Там лежит злой гриб, указала пальчиком на ведро. Он хочет нас отравить. Его есть нельзя.
Ради интереса вывалили грибы на полог, перебрали, и каково же было удивление геологов, совсем не безосновательно считающих себя знатоками грибов, когда среди великолепных рыжиков, маслят нашли крохотную поганку, очень похожую на молоденький подосиновик.
Бруно пытался выспросить у дочери, как ей удалось распознать поганку. Ведь та лежала под слоем грибов, может быть, на дне ведра. Наповал был сражён её объяснением.
Мне дедушка-лес нашептал. А ты разве не слышал?
Взрослые многое не слышали и не видели из того, что было доступно ребёнку. Как-то после долгого перехода они вышли к речке, собрались остановиться на днёвку. Зелёная поляна, берег в зарослях рогоза, рядом сосновый лес. Дрова есть, вода под боком, что ещё надо. Яна закапризничала, ни за что не хотела тут оставаться. Видите ли, бабушка-речка просит уйти с берега, потому что утки выводят здесь утяток, и мешать им нельзя.
Бруно уступил дочери, повёл отряд вниз по реке. Километра через полтора вышли к чистой песчаной косе с горой намытого плавника. Место для лагеря оказалось ещё лучше. Открыто, продувает ветерок, относит мошку. Вытаптывать нечего, мусор после себя легко убрать, и не останется следов.
Недели через две он зашёл на ту поляну, где хотели остановиться, и поразился обилию цветов. Ромашки, колокольчики, лютики, таволги сплелись в сплошной благоухающий ковёр. Наклонился, чтобы нарвать своим девочкам букет и вдруг явственно услышал тоненький голосок Яны.
Не рви им больно.
Подумал, что у него начинаются галлюцинации. Последнее время много работал, мало спал, и вот результат. Бруно знал, как Яна любила цветы, любовалась ими. Вдруг вспомнил, что она никогда не рвала их, хотя ей никто не запрещал. Подумал и сам не стал рвать.
Бруно присел в тенёк. Ему захотелось побыть тут, затаиться, посмотреть, послушать. Он успел забыть разговор с дочкой об утках, высиживающих тут утяток, и вдруг увидел сразу два выводка. За взрослыми утками на чистую воду выплывали по десятку крохотных пушистых утяток. Значит, в тот день, когда они зашли на поляну, утки сидели на яйцах. Кладки наверняка бы погибли, и птенцы не появились на свет, если геологи разбили тут лагерь. Утки не выносят соседства с людьми и покидают гнёзда.
Бруно ещё раз подивился способности дочери чувствовать живое. Впервые задумался, как сохранить ребёнку необыкновенные способности до взрослой жизни. Ведь дети ближе к природе, у них ещё не задавлены инстинкты, не потеряна способность естественного восприятия окружающего мира. Яна уникальный ребёнок, истинное дитя природы.
Из всех игр, забав, развлечений Яна больше всего любила лечить. Крохотными пальчиками с маленькими острыми ноготками она ловко вытаскивала занозы, кончиком язычка вылизывала из глаза соринку. Никто её не учил, сама придумала. С проницательностью зверёныша находила нужные травки, листочки, накладывала на раны, ушибы, нарывы, и всё как рукой снимало.
В основном её пациентами были рабочие, нанятые из бомжей и бывших заключённых. Они копали шурфы, дробили породу, рубили дрова и чаще других получали травмы. Люди грубые, жёсткие, особой воспитанностью они не отличались, свободно обходились словарным запасом в полсотни слов, в основном матерных. Не в силах произнести фразу без ругательства, при девочке они цепенели, мычали и объяснялись знаками.
Бригадир землекопов за пристрастие к очень крепкому чаю, полученному в местах не столь отдалённых, имел кличку Чифирь. Яна приняла её за настоящее имя и вежливо называла его дяденька Чифирь. На лесоповале он заработал радикулит, и теперь его частенько скрючивало в знак вопроса.
Яна вылечила. Обложила ему спину нагретой у костра галькой, потом встала голыми ножонками на поясницу, потопталась, даже попрыгала, села на плечи и принялась пяточками растирать больное место. Чифирь морщился, кряхтел, но скоро блаженно расслабился и затих. За три сеанса она избавила его от радикулита. Чифирь не верил своему счастью, глядел на Яну с суеверным обожанием и готов был для неё хоть луну с неба достать.
Когда Яна научилась читать, её любимыми книжками стали определители птиц, рыб и сборник лекарственных растений. Восхищалась пестиками, тычинками, стебельками, лепестками и приглашала родителей разделить её восторги.
Мама, папа, посмотрите, какая стройная девочка ветреница отогнутая, кричала она, а дымянка аптечная вся в кружевах, будто Золушка на балу.
Родители разглядывали картинки, соглашались. Их обоих радовал необыкновенный интерес дочери к природе и восхищала её феноменальная память. Всё прочитанное Яна запоминала слово в слово и безошибочно могла сказать, от каких болезней принимают ту же ветреницу отогнутую или дымянку аптечную, какими травами лечат язву или бронхит.
После восьмого класса Яна собралась в медицинское училище, чтобы стать медсестрой и немедленно приступить к лечению людей. Родителям с великим трудом удалось уговорить дочь окончить школу и поступить в медицинский институт. Отец сумел задеть совсем не дремлющее самолюбие дочери, определив медучилище и работу медсестрой как слабый ход. Дескать, будучи дипломированным врачом, она всегда сможет работать медсестрой, а медсестре не позволят работать врачом даже в поселковом фельшерско-акушерском пункте. Более того, если она самовольно займётся лечебной практикой, привлекут к уголовной ответственности. У нас в стране разрешено лечить только дипломированным врачам. Если ей хочется быть знахаркой, вздрагивать от каждого стука в дверь, то вперёд и выше в училище её приняли ещё вчера.
Перспектива стать знахаркой Яну не устроила. Она окончила школу и поехала поступать в медицинский институт. Её заметили ещё на собеседовании.
Председатель приёмной комиссии, известный в городе профессор-невропатолог мучился от головной боли. Он едва сидел, обеими руками держался за лоб. Яна подошла, не спрашивая разрешения и не стесняясь, положила ладони ему на виски, подержала, помассировала шею, затылок. Боль тут же прошла.
Вам надо с месяц поспать на подушке с хмелем, посоветовала она профессору, на ночь пить настой мяты.
Сидевшие за длинным столом члены комиссии открыли рты, не зная, как им реагировать, то ли умиляться детской непосредственности абитуриентки, то ли возмущаться нахальством провинциалки. Ясность внёс сам профессор короткой фразой, произнесённой вслед уходящей целительнице.
Если эту девочку не примем, то кого тогда принимать.
Через час фраза стала известна всем преподавателям, принимавшим экзамены. Режим благоприятствования Яне был обеспечен. Хотя она и не значилась в списке «нужных» абитуриентов, по всем предметам получила пятёрки, в институт поступила, получила стипендию и место в общежитии. Так Яна начала самостоятельную жизнь.
К тому времени родители осели в таёжном посёлке с чудным названием Чуя. Отец руководил большой геологической экспедицией, занимался разведкой золота. Он разработал теорию о совместимости пиритизированных углистых сланцев с самородным золотом. Теория подтверждалась богатейшим месторождением, найденным именно в районе Чуи. Теперь геологи определяли его контуры и запасы.
На будущий год пошлю отряд вот сюда, стучал отец пальцем по карте. Очень нравится мне это местечко. Тектонический разлом, жилы углистого сланца тяготеют именно сюда. Здесь может быть большое золото. И почти на поверхности.
Под пальцем отца Яна разглядела маленький голубой кружок с извилистым хвостиком. Под ним значилось «Ключ Венчальный». Название понравилось. Интересно, кого там венчала глухая тайга. Разве что беглого каторжника с красавицей-шаманкой.
Подтверждение своей теории отец искал на севере России. В зону интересов включил архипелаг Шпицберген. По вечерам раскладывал толстенные географические атласы, внимательно изучал карты, делал выписки. Читал всё, что удавалось найти о русском севере, отмечал даже мимолётные упоминания золота, угля, сланца. В его представлении полезной могла оказаться любая, самая ничтожная деталь.
Однажды в журнале вычитал удивительную историю о четверых поморах, проживших на необитаемом острове в Баренцевом море долгих шесть лет. Связался со своими коллегами в Архангельске, и ему выслали ксерокопию очерка академика Л. Руа, опубликованного в 1766 году и подтверждавшего подлинность приключений поморов.
Бруно приводили в совершенный восторг некоторые совпадения той истории с его биографией.
Представляешь, ликовал он, поморы вернулись в Архангельск 28 сентября 1749 года, ровно за двести лет до моего рождения. День в день. Это не всё. Остров Эдж, на котором они жили, в те времена назывался Ни за что не угадаешь как.