Перекличка с прошлым. Стихи - Владимир Пучков 3 стр.

Ты для меня, как у Блока,
Дама Прекрасной Мечты:
Профиль чеканный и локон,
Брошь на упругой груди,

Пальцы изящные в кольцах
И на запястье браслет,
Голос  ансамбль колокольцев,
Взор твой  чарующий свет;

Тайну скрывают походка,
Шелком обтянутый стан,
Страсть излучаешь, но кротка,
Загадочна, словно туман;

Облик твой ярок и светел
Словно светильник во мгле, 
Нет тебя ближе на свете,
Достойнее нет на земле!

А. А. Блоку

«И я любил, и я изведал
Безумный хмель любовных мук»,
А дальше нам поэт поведал
Так неожиданно и вдруг,

Что было их  любимых много:
Простых, таинственных, иных,
Но шли они одной дорогой
В пределах чувственных, земных;

Что страсть кипела, сердце билось, 
Плоть возносилась над землей
Любовь  страдание,  не милость;
А наслажденье, словно зной,

Что выжигает летом травы
И нивы, губит урожай.
Нет, не снискать поэту славы
На этом поприще,  сей край
Ему опасен. Он не может
Принадлежать вовек одной.
Любовь земная сердце гложет, 
Поэт в погоне за мечтой.

Мечта однако ускользала,
Как ею он овладевал.
Одна другую замещала,
Но  недоступен идеал.

Прозрел: любовь страшнее зелья,
Страшнее, чем девятый вал 
Вот оттого с таким весельем
Он проклинал все те ущелья,
Где и любил, и целовал.

Любовь познавши неземную,
Поэт отринул плоти страсть;
Как гимн, запел он «Аллилуйя!»,
Чтоб Бог не дал опять упасть

«На ложе страсти роковой»
Да, был поэт с такой судьбой.

Ещё один Владимир  Маяковский,
Так много можно говорить о нем,
А если кратко и по-философски, 
Горел он революции огнем.

Ведь в футуризме отражалось пламя
Всех будущих свершений и побед.
Народ поднял пророческое знамя,
Окрашенное кровью в красный цвет.

Настало время бунтов, войн, репрессий 
В сознании свершился поворот;
А что касается прогрессий и регрессий,
То чаще было всё наоборот.

А он, как посох громовержца-бога,
Как молнии подобный яркий свет,
Прокладывал в поэзии свою дорогу,
Громя литературу прежних лет.

Могуч, красив, басист поэт-верзила,
И равных не было ему тогда.
В его трудах  энергия и сила,
Народ и революция всегда.
Гордись, Отчизна, яркою плеядой
Из тех, кто этим именем крещён.
Охватывая лики той плеяды взглядом,
Деяниями их я восхищён.

И я несу по жизни имя это.
Читатель дорогой, пойми меня:
Я ощущаю радость быть поэтом
И прославлять Великих имена.

Вдруг стало тихо там, на даче,
И в Переделкино вокруг.
Ушли и слава, и удача,
Ушёл из жизни верный друг.

И Богуславская, страдая,
Его там долго будет ждать.
«А вот и я, моя родная!
Не надо плакать и рыдать».

И вперемешку жизнь с кошмаром 
Видений много в разнобой.
Бред наяву, как от угара:
«Андрей! Андрей! Я здесь с тобой!»

Но жизнь есть жизнь. Воспоминанья
Свой светлый облик обретут.
Стихи читая, на свиданье
Друзья и близкие придут.

Ты воздух рассекал на части
Наотмашь правою рукой,
Когда стихи читал со страстью
Пред многотысячной толпой.

В Политехническом музее
На вечерах твоих аншлаг.
Ты был кумиром!  а пигмеи
Пытались сбить дыханье, шаг.

Тебя в поэзии нетленной
Нельзя унизить, оскорбить.
Звучал твой голос во Вселенной 
Стихам и песням быть и жить!

Андрей! Андрей! Тебя мы помним,
Запечатлелся ты навек 
Объявший свет и мир огромный
Поэт, философ, человек.

Так почему тебя прозвал он Нинкой?
Какие были у него с тобой дела?
Действительно, ли ты была блондинкой?
И что  со всей Ордынкою жила?

Мы можем лишь гадать, как этот образ
Сформировался в буйной голове.
Быть может, что гюрза иль даже кобра
Ему шепнула: «Ты поверь молве!»

Но если и была такая дама,
То это  жизнь, и нет большой беды.
А образ Нинки годен лишь для драмы,
В стихах же славят женщину мечты.
Да, он  поэт, к тому ж и бард великий, 
Не смею я его судить или винить.
В угоду лишь толпе тупой, безликой
Он мог экспромт подобный сочинить.

Прости его, коль имя твое Нинка,
Он много разных слабостей имел.
Да, срифмовал он «Нинка» и «Ордынка»,
Но никого обидеть не хотел.

Так почему тебя прозвал он Нинкой?
Какие были у него с тобой дела?
Действительно, ли ты была блондинкой?
И что  со всей Ордынкою жила?

Мы можем лишь гадать, как этот образ
Сформировался в буйной голове.
Быть может, что гюрза иль даже кобра
Ему шепнула: «Ты поверь молве!»

Но если и была такая дама,
То это  жизнь, и нет большой беды.
А образ Нинки годен лишь для драмы,
В стихах же славят женщину мечты.
Да, он  поэт, к тому ж и бард великий, 
Не смею я его судить или винить.
В угоду лишь толпе тупой, безликой
Он мог экспромт подобный сочинить.

Прости его, коль имя твое Нинка,
Он много разных слабостей имел.
Да, срифмовал он «Нинка» и «Ордынка»,
Но никого обидеть не хотел.

Один сказал: «Мои года,
Мои года  моё богатство!»
Другой добавил: «Не беда,
Когда тебе уже за двадцать,

Но только эн десятков лет
И эн всего-то лишь девятка!»
Прекрасен мир! Мечты  не бред,
И не предел в мечтах десятка.

Душой ты молод, ты  поэт,
Живёшь не прошлым, а грядущим.
Что для тебя земные кущи?
Несёшь ты в мир добро и свет.

Стихи  стихам, конечно, рознь, 
От века всем известно это.
Когда в стихах есть «соль» иль «гвоздь»,
Они творение поэта.
Ты доказал, что ты  поэт,
Твои стихи рождают эхо.
Прими же пламенный привет
От сотоварищей по цеху.

Раскрыл ты сердце, мир любя,
Твоей душе не нужны платья.
Молиться буду за тебя:
«Господь! Спаси поэта благодатью!»

* * *

Поэтом невозможно стать, 
Поэтом суждено родиться;
На нём особая печать,
В нём духа высшего частица.

Ему даны талант и власть
Так оперировать словами,
В строках чтоб ощущались горечь, сласть,
Души пылающая страсть,
И скорбь, омытая слезами.
Он, как пророк, дан небесами,

Чтоб словом жечь сердца людей
И звать на подвиг, на свершенья;
Вступать со злом, с грехом в сраженье
И биться до последних дней.

Он видит в небе грозный перст
И трудный путь в земных пределах;
Он слышит глас: «Неси свой крест
И счастлив будь своим уделом!»

Об этом каждый должен знать,
Завистник  с этим примириться:
Поэтом невозможно стать, 
Поэтом можно лишь родиться.

К 120-летию со дня рождения

поэта Сергея Есенина и

90-летию со дня его смерти

Так трудно нам его представить
В сто двадцать лет с седою бородой.
В своей невероятной славе
Сергей Есенин будет вечно молодой!

Он молодым добился славы
И в тридцать лет оставил свет.
Сто лет пред ним склоняют главы,
Да, он  особенный поэт.

Пришел в Москву он из Рязани,
Пришел пешком и босиком;
Столица стала полем брани,
Венцом поэта лишь потом.

Тогда поэтов было много,
Да и какие имена!
Чтоб на Парнас взойти дорогой,
Среди поэтов шла война.

И он встревал порою в схватки
С законодателями мод;
Из озорства клал на лопатки
Всех, кто зажать пытался рот;

Тогда горел костер рябины красной
Поэт скакал на розовом коне,
И голубой пожар метался рясно, 
Сергей в тот час в ударе и вине.

Он в кабаках российских страстно
Москву кабацкую читал.
Тягаться в славе с ним  напрасно!
Кто был тогда ему чета?

Возможно, только Маяковский,
Но у того иной венец.
И коль судить по-философски 
Их сблизил жертвенный конец.
Да, смерть роднит. Он возле гроба
Сергея многое поймёт
И скажет: «Мы  поэты оба:
Один из нас ушёл в полёт,
Другой же  славу пропоёт».

И стих его, как откровенье,
На всю Россию прозвучал;
Отпали сразу все сомненья 
Поэт поэта прославлял.
Давили смерть и гроб, как гири,
Душой болел он за него;
Штормил словами панегирик
И выходил из берегов.

 Перестаньте!
        Бросьте!
             Вы в своём уме ли?
Дать,
        чтоб щеки
             заливал
               смертельный мел?!
Вы ж
       такое
              загибать умели,
Что другой
       на свете
              не умел.
Но поздно! Поздно! Слишком поздно
Пришли на ум эти слова:
В гробу поэт, гудит Москва
У смерти лик жестокий, грозный,
Момент для истин скорбный, слёзный.
Пронзает траурное скерцо,
В борьбе со скорбью только дух;
Болит душа и ноет сердце,
И горечь слов и мыслей вслух:

 Навсегда
        теперь
             язык
               в зубах завторится.
Тяжело
        и неуместно
               разводить мистерии.
У народа,
               у языкотворца,
Умер
        звонкий
               забулдыга-подмастерье.

Здесь верно всё, как и трагично,
Как и трагичен жизни путь.
Неповторима его личность.
Что потеряли  не вернуть.

Какие рифмы и сравненья!
От них кружится голова.
Легко и просто в сочиненьях
Рождались новые слова.

И каждый стих звучит, как песня,
В нас будет радость иль печаль.
Стихам поэта в книгах тесно,
Они стремятся вширь и вдаль!

Да, Маяковский знал: как тени,
Пройдут иные мастера,
А подмастерие Есенин
Нам нужен завтра, как вчера.

И закусив губу зубами, 
Ведь скорби вал ещё не стих, 
Он, всех потрясшими словами,
Блестяще так закончил стих:

 Для веселия
         планета наша
              мало оборудована.
Надо
         вырвать
              радость
                   у грядущих дней.
В этой жизни
         умереть
              не трудно.
Сделать жизнь
              значительно трудней.

Сегодня ж слава юбилеем
Пробила время, мрак и дым.
Мы снова с ним  Есениным Сергеем,
Вечнозеленым, вечно молодым.

Сквозь толщь времен и лихолетья
Он, незабвенный, светит нам;
Да, светит более столетья,
Что равнозначно чудесам.