Согласен, кивнул Медведев. Я не веду речь об уровне ампутаций. Я пока в целом. Что касается его общего статуса могу сказать, что парень в рубашке родился, потому что мотор не пострадал особо, фибрилляция если и была, то он из неё выскочил самостоятельно. На ЭКГ есть незначительная экстрасистолия до тридцати или сорока в сутки. Я её всерьёз не рассматриваю. Мазур потом придёт перед операцией, благословит.
Отсюда ты хрен сбежишь, шепнул Рыков, услышав фамилию Мазур. Этого в нашем договоре не было.
Тем временем, Манохин развернулся к окну, показал всем снимки правой кисти.
Тут вопрос ясен проксимальная треть предплечья.
А как же приказ по калечащим операциям? Оставлять максимально возможный сегмент? подал голос Рыков. Я за дистальную треть. В крайнем случае интраоперационно определимся. Но не больше средней трети.
Манохин насупился.
Ведущий нас рассудит.
Лично для меня, добавил Медведев, это решающей роли не играет. Что так сорок минут, что эдак. А вот левая рука? Есть по ней мысли?
Платонов молча встал, снова вышел в зал и вернулся к пациенту. Тот впал в какую-то медикаментозную дрёму: глаза были прикрыты, он ровно дышал и ни на что не реагировал. Виктор присел на корточки рядом с кроватью, аккуратно прикоснулся к серой толстой руке. Приподнял, осмотрел со всех сторон, взял шарик со спиртом, прошёлся по всем поверхностям в поисках хоть какой-то чувствительности. И увидел то, ради чего пришёл.
Его возвращения ждали. Он сел на место, помолчал немного и сказал:
Левую руку я бы оставил.
Рыков сделал вид, что ослышался, наклонил к Платонову голову поближе и переспросил:
Что бы ты сделал?
Повторяю. Левую руку я бы оставил. Там видно, что лучевая сторона жива. Хорошо видно. По крайней мере, мне. Пальцы не выломаны, сустав тоже. Фасциотомию сделаем, давление уменьшим. Посмотрим, как поведёт себя ожоговый струп. Своя рука лучше, чем протез. Тем более, что один у него точно будет.
В кабинете повисла гнетущая тишина. Каждый присутствующий думал над словами Платонова, прокручивал варианты, вспоминал случаи из практики. И в этот момент открылась дверь, и вошли ведущий хирург полковник Кравцов, а следом за ним Мазур.
Кравцов пропустил Елену к дивану, Манохин подвинулся, и в итоге Мазур оказалась между ним и Платоновым. Виктор почувствовал, как она изо всех сил старается поджать ногу, чтобы не прикасаться к нему. Сам ведущий опустился за стол напротив входа, куда обычно сажают самых привилегированных гостей вроде начмеда или командира. Он достал из кармана халата пачку сигарет, из листа бумаги свернул пепельницу эдакий кулёчек, в каких бабушки на базарах семечки продают, закурил, оглядел всех и сказал:
Коротко доложите. По существу.
Медведев поднялся и сказал:
Сегодня около тринадцати тридцати из камеры в изоляторе временного содержания совершил побег сержант Михаил Терентьев. Он сумел выбраться из зарешёченного окна, но не удержался на карнизе и упал на расположенную внизу трансформаторную будку, во время падения машинально ухватившись за высоковольтный кабель обеими руками. Был отброшен ударом тока на пятнадцать метров, но по чистой случайности упал на свёрнутый во дворе брезент и других повреждений больше не получил. Вызванная «скорая помощь» доставила его к нам не очень быстро, но вполне себе в приемлемые сроки. Проведена рентгендиагностика, взяты анализы, установлен подключичный катетер, начата интенсивная терапия. Консультирован всеми специалистами, в настоящий момент требуется предоперационный осмотр начальника кардиологического отделения.
Платонов скосил взгляд на Мазур, но вдруг понял, что в этом докладе была какая-то странность
Терентьев? шепнул он Рыкову.
А я говорил тебе будет интересно, ответил тот.
«Бог шельму метит», покачал головой Виктор. Это тот самый сержант, что сломал челюсть Липатову и был увезён из госпиталя сначала в комендатуру, а потом в другое ведомство. Судя по всему, Терентьев наслушался разговоров и решил рвануть в бега за причинённые увечья ему грозил реальный срок. И вот как обернулось
Тем временем, Елена попросила историю болезни, что-то там посмотрела, после чего вышла в реанимационный зал. На диване стало посвободнее, Платонов вытянул ноги и приготовился выслушать решение Кравцова, но прежде было дано слово Рыкову и Манохину. Каждый из них сказал, что думал; Николай Иванович принял сторону Платонова в отношении левой руки.
Ведущий хирург послюнявил кончик сигареты, потушив её, бросил в свой кулёчек, смял его, положив на стол. Потом сделал жест обеими руками, будто поднимал всех с дивана. Доктора встали и прошли с ним к пациенту. Возле кровати они выстроились полукругом, Кравцов подошёл поближе, взглянул на руки Терентьева, потом на протянутые Манохиным снимки. Платонов же смотрел то на лицо пациента, то на разглядывающую чуть в стороне ЭКГ Мазур. Елена поверх формы накинула халат, натянувшийся маленькими полочками погон на плечах. Виктору казалось, она чувствует, как он на неё смотрит. Поэтому старалась стоять максимально выгодно, немного полубоком, откинув волосы за ухо.
Я думаю, имеет смысл согласиться с позицией наших комбустиологов. Правую руку убирать в средней трети предплечья, левую пока оставить. Мнение Платонова по ней поддерживаю, подытожил Кравцов. Записать как обход с ведущим хирургом, операцию выполнить немедленно. Взять согласие, известить родственников.
Манохин что-то пробубнил себе под нос, но вслух высказываться не стал. Он отправился на выход, уводя своего ординатора. Больше ему здесь делать было нечего.
Ишь, недоволен, проводил его взглядом Рыков. Руки отрезать мы и сами умеем. Пойду узнаю, что там по сердечку.
Он подошёл к Мазур, что-то спросил. Та в ответ обозначила несколько мест на ЭКГ, что показались ей сомнительными, потом на мгновение оглянулась на Платонова и, недовольная этой своей слабостью, окончательно повернулась к нему спиной. Чтобы не раздражать Елену, Виктор вернулся в кабинет. Следом зашёл Рыков.
Родственников извещать, думаю, не придётся, проинформировал начальник. Когда этого боксёра забрали, его отец примчался откуда-то из Сибири. Гостиницу тут снял, пытался адвоката найти. Ему уже сказали в Следственном комитете, я уверен.
Противопоказаний по сердцу нет? уточнил Платонов.
А если б были? усмехнулся Рыков. Ты бы отложил операцию?
Виктор пожал плечами.
А кто согласие подписывать будет?
Отец, Николай Иванович пошарил по карманам, нашёл сигареты. Хитро Кравцов с этими кулёчками придумал. Курит везде. Я у нас за диваном пару таких бумажных пепельниц как-то нашёл после обходов. Покурит и прячет их по углам.
Странная привычка, Платонов думал о предстоящей операции, но пытался поддержать разговор.
У него это, говорят, ещё с Афганистана. Ему в операционной санитарки такую штуку придумали, чтобы он пепельницу не искал. Курил между операциями. Ты у него в кабинете был?
Конечно.
Обрати внимание пепельниц там нет. Он свои кулёчки на рефлексах крутит.
Возле входных дверей в реанимацию возник какой-то шум мимо медсестры пытался прорваться взъерошенный седоватый мужчина в мятом костюме.
Пропустите, у меня сын здесь! объяснял он свои права, а потом увидел в глубине отделения врачей, махнул им рукой и крикнул:
Что с моим сыном? Терентьев Михаил, я знаю, что он здесь!
Пропустите к нам, скомандовал Рыков. Медсестра нехотя отошла в сторону, мужчина быстрым шагом пересёк коридор, но у входа в реанимационный зал задержался, чтобы бросить внутрь быстрый взгляд, да так и замер там.
Надо ему чего-то накапать, сказал Николай Иванович, не обращаясь конкретно ни к кому.
Что накапать? поднял голову от истории болезни Медведев. Это реанимация, а не детский сад. Тут даже в таблетках почти ничего нет. Ишь, накапать, буркнул он себе под нос, завершая монолог. Если что, по щекам похлопаем, кислород дадим.
Логично, кивнул Рыков, подошёл к отцу Терентьева и, взяв его за руку, привёл в кабинет. Давайте пока здесь обсудим, у вас ещё будет время с сыном пообщаться. Вас как зовут?
Пётр Афанасьевич, мужчина представился. Он всё время порывался оглянуться на двери зала, но Рыков не выпускал его руки и медленно подводил к дивану.
Присядьте. Сын ваш жив, умирать пока не собирается, но нам надо решить с вами очень важные вопросы.
Терентьев-старший сел, сложил руки на коленях и приготовился слушать. Когда ему озвучили диагноз и вероятное развитие событий на ближайшие несколько часов, он как-то неожиданно сгорбился, пригладил волосы рукой, потом поднял умоляющий взгляд на Рыкова и спросил:
Это окончательное решение? Он будет инвалидом?
Николай Иванович, глядя ему в глаза, молча кивнул.
Надо же что-то подписать, сказал Пётр Афанасьевич. Давайте, я подпишу