От начальной школы осталось немного обрывочной информации. Кроме учительницы с подписью Бонд, ранца с запахом яблока и пенала для ручек и карандашей, вспоминается некая «счетная касса»: этакий набор с дощечками, где были нарисованы цифры и символы деления, вычитания и т.д. Так же была россыпь обычных палочек, на которых мы учились считать. Еще у некоторых учеников были специальные пластмассовые пеналы, где на откидной крышке имелся часовой циферблат и стрелки, чтобы правильно определять время. Помню, как упорно и трудно я зубрил таблицу умножения, бессчетное количество раз рассказывая ее маме, когда она проверяла домашнее задание. Поначалу я неплохо успевал по всем дисциплинам и лишь после того, как из начальной школы перешел в среднюю и у нас для каждого предмета появился свой преподаватель, с алгеброй дело не пошло. Возможно, дело было в учителе: тетка была своеобразная, мне ее слушать было неинтересно, и по ее предмету я скатился на натянутые тройки. Тогда же русский язык и литературу у нас начал преподавать замечательный дядька. Пришел он в школу из театра, где служил актером. У него обнаружилась аллергия на театральный грим именно этим он объяснял смену профессии. Вот его мне слушать было интересно. Он действительно очень артистично преподавал, нередко вызывая смех своими экспромтами. Если кто-то опаздывал на урок и появлялся в дверях, прося разрешения войти, он непременно низко кланялся опоздавшему и говорил на мове: «Здоровеньки булы!» Кажется, он и приехал с Украины. Однако еще до его появления в школе я твердо знал, кем буду, когда вырасту. Именно этот учитель как-то спросил меня, кем я собираюсь стать. На что я без раздумий ответил, что хочу быть писателем. Потому что лишь научившись писать, я сочинял рассказы, чтобы после прочесть их своим родителям и друзьям. Рассказы, вернее, истории были про котят, с которыми происходили разные приключения. Котята говорили по-русски и вообще были донельзя похожи на людей.
В начальных классах мне посчастливилось сидеть за одной партой с первой красавицей класса. Конечно, я был в нее влюблен, как всякий уважающий себя мальчишка.
Насколько я помню, разнообразия параллельных классов у нас не было: максимум по два класса каждого потока. То есть 1 «А» и 1 «Б». И так до 10-го. Кажется, в иной год было и по три, включая букву «В».
Разумеется, первые три класса начальной школы мы чувствовали себя неплохо. Уроков было немного, вела и опекала нас любимая учительница, помещение класса было закреплено за нами. Даже завтраки, полагающиеся в школе, нам приносили на подносах старшеклассники прямо в кабинет. Кажется, так было принято не в каждой школе.
О завтраках. Они не были бесплатными, хоть дело происходило в Советском Союзе. Деньги на них мы получали от родителей и раз в месяц приносили учителю. Один завтрак стоил 15 копеек, обед 30. В конце месяца учительница напоминала нам «сдать на завтраки», дублируя эту просьбу записью для родителей в дневнике. Сдавали сразу на месяц вперед, за завтрак выходило 3-4 рубля. Завтрак представлял собой следующее.
Непременно напиток: сладкий чай или какао. Далее шла закуска: бутерброд, состоящий из куска белого хлеба с бруском масла. Или вместо масла плавленый сырок «Дружба» в фольге, разрезанный пополам то есть один сырок на двоих. Еще могли дать вареное яйцо. Еще глазированный сырок вкусный продукт из творога в шоколадной глазури. Давали так же вареные сосиски. Еще к хлебу с маслом иногда давали джем в порционной упаковке, тогда это было в новинку. Старшие классы завтрак часто игнорировали, приходя в столовую лишь для галочки. Иногда случались нехорошие вещи. Стою я как-то в столовой, намереваясь отпить из стакана чая, и получаю удар в лоб. Чем и кто меня ударил непонятно. Я озираюсь, пытаясь найти обидчика, не нахожу и возвращаюсь к своему стакану, который продолжаю держать в руке у рта и вдруг замечаю в нем яйцо. То есть какой-то шутник бросил мне в голову яйцо, которое угодило прямиком в стакан. Со стороны это было очень смешно, вот только мне было не до смеха. Все это произошло уже в старших классах. На завтрак нас водила классная руководительница. Она же, как правило, получала поднос с едой и сама, либо с помощником несла его на стол, который занимал ее класс. Во время завтраков ели стоя. И вот как-то принесла учительница нам поднос с джемом, что вызвало ажиотаж и преподавателя мы просто уронили, устроив давку на раздаче. Как же она нас ругала! Назвала даже подонками, помнится. Однажды кто-то швырнул яйцо в открытое окно, выходящее на футбольное поле. Через минуту в окно влез разъяренный физрук, как полагается, в спортивном костюме со свистком на шее и громко вопрошал, кто посмел бросаться едой. Малолетние дебилы, не знающие голода, что поделать
Кстати, развозили школьные завтраки по школам на этаких трехколесных мотороллерах отечественного производства под названием «Муравей». Позади водителя на двухколесной оси располагался большой ящик, куда и складывались завтраки с обедами. Рядом с моим домом располагался одноэтажный домик, где эти самые обеды-завтраки для нашего района и готовили. После развала СССР этот домик стал магазином.
В школе так же был обеденный перерыв. Он предназначался для тех, кто состоял в так называемой группе продленного дня. Это были те из учащихся, кого родители определяли под присмотр педагога для того, чтобы они планомерно учились и отдыхали, а не шатались, предоставленные сами себе. Я никогда в таких группах не состоял.
Еще хорошо помню, как, учась в первом классе, посмотрел в кинотеатре только вышедший тогда фильм «Мама» сказку-мюзикл с Людмилой Гурченко в роли мамы-козы. Фильм настолько поразил меня, что я внутри своего ранца написал ручкой его название. Увидев слово «мама» в моем ранце, одноклассник начал меня дразнить маменькиным сынком. Я не стал ему объяснять, чему была посвящена надпись. Хотя маму я очень любил, волшебная сила искусства в тот раз перевесила.
За десять лет учебы, разумеется, и стены школы и преподаватели стали практически родными. Первое сентября ждали и сожаления по поводу окончания беззаботных каникул быстро забывались от круговерти новых предметов, встречи с одноклассниками.
Надо отметить, что наш класс был весьма малочислен. Если в других было под тридцать и более учащихся, то наш имел менее 20 человек. Это считалось некомплектом и нас решили разделить равными частями в два других параллельных класса. Напомню, это было в конце третьего класса, когда обучение в начальной школе подошло к концу. Мы были очень взволнованы: расставаться не хотелось категорически! Когда нам уже собирались объявить, кто куда отправится, мы, малышня, встали рядом друг с другом, взявшись за руки и заявили, что на расформирование класса «Б» не пойдем. Это кажется невероятным, но растерянные учителя так и не решились растаскивать нас силой и уступили. Компромиссом стало слияние нашего класса с одним из параллельных классов, то ли «А», то ли «В». Вот такой пример демократии.
Старые учебники переходили нам «по наследству» от прежних владельцев, отправившихся в следующий класс. Довольно редко доводилось получить новый учебник. А так, в потрепанной книге можно было найти рисунки прежних владельцев, без пиетета относившихся к печатному слову, свету знаний и труду художников. Встречались как похабные надписи, так и добавленные шариковой ручкой детали к иллюстрациям. Примерно так я знакомился с нецензурными выражениями и доморощенной порнографией. Как можно догадаться, все учебники в советской школе были бесплатными. За свои деньги нужно было покупать лишь тетради, дневники, контурные карты и иные вспомогательные материалы, включая ручки и карандаши. Народное творчество сродни дополнениям в учебниках встречалось и на партах, и на спинках стульев в классах. Само собой, всё это наносилось умельцами втихаря, иначе можно было схлопотать поход к директору или вызов в школу родителей. На моей памяти никому счет за порчу государственного имущества выставлен не был. Шалостей иного рода тоже хватало. Как уже было упомянуто, неподалеку от спортивного зала в подвале имелись раздевалки. Первая дверь вела в женскую, дальше по коридору в мужскую. Иногда зазевавшегося мальчишку свои же приятели заталкивали к девчонкам и подпирали дверь. Дружный девичий визг был слышен далеко за пределами подвала. Когда дверь отпускали, из раздевалки вываливался пострадавший, малиновый от стыда и шока и принимался высказывать приятелям всё, что он о них думал. Из того же подвала наверх вела лестница. Можно было встать возле проема, поднять голову вверх и этажом-двумя сверху увидеть проходящих девочек, заглядывая им под юбки. А что прикажете делать? Строение человека на уроках биологии полной информации об интересующих деталях не давало. Скелет человека, демонстрируемый учителем биологии, вызывал ужас пополам со смехом да и только. Еще на тех же уроках физкультуры во время пробежек можно было с восхищением наблюдать, как у бегущих девочек мерно подпрыгивали упругие груди под футболками. Изучение теории интересных моментов строения одноклассниц подкрепляли домашние пособия: у моего отца среди вещей, тщательно сберегаемых в шкафу, имелась колода заграничных игральных карт, на которых были нарисованы красивые женщины в абсолютно мне тогда не знакомом и запретном стиле пин-ап. На каждой карте в колоде были изображены разные женщины, в очень интересных нарядах и позах: у той юбку подняло порывом ветра и стали видны трусики и резинки, поддерживающие волнующие взор чулки, та изображала гимнастку и была одета лишь в обтягивающий костюм и т.д. Всё это рассматривалось исключительно тогда, когда родителей не было дома. И других способов изучить строение женского тела в то время не существовало. Только практика, до которой еще было взрослеть и взрослеть