Все мы христиане. Просто кто-то верует сильнее, осторожно поправляет Ангелина, все еще не понимая, как к нему относиться. А кто ты?
Олег.
Он улыбается, и передний кривоватый зуб бросается в глаза. Но смотрится мило. Да, вот так его можно описать. Ни красивый, ни страшный, а милый.
И каково быть отъявленными верующими? продолжает допытываться он.
Ангелина пожимает плечами:
Нормально. Но мне не с чем сравнить. Я слышала, нас называют чокнутыми. Но это не из-за того, что мы она переводит дыхание. В общем, есть много причин. Но мы вовсе не такие плохие, как все думают.
Я не верю, что есть плохие люди. Скорее несчастные, тихо признается Олег, и его признание заставляет Ангелину взглянуть на него внимательней.
Почему ты подошел ко мне? вырывается у нее.
Ладони потеют, и одинокая ромашка в руках вянет на глазах. Ангелина устремляет взгляд в бескрайнее море. Так хочется сбежать. Она снова смотрит на дом. Занавески больше не шевелятся, но Ангелина знает, что она там и наблюдает.
Ты мне нравишься. Я бы подошел раньше, но друзья утверждали, что тебе нельзя разговаривать с чужими.
Но ведь мы познакомились, а значит мы больше не чужие?
Олег смеется, и Ангелина робко улыбается в ответ. А он действительно милый.
***
Пальцы, сжимающие вилку, нервно дрожат. Щека непроизвольно дергается в ответ. Губы вытягиваются в трубочку, и гримаса тут же искажает лицо. Ангелина ерзает на стуле, и в итоге вилка падает на стол, ударяясь о край пустой тарелки.
Контролируй себя, холодно замечает мать.
Ангелина поднимает взгляд и упрямо вскидывает голову:
А то что? Отстегаешь меня ремнем, как в детстве? она скрипит зубами. Рискни, я ведь потом и в суд могу подать.
Кристина Альбертовна поджимает губы и ставит на стол жаркое. Аромат тушеной свинины с картофелем заставляет желудок урчать. Что ни говори, а мать превосходная кухарка. Точнее, Кристина Альбертовна. Стоит один раз, пусть мысленно, назвать ее по имени-отчеству, как в следующий раз уже легче. А однажды Ангелина и вовсе перестанет ее как-либо называть.
Ты утрируешь. Но Бог уже покарал тебя за своеволие. Теперь я бессильна и не смогу тебя защитить.
Это не Бог меня покарал, а твое эгоистичное желание иметь детей.
Значит, я виновата в том, что дала тебе жизнь? мать с грохотом ставит стакан с домашним лимонадом, и прозрачные капли летят на стол. Ты вся в отца. Перед тем как бросить нас из-за своей похоти, он говорил нечто подобное. Но я благодарна Христу за то, что твой отец ушел. После этого я обрела веру в Бога, и он даровал мне исцеление, постепенно успокаиваясь, она протирает стол тряпкой в красный цветочек.
Ее любимый узор. На скатерти голубые ромашки, на занавесках синие васильки. И только в спальнях царит монастырский аскетизм.
Ты стала фанатичкой.
Почему, когда слезы наворачиваются на глаза, кажется, что веки горят?
Лучше быть здоровой верующей, чем больной атеисткой, равнодушно роняет Кристина Альбертовна. Ты должна родить ребенка, пока можешь. Судя по симптомам, тебе недолго осталось.
Господи, я твоя дочь, а не инкубатор! Ангелина вскакивает из-за стола, так и не съев ни кусочка. Тебе что, совсем все равно умру я или нет?!
Зачем лить слезы из-за неизбежного? Лучше сделать то, что в наших силах. Если ты родишь мне внука, я выращу его в истинной любви к Богу, и наше проклятие прервется.
Кристина Альбертовна невозмутимо накладывает жаркое в тарелку и принимается есть маленькими кусочками. Чинно промокает уголки губ салфеткой, как будто обсуждает погоду, а не смертельную болезнь, которая досталась Ангелине по наследству.
Со мной у тебя не вышло, почему ты веришь, что с внуком получится? фыркает она.
Аппетит пропадает окончательно, и еще недавно урчавший желудок теперь болезненно сжимается.
Учту свои ошибки, не буду столь мягкотелой.
Ангелина выдерживает черствый взгляд матери.
Значит, со мной ты была мягкой Неважно, она поворачивается к двери, чтобы не видеть холодного, зловещего лица Кристины Альбертовны. Я умру девственницей, а раз уж я атеистка, то вряд ли Иисус одарит меня непорочным зачатием, с горьким смешком добавляет она и выбегает из дома.
На море бушует сильный ветер. Он гонит пенистые волны на берег и прибивает мокрый песок к камням. На горизонте синеет небо, и похожая тьма накрывает душу Ангелины. Глубокий вдох наполняет легкие солью и кислородом, от которого кружится голова.
Ангелина кутается в старую шерстяную шаль и идет вдоль берега, не обращая внимания на ледяные брызги. Они орошают ноги до тех пор, пока сандалии не промокают насквозь, а ткань длинного монашеского платья становится невыносимо тяжелой для плеч Ангелины. В пятнадцать лет последнее, о чем хочется думать это смерть. Ее собственная смерть.
Лина! громкий окрик заставляет поднять голову и быстро утереть слезы, которые стали еще солоней из-за морского ветра.
Олег бежит к ней через безлюдный пляж, и его тощая фигура кажется такой забавной в широких джинсах, явно ему больших, и толстовке с капюшоном.
Я так и знал, что ты обязательно выйдешь гулять в такую погоду! довольный собой Олег улыбается.
Почему? Ангелина сама поражается тому, как тихо и надрывно звучит голос.
Олег тоже замечает ее сдержанность и хмурится:
Потому что на пляже сейчас пусто. Что-то случилось?
Обыденный вопрос ломает последний стержень, на котором Ангелина держалась. Она с горьким криком закрывает лицо руками, но слезы уже не остановить, они льются, прожигая на лице соленые дорожки. А вслед за ними начинает накрапывать дождь.
Пойдем, Олег бережно обнимает ее за плечи, я знаю одно место, где очень вкусный какао, и где тебя никто не обидит.
Глава 2. Любить нельзя ненавидеть
Часть 1
Звук хлопнувшей двери доносится, словно из другого измерения. Последний час или два, или три время потеряло четкие границы Юлиана провела, сидя на полу, перебирая фотографии и вчитываясь в распечатки статей из интернета. Их содержание мало чем различалось и сводилось к одному и тому же: два года назад Юлиана попала в автокатастрофу. Кроме нее в машине была ее двухлетняя дочь. К тому времени, когда полиция прибыла на место ДТП, девочка умерла
Юля?
Юлиана нервно дергает головой:
Не называй меня так.
Она смотрит на Илью, который замер на пороге их спальни, сквозь пелену тумана. Часто моргает, но предметы продолжают расплываться перед глазами. Вдруг чувства обостряются. Юлиана, наконец, замечает, что ее бьет дрожь от холода, ведь она сидит на полу в одном бюстгальтере и брюках.
Прости.
Илья стаскивает с постели велюровое покрывало и подходит к Юлиане так, словно она дикое животное. Одно неверное движение, и оно набросится на него, выпустив острые когти.
Что это?
На плечи опускается шершавая ткань. Илья так тщательно расправляет складки, как будто это бальное платье. Затем задерживает на затылке Юлианы тяжелую ладонь.
Ответишь?
Он лишь тяжело вздыхает:
То, что ты не должна была найти.
Юлиана вскидывает голову, чувствуя, как холодеют и без того ледяные пальцы. Как сердце неистово бьется, пульсируя в груди.
Ты издеваешься? она цепляется за его руку и встает на негнущиеся ноги. Что это? Откуда эти фотографии? Почему я ничего не помню?!
Она припечатывает к груди Ильи снимок трех людей, трех незнакомцев, пусть даже двое из них когда-то были ей знакомы.
Юлиана, прошу тебя, успокойся, его глаза мечутся, а на лбу выступают бисеринки пота. Его лицо сейчас белее извести, почти серого цвета. Тебе стоит лечь в постель, а завтра я позвоню Евгению Анатольевичу
Причем здесь мой директор?!
Юлиана отталкивает Илью и сама чуть не валится на пол. Живот скручивает от тупой боли, от которой она сгибается пополам. Взгляд вновь упирается в распечатки фотографий с места аварии. От машины не осталось и живого места, по ней даже не понятно, что за модель. Зад полностью смят, да и перед мало напоминает капот.
Юлиана всхлипывает и на секунду закрывает глаза. Нужно взять себя в руки. Этого не было. Она ничего не помнит, а значит, этого не было. Надо дышать, главное не забывать дышать. Раз, два, три, четыре На цифре десять боль в животе отпускает, и Юлиана медленно разгибается.
Только теперь до нее доносятся слова Ильи:
я боялся тебя потерять. Если бы не он, ты бы свела счеты с жизнью.
Евгений? непонимающе переспрашивает она.
Да. Именно он вывел тебя из депрессии, а потом Потом произошло странное. Я не знаю, как это объяснить, но Евгений утверждал, что ты сама вытеснила страшное воспоминание из своей памяти. Причем не только факт аварии, но и его голос срывается.
Но и что?
Юлиана берет Илью за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза.
Но и нашу дочь. Зою, опустошенно добавляет он, словно понимает, после этих слов уже не вернуть прошлой жизни. Ни вымышленной, ни реальной. Ни-ка-кой.