Смеялась Машенька. «Чем пахнет?» спрашивала.
А как тут скажешь, чем пахнет?! Разве возможно?! И слов-то таких нет, подходящих. Не придумал их еще Костя, потому что никому такого не говорил. Голова кружилась было; внизу тяжелело, давило до боли, того и гляди, разорвется тоже, но вот чтобы глаза сами собой закрывались и запах пьянил, чтоб плакать хотелось навзрыд, как маленькому, такое в его жизни случилось впервые. Но это еще полбеды Пугало Рузавина другое. Обнаружилось внутри нечто, с чем он боялся не справиться, темное, животное: хотелось не просто обладать Машенькой, хотелось скомкать ее, как бумажный лист, перетереть в ладонях до серого крошева и проглотить, как пакет с секретным донесением. Пусть покоится там внутри, пока не растворится и не станет частью тебя.
Чувствовала ли проснувшуюся в Косте странную злобную силу его стрекоза, неизвестно. Известно только, что в этот момент Машенька затихала и смотрела куда-то поверх Костиной головы в никуда своими перевернутыми к вискам глазами.
Сыграй мне, просила она, соскальзывая с его острых колен, мою любимую
И Костя, не сразу понимая, о чем его просят, какое-то время сидел, словно в забытьи, а потом брался за гитару и, перебрав струны, выдавал хорошо знакомое:
Дым костра создает уют,
Искры тают в полете сами.
О любимой своей спою
С удивительными глазами
Песня Машеньке нравилась, она даже пробовала подпевать, но быстро останавливалась и замирала, наблюдая за движением Костиных пальцев. И как только он от переизбытка чувств закрывал глаза, его возлюбленная торопилась сделать то же самое. Так, зажмурившись, и сидели друг напротив друга, пока не возникало естественное желание вернуться в действительность по какому-нибудь поводу:
Пить хочется, жаловалась Машенька.
И мне, вторил ей Костя.
И есть, добавляла любимая.
И есть
Готовить не было сил. Все они уходили на то, чтобы любовь циркулировала по кругу, двигаясь от одного к другому. Поддерживали себя, чем придется: ломали буханку серого, посыпали солью, открывали консервы и пользовались одной вилкой на двоих использовать вторую не было смысла.
От такой любви можно было сойти с ума, умереть от голода, от жажды, и сделать это с несказанным удовольствием. Все равно лучше уже не будет.
«Ну как он там?» тревожилась мать за сына и гнала дочь в мужское общежитие железнодорожного депо на разведку.
За Машеньку тревожиться было некому.
Детдомовка? удивилась Костина сестра Вера и преисполнилась к будущей снохе жалости.
Да вроде нет. Ничего не говорила, пожал плечами Рузавин и потер кадык.
А чего ж не узнаешь? изумилась Вера, служившая медсестрой в военном госпитале. Человек не сорняк, сам по себе не растет. А у тебя от нее дети будут.
Когда еще, развел руками Костя.
Скоро, пообещала заботливая сестра. Женишься, и будут, а ты даже родни своей не знаешь: кто мать? кто отец? откуда? Или вы свадьбу не играете?
Играем, успокоил сестру Рузавин. Заявление ж подали.
И когда?
В мае женимся.
В мае?! Не надо, Кость, в мае. Не женятся люди в мае-то. Май плохой месяц. Кто в мае, тот и мается. Всю жизнь мается. Не зря ж говорят.
Вер, ну какая разница: в мае, в апреле? Спросили: «На май согласны?» Согласны. Ну, раз согласны, то и дело с концом.
Как скажешь, Костя, тут же смирилась Вера и решилась еще на один вопрос: А свадьбу большую делать будете?
Да нет, протянул Рузавин. Человек на двадцать. И то не наберется. Ты вот с мамкой, Михалыч с женой, я с Маней это шесть. Ребята мои, Костя мысленно перебрал имена товарищей, загибая при этом пальцы, четверо. Десять, значит. Кореша армейские не знаю, то ли будут, то ли не будут. Ну и от Машульки подружки, Рузавин немного подумал и уточнил: Может быть. Одна. Варя напарница. Ну и еще, вдруг что, пять мест оставили. Кто знает, сестры-то наши с тобой из Ленинграда приедут?
Вера отрицательно покачала головой.
Думаешь, не приедут?
Далеко уж больно: два дня дороги-то. Опять же с детьми ехать придется. Больно, Кость, хлопотно.
Их дело, вдруг обиделся всегда добродушный брат и сложил перед собой руки, как первоклассник.
Да ты на них не серчай, захлопотала вокруг него Вера. Свои дети будут, поймешь, пообещала она, защищая сестер, а потом вдруг спохватилась и все-таки решилась задать еще один вопрос, предварительно сопроводив его извинениями: Ты уж, Кость, прости меня, скажешь, мол, не в свое дело лезу, только вот непонятно, Маша-то твоя С ее стороны, говоришь, только одна подружка будет? А может, и не будет. Ни отца, ни матери, никого?
Да ты на них не серчай, захлопотала вокруг него Вера. Свои дети будут, поймешь, пообещала она, защищая сестер, а потом вдруг спохватилась и все-таки решилась задать еще один вопрос, предварительно сопроводив его извинениями: Ты уж, Кость, прости меня, скажешь, мол, не в свое дело лезу, только вот непонятно, Маша-то твоя С ее стороны, говоришь, только одна подружка будет? А может, и не будет. Ни отца, ни матери, никого?
Рузавин захлопал глазами и с досадой хлопнул себя по лбу:
Да я как-то и не подумал!
Вот! торжествующе воскликнула Вера. А ты подумай! Подумай и спроси: чья ты, мол, Маша? А то не жена, а кот в мешке, повторила она слова своей престарелой матери и тут же расстроилась, потому что увидела, что у брата испортилось настроение. Ты это, Кость, не надо, не обижайся. Я б и не спросила, мама вот очень волнуется: как? чего? Мне-то как скажешь: надо, значит, надо.
Хотела было Вера напроситься на встречу с будущей женой брата, да не осмелилась и так больно много наговорила, хоть и молчунья. Уехала, так и не выполнив материнского задания посмотреть, разузнать, Косте жизнь облегчить. Да и облегчения-то особенного не получилось: наоборот, похоже, растревожился Рузавин, задумался и нечаянно заснул в ожидании возлюбленной.
В Костином сне звучала музыка та самая, что в каждом аккорде ему мерещилась и за собой звала Машенькиным голосом: «Пойдем со мной Со мной счастье Ты и я Больше никто не нужен» «Никто!» подумал Костя и проснулся в залитой солнцем комнате. На подоконнике сидела, обняв колени, материализовавшаяся из сна возлюбленная.
Пришла? выпрыгнуло из груди Костино сердце и поскакало к Машенькиным ногам.
Даже головы она не повернула, только губы поджала.
Давно сидишь? поинтересовался Костя и с силой потер глаза вдруг мерещится.
Снова не ответила ему возлюбленная. Даже бровью не повела.
Чего ты? поднялся Костя и шагом преодолел разделяющее его с нею пространство. Случилось что?
Приоткрыла свои стрекозиные глаза Машенька, ресницами хлопнула и строго на будущего мужа посмотрела, в ту самую его глубину, в которую он и сам не заглядывал:
Кто у тебя был?
Никто, отрекся от сестры Рузавин, словно запамятовал об ее визите.
Не ври, снова хлопнула ресницами Маша и расцепила руки.
Честно, улыбнулся Костя и потянул возлюбленную на себя.
Машенька уперлась ногами в окрашенный масляной краской откос и замотала головой.
Иди-иди, приговаривал Костя, а сам, перехватив будущую супругу под грудью, продолжал стаскивать ее с подоконника. Та, упираясь в его плечи руками, задела локтем стекло. Оно задребезжало, Маша вздрогнула, потеряла бдительность и оказалась в руках у жениха. Тихо-тихо, прошептал он ей на ухо и стиснул в объятиях. Смотри вылетишь.
И вылечу, посулила Машенька. Если узнаю
Тебе бояться нечего, прошептал Костя, выкладывая возлюбленную, словно маленького ребенка, на кровать. Куда я от тебя денусь?
А кто приходил тогда?
Кто? никак не понимал Рузавин сути тревожащего Машенькину душу вопроса.
К тебе. Сказали. Женщина приходила. Сегодня. Красивая.
Ко мне? Женщина? Так это не женщина! объяснил Костя. Это Вера. Сестра. С тобой вот познакомиться хотела. Да ждать не стала на автобус опаздывала. У нас ведь мать в поселке. Никак в город не хочет перебираться. Вот Вера через день к ней и катается.
А ты?
Что я?
А ты чего не катаешься? еле слышно вымолвила Машенька.
Так мне некогда, охотно пояснил Костя. Я тебя жду. У нас ведь с тобой как? То ты в рейсе, то я. Вся жизнь в ожидании проходит. Ты же вот тоже домой не катаешься? Или ты городская?
Нет.
А чья ты, Маш?
Твоя, потянулась к Рузавину девушка.
Это я понимаю, что моя. Родители-то у тебя есть?
Машенька утвердительно кивнула.
Далеко?
И снова девушка предпочла отмолчаться и просто покачала головой.
А где? продолжал выспрашивать ее Костя, вдруг неожиданно заразившийся тревогой, которую оставила ему сестра.
Охотничья, немногословно ответила Машенька.
Так это ж рядом! обрадовался он. По московскому направлению. Пять минут от Кушмынска. Может, съездим?
Не к кому.
Как не к кому? Ты ж сказала, родители есть.
Есть. Отец помер. А мать в городе.
Так давай к матери тогда. Раз в городе. Хоть познакомишь. Свадьба ж скоро. Пригласить надо.