Ленин любил евреев и ненавидел русских. Еврей для него манна небесная, а вот русский дурак, способный только дрова таскать. Чего он только ни писал, как только ни называл русских дураков.
Ответная же любовь к палачу малограмотного русского Ивана просто необъяснима. Будущие поколения будут стыдиться своих предков за их рабское поклонение палачу, за тысячи улиц, названных его именем, за сотни памятников в городах.
Злые языки утверждают, что дед Ленина по отцовской линии был женат на собственной дочери, имел от нее детей и в результате кровосмешения на свет появился отец Володи Илья. Это не могло не сказаться на психике внука, будущего гения, коммунистического вождя.
А история матери Ленина, куда сложнее и запутаннее. Она сменила свою еврейскую фамилию, выйдя замуж, и казалось, на этом был поставлен крест. Правда, никто не копался в ее родословной, можно только предположить, что это она привила своим чадам ненависть к русскому мужику, к России в целом, иначе как объяснить лютую ненависть Ленина к России и русскому человеку, и наследственную любовь к евреям? Это же он, а не ктото другой окружил себя евреями, и перевез их в пломбированном вагоне для совершения государственного переворота в Петрограде, это он отдал полРоссии немцам по Брестскому мирному договору, это он подарил Украине Новороссию с населением в двадцать миллионов человек и русскими городами, построенными Екатериной Великой.
С молодых лет Володя относился с почтением к террористам, а когда захватил власть, приказал поставить им памятники в Москве и других городах.
Террор в одиночку существовал до 1905 года, а с появлением Ленина на политической арене появилось понятие массовый террор, а затем Красный террор. Красный террор величайшее бедствие для России. Выполнялся завет Троцкого: смести с лица земли русских и на ее развалинах построить еврейское государство, Ленин отдавал дикие приказы о массовых расстрелах. Однажды, когда ему доложил Тухачевский, что окружены повстанцы Тамбовщины и спросил, что с ними делать, Ленин, поглаживая кошку, ответил кратко и просто:
Расстрелять всех, до единого!
Все пролетарии во главе со своим духовным отцом Бланком косили русских, как молодую траву. Это было куда более страшная акция, чем татарское нашествие.
Друг Ленина Максим Горький, который ранее финансировал террористов, как бы вдруг прозрел и написал в газете «Новая жизнь» 20 ноября 1917 года: «Рабочий класс не может не понять, что Ленин на его шкуре, на его крови производит только некий опыт»
Прочитав эти строки вчерашнего друга, Ленин расхохотался и вызвал секретаря Фотиеву:
Подготовь указ: все буржуазные газеты, кроме коммунистических, закрыть. Вызови Бронштейна, он на основании этого указа должен разгромить редакции газет. Все разломать, сжечь, редакторов расстрелять, рабочий персонал повесить.