Неужто и на него деньги выделили? поразился Растяжко, и даже забыл, зачем он пришел на конец своего огорода.
А то. У тебя колодец-то есть?
Конечно.
Вот, полдела уже сделано. Ведро-то на вороте, поди, старое?
Да уж, и клепал я его, и паял, а все протекает.
Вот и жди меня в следующую пятницу. Ведро тебе новое привезу. Черпай им водичку и носи домой на здоровье! А хочешь на огород, или вон опять же для сливного бачка.
А расписаться надо будет, конечно, как за водопровод? вздохнул Растяжко.
Но Михеич его не слышал. Он, насвистывая, уже устанавливал унитаз в соседнем туалете типа «сортир». Коммунальная реформа в пригородном поселке города Н. шла полным ходом!
Зарплата где?
О, приперся, на ногах еле стоит! Гони зарплату, алкаш!
Так я уже дома? Какая радость! Дай я тебя обниму, ненаглядная!
Отстань! И ты, гад, у меня ненаглядный! В смысле, глаза бы мои на тебя не глядели! Зарплата где, говорю?
О чем ты, дорогая! Почему ты решила, что у меня должна быть зарплата?
А число какое сегодня? Пятое, зарплатный день. Значит, у тебя получка была. Была же?
А, вон ты о чем? Ну, была.
Гони деньги.
А нету!
Как это нету, сам же признался, что зарплата была.
Потому и нету, что была. Была да сплыла. У-у, у-у-у!
Ты чего ревешь? Чего шлангом прикидываешься? Где деньги, я тебя спрашиваю?
У-у-у! Ну что ты за женщина такая? Одни деньги у тебя на уме. У-у-у!
А ну не реви! Размазня! На, вытри слезы. Ну, говори, что случилось, куда зарплату девал? Ограбили тебя, что ли? Так нет, вроде цел, ни царапины. Где тогда деньги?
Это я снаружи цел, а ты бы заглянула мне внутрь
Ну, дай загляну. Так, здесь пусто. И в этом кармане ничего. И в пистончике голяк. А ну, снимай туфли! Ага! И это все? Тут и половины не будет. Где остальные?
У-у-у, какая ты жестокая! Опять за свое! Да ты в душу, в душу мне загляни! У меня, может, сердце вдребезги разбито!
Да? Я тебе сейчас башку разобью, если ты мне не скажешь, где деньги. Последний раз спрашиваю: куда девал зарплату?
Маша, да ты хоть знаешь, что в мире творится?
А что там творится?
Ох, Маша, страшные вещи творятся! Вон Индонезию опять трясет! Так их, индонезцев, бедных, колошматит землетрясениями, одно за другим, что сердце кровью обливается. У-у-у!
Какая Индонезия? Какие землетрясения, урод? Сейчас у тебя самого будет сотрясение мозга. Ты скажешь, куда девал деньги, или нет?
А как голодают дети Африки, в этой, как ее, в Гвинее-Бисау? У-у-у! Так голодают, так голодают, что мне самому кусок в горло не лезет. Ничего есть не могу, только пить, так мне жалко гвинеябесенят этих
Я и вижу, что ты только пить можешь, да потом крокодиловы слезы лить.
Да что та такое говоришь, Маша? Я, может, с горя, из сочувствия ко всем этим страдающим людям, из-за этой вселенской скорби, так сказать, пригубил маленько. Чтобы стресс снять. А сейчас и у тебя стресс будет. Ты хоть знаешь, что к нашей планете несется огромное космическое тело, больше и твоего тела, и всех бабских тел, вместе взятых, и больше всей нашей матушки-Земли? Через два года у нас будет. Так бабахнет, что мама не горюй! А ты: деньги, деньги! Кому они нужны будут тогда, твои деньги? А, Маша?
Что ты мне тут заливаешь? Какое еще космическое тело? Я пока что вижу одно тело, уже почти бесчувственное. Ну, куда, куда ты укладываешься прямо на пол? А ну, двигай ножками, на диван ляжешь. Так уж и быть, я с тобой завтра разберусь, горе ты мое! Ты мне все расскажешь: и откуда так поздно пришел, и куда больше половины зарплаты девал, и почему от тебя не моими духами пахнет. О, захрапел! А мне теперь тут сидеть одной и переживать, за индонезцев этих, за голодных, как он их назвал-то бесенят этих, за тело это космическое Даже и не знаю, что я с тобой сделаю, когда однажды разлюблю! А ведь недолго осталось
Чертовщина
Праздники кончились. Встал утром лучше бы вовсе не просыпался. Голова вава, во рту бяка, денег тютю. Слоняюсь по квартире, прихожу в себя. Жена шипит:
Иди мусор вынеси, пьянчуга чертов!
Повиновался. Нагнулся за ведром разогнуться не могу. Стал распрямляться, уперся рукой в посудный шкаф. Не рассчитал загремели, зазвенели по полу банки-склянки. Вдобавок ведро с муром опрокинул. Жена вообще зашлась:
Уйди с глаз моих долой, сатана! Проваливай к дьяволу, идол!
Ушел молча: говорить не могу, каждый звук сверлит мозги. Вышел на улицу, куда податься не знаю.
Свет не мил, люди противны. Сел в первый попавшийся автобус. Нечаянно наступил какой-то крашеной девице на ногу. Она завизжала.
Простите, шепотом говорю, я нечаянно.
Пошел к черту, пентюх! обласкала меня сквозь слезы. Вылез из автобуса на конечной и пошел, куда послали.
Долго ли, коротко шел не помню. Голова гудит, во рту сухо, ноги-руки дрожат. Ну и состояньице, доложу я вам.
Смотрю бугор, за бугром яма. И ступени осклизлые вниз ведут. Черт его знает, что там? А, пойду: терять мне нечего!
Спустился. Дверь железная. Таблица на ней с горящей надписью «Дьявол. Звонить три раза». Верить иль не верить? Неужто в самом деле до преисподней добрался? А может, с похмелья мерещится?
Позвонил на всякий случай. Дверь с лязгом распахнулась. На пороге вырос лохматый мужичок хвост крючком, нос пятачком.
Чего тебе? хрюкает.
Я, это, к дьяволу вот
А зачем?
Так это, послали.
Пошли, коли так.
Шли, шли каким-то темными закоулками. И пришли в огромное сводчатое помещение. Посредине очаг пылает. Пахнет серой и еще чем-то до боли знакомым.
Вокруг огня расположилась теплая компания этих самых, с пятачками. А во главе застолья здоровенный рыжий громила. Точь-в-точь грузчик дядя Федя из нашего гастронома.
Все по очереди зачерпывают ковшом из огромной посудины и пьют, черти. Чем-то жареным закусывают.
Кто такой будешь? грозно спрашивает рыжий. «Дьявол!» догадался я.
Вася я, представляюсь. А пожаловал к вам, Дьявол кгм
Шайтанович, подсказывает он уже более ласково.
А пожаловал я к вам потому, Дьявол Шайтанович, что меня сегодня без конца посылали к вам. И еще потому, что голова болит. А деньги кончились. И у моих корешей тоже. А жена не дает
Вообще-то нас и так до черта, бурчит рыжий. Ну да ладно, будешь сорок четвертым. Садись, раз пришел. Знаю я твое состояние тут не то, что к черту на рога к богу в рай полезешь. Плесните ему, черти. Пей, Вася!
Хлебнул я чертова зелья аж мурашки по коже.
Закусывай! кричат мне со всех сторон.
М-м, отвечаю. После первой не закусываю!
Черти от восторга заржали, захрюкали.
Вот это по-нашенски! крякнул их главный. А ну, дребалызнем еще!
В общем, надрызгался я в этой тепленькой компании до чертиков. Что было дальше не помню. Сплошной туман. Помнится слабо, правда, что мы еще всей нечистой силой наведались к ведьмам. Ух, доложу я вам чертовки! Хлебнул и там какого-то варева. Да такого, что земля из-под ног дыбом и хлоп меня по лбу!
Очнулся кругом все белое. Врач озабоченный рядом сидит, пульс мой щупает.
Еще одна такая попойка, говорит, и только вас и видели.
Жена рядом сидит. Увидела, что я очнулся, перестала всхлипывать.
Где тебя черти носили? шипит.
Дудки, не скажу. Этот адресок мне еще сгодится.
Все как у людей
И это вся твоя зарплата?
Вера Львовна с презрением глядела на жиденький ворох денег, которые она вывернула из карманов только что вернувшегося с работы мужа.
Сколько тут?
Ну, Верочка, ты же сама знаешь, как обычно: пятнадцать девятьсот Нет, пятнадцать сто.
Ты что, зараза, пропил целых восемьсот рублей? возмутилась Вера Львовна. И при этом еще на ногах стоишь? Ага, я все поняла: ты потратил эти деньги на баб!
Нет, Верочка, никаких баб! истово затряс головой Егор Иванович. Я их честно пропил. Но только двести. А еще шестьсот был должен Сумакову. Да я ж тебе говорил он мне свой спиннинг перепродал. Совсем задешево. В магазине он знаешь, сколько сейчас стоит?
Не знаю, и знать не хочу. И вообще. Ты же говорил, что тебе шеф обещал поднять зарплату?
Обещал, согласился Егор Иванович. Да господи, Верунчик, мы же и так с тобой нормально живем! У нас же все как у людей. Холодильник есть? Есть! В холодильнике есть? Есть! Телевизор есть?
Есть, есть! И в телевизоре есть! насмешливо подхватила Вера Львовна. А то, что я уже пятнадцать лет в одной шубе хожу? Что у тебя один костюм на все случаи жизни? Боже мой, кругом люди как люди, одни мы как как не знаю кто! Стыдобушка!
Егор Иванович хотел был что-то возразить, но тут в дверь позвонили.
Сиди, я сама открою! повелительно сказала Вера Львовна.