Лжешь! вскочила со своего места Сольвейг. Деве показалось что солнце на миг перестало светить а весь мир поблек от тьмы отчаянья охватившей и без того израненную душу.
Я некогда не лгу. А коли не веришь, спроси своего новоявленного друга берсерка.
Тяжело дыша, Хортдоттир опустилась обратно на своё место, обхватив голову руками пытаясь осознать, что все-таки она совершила. Весь мир кровавой кройщицы за последние дни стал трещать по швам. Она даже не обратила внимания на то, как будто сочувствуя, вестница положила руку на её плечо тихо молвив Вот поэтому я и не мараю уст ложью, слишком велика цена. Сольвейг утянутая омутом отчаянья не увидела даже как вернулся её маленький родич с целой охапкой заячьих туш перекинутых поверх меховой безрукавки покрывавшей свободную светлую рубаху вышитую родовым узором.
Кровавая кройщица вернулась к действительности, лишь тогда когда её ладонь крепко сжала рука Адульва. Небесно голубые глаза маленького ярла сочувственно и внимательно смотрели на неё из под копны кое-как остриженных светлых волос.
Я знаю что завтрашний Хольмганг это твой дар моему деду и не держу на тебя сердца, мы один род и всегда им останемся, лишь вместе мы выдержим любые козни сплетённые коварными норнами. не иначе пока она пребывала в своём отчужденном бдении, вестница скорби поведала Адульву о причине прихода названной тётки. И необычный ребёнок принял её решение, даруя израненному сердцу хоть и частичный, но всё же покой. Вот только беда ещё час назад казавшаяся великой, начинала тускнеть пред ликом новой напасти, напасти дарованной ульфхендаром Льетом. Но про неё Сольвейг разумно решила умолчать в присутствии своего маленького родича. Вестница скорби раскрыла ей глаза, а если сказанное жрицей окажется правдой то воительница закроет глаза берсерку, причём навечно.
Не пора бы нам перекусить, за обедом наговоримся, покуда Адульв зверьков свежует. жестом пригласила их помощница смерти, теряясь во мраке распахнутой двери своей избушки, отрывистым свистом позвав волка. Чёрный зверь с невообразимо визжащей радостной Бергдис, будто только ожидая команды, тут-же выскочил из ближайшего подлеска.
Уже вовсю властвовала ночь укрывшая саваном тьмы весь подвластный взору Мидгард, когда Сольвейг и волочивший сани со слепой подругой Адульв оказались пред вратами Лёствёрта. Стражи надвратной башни, венчающей длинный выстроенный сразу за рвом частокол о четырёх рубленых крытых башнях, числом не менее двадцати хирдманов, Йольский урок не прошел даром. Поспешно опустили мост и отворили врата едва до них донесся зычный окрик кровавой кройщицы хорошо знакомый каждому. Адульв засеменил к ярловым чертогам высокому длинному дому на рукотворном холме посреди городища с высоким многоступенчатым крыльцом и крышей схожей на перевёрнутое днище драккара. А Сольвейг снова вернулась в свой отчий дом.
Сон ни как не шел к лежащей под шкурами Хортдоттир. Мысли рыжеволосой воительницы чернее ночи, клубком змей роились в её голове, против воли возвращая к завтрашнему дню. Но помимо их рисовавших пред взором Сольвейг роковой Хольмганг разумом овладевали ярость и скорбь. Ярость в отношении Лёта обманом навязавшего дар Скади. И скорбь о своей душе коей отныне закрыт был вход в чертог Одина Вальхаллу.
Но вместе с тем пред кровавой кройщицей настойчиво возникали картины в виде жилища вестницы скорби мало походившее на пристанище жрицы.
Крохотные покои с дюже дорогим даже средь богатых родов деревянным полом, пара здоровенных ларей, кровать, резной стол с парой стульев высокой спинки, редкий на севере каменный камин взамест очага да множество шкур по стенам. И конечно оружие при виде, которого у Сольвейг как некогда и у Руагора отвисла челюсть. Сильно изогнутый лук со сложенными из трёх металлических одна короче другой пластин плечиками. Металлическими плечиками! Да как его натягивать задалась Хортдоттир вопросом при виде не иначе цвергов поделки. И дивный меч серебряной рукояти с когтистой гардой украшенной таким же черным, как и в обруче помощницы смерти, камнем. Странно, но покоя не давал, именно тонкий длинный клинок со странным узором, каждые несколько пальцев к долу с обеих сторон лезвия шли полосы, словно деля оружие, сокрывшее в себе какую тайну, на части.
Много, очень много тайн хранила вестница скорби, хозяйка огромного волка, способная как уже в этом убедились лёствёртцы своим сейдом поднимать мёртвых. А сколько знаний хранилось за этими странными глазами с крохотными точками зрачков. Может, зажглась призрачная надежда в груди Хортдоттир, среди них есть и та, что сможет помочь избавиться от навязанного дара обернувшегося проклятьем. Но это после, после того как она дарует названному отцу покой и оторвёт герою берсерку голову.
Много, очень много тайн хранила вестница скорби, хозяйка огромного волка, способная как уже в этом убедились лёствёртцы своим сейдом поднимать мёртвых. А сколько знаний хранилось за этими странными глазами с крохотными точками зрачков. Может, зажглась призрачная надежда в груди Хортдоттир, среди них есть и та, что сможет помочь избавиться от навязанного дара обернувшегося проклятьем. Но это после, после того как она дарует названному отцу покой и оторвёт герою берсерку голову.
Первые лучи поднявшегося из-за пиков Саркнара ока богов застали всех как один Лёствёртцев у зала щитов. День задавался погожий ну Асов дар не иначе, ни мороза, ни снегопада вот только мало кого это радовало. Недалеко от легендарного чертога, чья многоярусная десятков дымоходов крыша нижними концами стропил лежала на земле, а кверху расходилась скрещенными драконьими мордами, вычистили большой круг. По периметру которого встали оружные хирдманы облаченные в клёпанные шеломы с полумасками оплетённые кольчужной брамницей, и длинные до середины бедра ламеллярные-чешуйчатые брони или кольчуги, порытые по плечам звериными шкурами да плащами.
Войны фьордфьёлькского Хирда стояли, подняв, будто для сечи круглые чёрно красные окованные щиты да обнажив оружие, топоры и мечи. А жители городища, напирающие на них со всех сторон, взволнованно перешептывались, качая головами, и было чему. Взорам хирдманов, дев щита и прочим бондам да городовым предстояло увидеть смертельный Хольмганг меж названным отцом и дочерью. Сегодня скрестят клинки их горячо любимый ярл и уважаемая средь воинов мастерица боя парными клинками кровавая кройщица.
Исход был предрешен, это знали все, старый воитель ярл Руагор так и не отправился от раны, а Сольвейг что не ранние двух лун назад порубила на лоскуты Хьярти Освальдсанна могучего молотобойца, противника куда как пострашнее старого вождя, была молода и полна сил. Шумные людские толки с каждым мгновением затянувшегося ожидания все сильнее овладевали толпой, коими, как и тогда будто целую вечность назад, безвольно усладил слух Адульв. Ярлов внук нацепивший дорогую красного сукна рубаху, схваченную широким поясом на манер воинского. Стоял у передней черты огороженной войнами арены божьего суда.
Не раз и не два рука ребёнка ушей которого достигали слова окружающих тянулась к рукояти чудного кинжала с загнутым ровно звериный коготь лезвием и кольцом в основании, отяжелявшего хитрые ножны прикреплённые к поясу на пояснице. Подарка кузнеца Бруни, что стоял неподалёку, скорбно повесив укрытые меховой безрукавкой плечи. Благо мальчика сдерживала опущенная на плечо словно вырубленная из камня пятерня Фиральдера, сам же цверг стоял с непроницаемым выражением лица то и дело поглаживая длиннющую заплетённую в множество кос бороду.
Их было трое, словно вал оградивших маленького ярла. Заслонив Адульва от прочих молчаливо стояли берсерк Льёт, Бруни и гном каменеющие лицами от услышанного но не дающие волю гневу. А вокруг средь напирающей сзади массы Лёствёртцев чего только не мели бескостные языки, что ещё позавчера поднимали тосты во славу сегодняшних поединщиков.
Асы свидетели внучок то следующим будет. беззубо прошамкала какая-то бабка.
Да всю власть себе загребает, батюшка ее, поди, плюется в Одиновых чертогах. вторил карге чей-то девичий возглас.
Это она с берсерками дружбу свела вот умом и повредилась, накрутили всякого на ум ей перевёртыши, Ярловство ухватить вознамерились. от этих слов лицо Льёта сокрытое капюшоном волчьей морды посуровело, а сам ульфхендар обернулся к говорящему посмевшему хулить избранников Скади. Но опоздал окружающие голосившего мужика-бонда прибывшего ради хольмганга со своей дальней усадьбы, лёствертцы пережившие Йольскую ночь мигом заткнули пустобреха, сопроводив из толпы пинками, да затрещинами, их память была крепка подвигом ульфхендара.
"Как-же коротка ваша память" думал маленький ярл, пытаясь пропустить, мимо ушей эти скудоумные пересуды. Но хоть не у всех оборвал он себя, видя реакцию одного из хирдманов оцепления. К войну чуть не вопя на сокрытое шеломом ухо, привязался средних лет мужиченко, не былой ли дружок Оловссонов. Тряся вшивенькой бородкой выпучивая глаза на раскрасневшемся от жара дорогой шубы лице, лепетавший, мол, как же вы вои допустили такое непотребство, как не подняли зазнавшуюся девку на копья, едва она пасть отварила, вызвав ярла. А хирдман один из отряда коий вела Сольвейг супротив скогармадров не в силах больше слушать хулы, обращенные против воительницы в одной стене щитов, с ним стоявшей. Возьми да двинь назад окованной кромкой щита, изрядно проредив зубы да украсив свекольным оттенком броду назойливого нидинга.