Прогорел.
Почему ты так решила?
А видишь вон ту рослую мулатку Ну ту, что сейчас гладит по бедру престарелого ковбоя? Так вот, раньше она щекотала плешь толстяка.
И что с того?
Как что? Это индикатор удачливости. От бедра вверх Лысина была его последним шансом.
Что ни говори, а женщины мудрее.
* * *
Столовая, куда мы заходим на завтрак, увешана рекламой выставки, проходящей этажом выше. Называется эта выставка «Бодис эксгибишион». Или попросту выставка трупов. Человек, развесивший рекламные фото, не лишён логики.
Над столом с жареным беконом, сосисками и яичницей водружён аппетитно-алый труп бегуна с разлетающимися ошмётками свежепрепарированной плоти.
Над блинчиками, бельгийскими вафлями и гренками бодро вышагивает жмурик с развевающимся по ветру плащом из собственной кожи.
Ну и десертный стол представлен гирляндами розовых кишок с голубенькими вкраплениями репродуктивных органов.
С чего начнём? осматриваюсь я. С мясца или сразу к десерту?
Жена задумчива.
Может, хочешь жареных яиц? киваю я в сторону бегуна. Или пареных? тычу в десерт.
Супруга натужно сглатывает.
Ну тогда, может, гангренозных аппендиксов, что так поразительно напоминают сосиски, а? Или вон ту аппетитную брыжейку с кленовым сиропом? Кстати, в миске с яблоками я видел отличное глазное
Давай не будем портить друг другу аппетит, просит жена сдержанно.
И я, разумеется, соглашаюсь:
Давай. Сейчас только наскребу себе эпидермиса, и давай.
Однако аппетит нам всё-таки портят.
В понятии среднего американца тарелка предбанник желудка, а потому пища туда сваливается скопом. Беконы валятся в вафли, салат в чипсы, яичница на гренки. Затем вся эта съестная кутерьма заливается густым сиропом: шоколадным или кленовым Видеть такое настоящее испытание.
Что-то я, кажется, уже не голоден, говорю жене, прослеживая воображаемую пищеварительную цепь от тарелки вглубь и наружу.
Признаться, я тоже
В итоге мы ограничиваемся ягодами, призванными украшать многочисленные блюда в этом кулинарном аду.
Обходим прилавки, старательно выуживая чернику, землянику, малину, и работницы пищеблока недобро на нас косятся.
Чего они вылупились?
Это их работа.
Мы тут целый доллар проиграли, они что, этого не понимают?.. Ай эм банкрот!
И работницы немедленно отворачиваются.
Всё-таки это очень мощная фраза, и она тут, судя по всему, в почёте.
Ну а как вам местные атлеты? улыбается гид, встреченный нами на выходе из столовой.
О-о! Они великолепны! восклицаю я, вспомнив вчерашний слёт трансвеститов. Чешуя блёсток! Разрезы по бедру аж до подмышек Слушайте, интересно, это они сами вышивают? Просто поразительно! Надо срочно записаться в подмастерья к какому-нибудь кутюрье
Гид нерешительно посмеивается.
А какие парики! продолжаю шутить я. Я вот тоже подумываю прикупить себе парочку. И чулочки непременно в сеточку.
Улыбка сползает с моего визави окончательно.
Вы представляете меня на каблуках? щекочу я его игриво. Кстати, как вы находите мои икры, не слишком?..
Повернувшись спиной, я кокетливо прогибаюсь, и наш собеседник закашливается.
Сори, переходит он вдруг на английский.
И исчезает.
Вот чудак! смотрю ему вслед. Сам же спросил
Он имел в виду аутлеты, поясняет мне моя лингвистически подкованная жена. Магазины такие.
* * *
Эпилептикам аутлеты запрещены категорически, ибо от пестроты тряпья и людского мелькания приступ там может случиться каждую секунду.
Взгляни на эти цены! кидается жена от нижнего белья к верхнему, от детского к взрослому. Они же просто смешны!
Это в долларах, напоминаю ей я. Надо умножать!
Кто сказал?! хихикает она истерически.
Пифагор.
Плевала я на Пифагора! Тоже мне, авторитет.
И действительно, тут о нём не слыхали.
В магазине электроники нас обслуживает вертлявая девица, дующая жвачку, как стеклодув в Гусь-Хрустальном.
Мне нужен фотоаппарат. Камера! говорю я ей.
И продавщица, лопнув розовый пузырь, переспрашивает:
Мне нужен фотоаппарат. Камера! говорю я ей.
И продавщица, лопнув розовый пузырь, переспрашивает:
Кэмра?
Ага. Фото. Щёлк-щёлк
И нас приглашают к стенду.
Пара десятков замусоленных фотоаппаратов, пристёгнутых тросами, готовы обслужить клиента по первому же требованию.
Этот! тычу я пальцем в облюбованный агрегат. Зис!
Ноу проблем.
Вертлявая отстёгивает замызганный экспонат и подаёт.
Берёте?
Вот это?! переспрашиваю я.
Йес! улыбается девица.
Бат ай вонт нью! говорю. Новую, понимаешь?
Нью? удивляется она.
Ин бокс В коробке.
Ноу проблем.
Виляя бортами, продавщица швартуется у шкафчика, извлекает из него пустую коробку и запихивает в неё эту замусоленную рухлядь.
Минуточку! хватаю её за руку. Вейт, гражданка! Ай нид нью, с линзой.
Ноу проблем! ещё раз хлопает девица жвачкой и отщёлкивает линзу от соседней камеры.
И тут уж я не выдерживаю.
Новую! рычу я. Нью! Понимаешь, родная? Со всеми причиндалами аксессуарс!
Ноу проблем.
И на свет мгновенно появляется бумажный пакет со шнурами, зарядкой и прочей мелкой белибердой.
Да она рехнулась! поворачиваюсь я к жене.
И вот тут на сцену вступает Пифагор.
Пузырящаяся девица бросается к калькулятору и принимается острым маникюром живо вдавливать кнопку за кнопкой.
Результат сногсшибателен! Сумма на сто пятьдесят долларов превышает обозначенную на ценнике.
Что это?! недоумеваю я.
И юная леди снова вбивает в окошечко циферки: за коробку, за пакет, за линзу и за подержанное «тело» аппарата.
Сумма вырастает ещё на пятьдесят «зелёных».
Ай вонт нью! уже почти кричу я. Новую. В коробке ин бокс, с линзой анд аксессуарс! Вместе тугезер, понимаешь?!
Бокс невозмутимо перечисляет девица, выставляя передо мной коробку. Акссесуарс потрясает перед моим носом пакетом. Затем следует линза и аппарат. Как будете платить? вопрошает меня жвачное.
А он противоударный?
Йес.
А можно испытать? Мэй ай трай?
Йес.
И я с трагическим «упс» роняю аппарат на ковролин.
Пузырчатая как ни в чём не бывало поднимает оброненное и, хлопая новый пузырь, спрашивает:
Берёте?
Оф кос! киваю. Теперь особенно. Только в кассе отобьём
Но жена уже тянет меня к выходу.
Погоди, у меня ещё к ней вопросики вырываюсь я.
Однако с пустыми руками из гостей уходить не принято. И мы прикупаем там электронный будильник и набор домашних телефонов.
* * *
А покидаем мы неспящий Лас-Вегас уже следующим днём.
Местный аэропорт словно рабочий улей. Суета, толчея, на первый взгляд неразбериха. Пчёлки-труженицы слегка обкурены, но тем не менее предельно деловиты.
Пассажиры их нектар. Они сбирают его прямо с автобусов и спешно фасуют, ловко манипулируя лапками и приговаривая: «Гоу зер гоу хер» Что означает: «Идите туда Идите сюда»
При этом их цветные лица равнодушно-бесцветны.
Затем пассажиры стекают к прилавку, за которым орудует пчёлка-приёмщица с мрачным трутнем-грузчиком.
Сцепив на груди руки, трутень отточенным взором вспарывает чемоданы, придирчиво ища перевес.
Торг с ним неуместен. Трутень член профсоюза и, как истинный член, он твёрд и несговорчив.
Сложив ладони рупором, гид подогревает наши страсти:
Сорок пять фунтов, не больше! Слышите?
А сколько это в килограммах? теряется группа.
Забудьте о килограммах, тут вам Америка!
Но сколько это килограмм?
Повторяю, тут только в фунтах!
Но мы же в них не складывали!
Так сложите!
Как? Мы же не знаем, чем измерять!
Фунтами! Говорю вам: фун-та-ми!
А сколько их в килограмме?
И гид теряет терпение:
Забудьте вы уже, наконец, это слово! Говорю вам, здесь фунты!
Но сколько их?! Сколько?!
Сорок пять! И ни граммом больше.
Так всё-таки граммы?
Фунты-ы-ы! Фунты-ы-ы!!! надрывается гид.
Как же нам посчитать?
Ве-шай-те!
Мы сейчас повесим тебя! вскипает благородной яростью группа.
И гид сдаётся:
Хорошо, тогда делите на три!
Чемоданы?
Килограммы!
Но ты сказал о них забыть!