Иннокентий. Ты хамка.
Марта Владимировна. Я ответила на твой вопрос?
Иннокентий. Да.
Марта Владимировна (берёт из хрустальной вазы ягоду клубники). Кеша, а ты дурак.
Иннокентий. Сволочь!
Марта Владимировна. Ты злишься, и всё-таки это правда. Ты дурак. Я знала это давно, ещё до школы, но потом, когда ты отказался от родительских денег ради совершенного животного с улицы, мне стало так противно, что даже радостно.
Иннокентий (встаёт, покачивается от выпитого алкоголя). Не смей называть её животным! (Садится и плачет.)
Марта Владимировна. Я не смею называть её человеком. (Отворачивается.) Кеша, я очень брезгаю слезами.
Иннокентий. Откуда в тебе столько желчи? Насколько надо быть пустой, неотёсанной, чёрствой, чтобы так говорить о женщине, которой уже нет!.. (Предпринимает вторую попытку встать). Я тебя ненавижу!
Марта Владимировна. А я люблю тебя как своего ближнего. Максим! Помогите Иннокентию выйти вон.
И ещё, Кеша, на посошок, присмотрись к своей дочери. Она шлюха. И ей обязательно надо иметь беседу с хорошим дизайнером по костюму. Ты когда-нибудь видел, что она надевает? Ты видел её маечки?
Иннокентий. Какие маечки? Она семнадцатилетняя девочка, что же ей носить! Паранджу?
Марта Владимировна. Лучше паранджу, чем безобразные маечки или юбки, которым не хватает двадцать сантиметров длины. Понимаешь, Кеша, твоя дочь красива, и у неё чертовски красивое тело, настоящая фигура Возрождения, именно поэтому, когда она одета просто, она рискует быть вульгарной пожалуйста, объясни ей, что нужно быть внимательнее к своей одежде и обуви. Скажи ей, что одежда это не рюши какие-нибудь, а способ избежать беды.
Иннокентий. Иногда после встречи с тобой мне не видится в нас душа.
Марта Владимировна. Душа и не в нас, и красота не в нас, но мы пьём с ней кофе. (Думает.) Душа, Кеша, это и есть то красивое, во что надо влюбиться навсегда, в нас нет ни души, ни красоты, ничего заведомого, это в собачке есть что-то заведомое. Кстати, собачка может любить не меньше нашего. А красота и душа вот! (Показывает на репродукцию картины Иеронима Босха «Корабль дураков».)
Иннокентий. Но собачка может любить только в известном смысле.
Марта Владимировна. А ты, например, можешь любить в каком-то другом смысле?
Иннокентий. Я могу любить душой, которой, по твоему мнению, не существует, но я не могу его оспорить. Возможно, оно справедливо. Мне пора. (Максим бросает арфу и помогает Иннокентию дойти до дверей.) До свидания, Марта.
Марта Владимировна. Доброй ночи! (Иннокентий уходит.)
Максим. Боже, какой он нищий.
Марта Владимировна. Да, но это его оправдывает. Он нищий, и поэтому он не может заниматься войной и политикой, его нельзя судить, искусством он не может заниматься тем более, а любовью! (После паузы.) Повторите мне кофе, пожалуйста.
Максим. Марта Владимировна, вы просили напомнить вам о господине Крысяткине.
Марта Владимировна. Да, спасибо. А сколько времени?
Максим. Двадцать три двадцать две.
Марта Владимировна. Я поеду к нему через полтора часа, а сейчас мне надо работать.
Явление второе
Полина, Анатолий, Силя и Иннокентий.
Скромная комната с тремя маленькими рабочими столами и серой кроватью.
Полина (глядя на то, как Анатолий фотографирует сам себя). Депривация духовных ценностей. (Брату.) Я изучаю театральную программу, может, сходим на что-нибудь?
Анатолий (продолжает фотографировать себя). Когда? На что?
Полина. На Горького. В воскресенье будут ставить его знаменитую пьесу «На дне». (В сторону.) Может, в театре я познакомлюсь с каким-нибудь богачом. У меня готова умная фраза про депривацию.
Анатолий. А почему бы нет? (В сторону). «На дне» это история! (Смотрит на Полину, Полина надевает нелепую юбку.) Ты красотка!
Полина. Спасибо!
Анатолий. Куда идёшь?
Полина. На свидание! У меня новый мальчик. (Натягивает чулки.) Сначала я буду встречаться с ним, гулять, целовать его в губы, а потом я брошу его, как и других, потому что я сердцеедка.
Анатолий. А я бы не пошёл с тобой на свидание. Мне нравится другой тип, посмотри! (Показывает фото.) Вот фиолетовые волосы это я понимаю, это красиво и высоко.
Полина. Ерунда. (Поправляет маечку.)
Полина. Ерунда. (Поправляет маечку.)
В комнату заходит Силя, бросает на стол кипу листов (листы падают) и хватается за голову.
Силя (кричит). Дикари! Дикари!!!
Анатолий. Началось.
Полина. Что с тобой?
Силя. Что со мной? Что с этой страной! Дикари, дикарство, и!.. Просится ещё одно слово, но я не могу сказать его. Оно неприличное. Вот, посмотрите, газета «Почва». (Показывает.) Два месяца назад я принёс туда свои талантливые стихотворения. (Садится и плачет.) Господи! Я принёс свои стихотворения в «Почву». (Вытирает лицо белоснежным платком.)
Анатолий. И что потом?
Силя. Мне сказали, что их рассмотрят и, возможно, опубликуют в одном из ближайших выпусков. Я покупал эту проклятую «Почву» два месяца и ничего!
Анатолий. Но они же сказали «возможно».
Силя. Восемьдесят четыре рубля на ветер! А когда я снова пришёл в редакцию за объяснениями, мне сказали, что «Почве» не нужна «предельная эстетика». (Истерично смеётся.) Я думал, они таких слов не знают! Но бог с ними. После этого я захотел узнать, а что же нужно «Почве»? Я открыл их поэтическую рубрику и прочитал (читает): «Весна, крестьянин, торжествуя» Это что?
Анатолий. Это Лермонтов?
Силя. Ты хотел сказать, Пушкин?
Анатолий. Ну да, Пушкин!
Силя. Да, но у Александра Сергеевича была «зима». А это что? Как это назвать? (Делает элегантный вдох-выдох.) Вы знаете, откуда эта драма?
Анатолий. Нет.
Силя. Первое идея всеобщего равенства, второе демократизм в образовании. Причины две! Я написал по этому поводу очень талантливую статью.
Полина (красит губы красной помадой). Что за статья?
Силя (открывает папку). Рассматривая образование как общественное благо, необходимо рассмотреть каждое из понятий, общественное благо и образование соответственно, после чего проанализировать характер их взаимосвязи.
Анатолий. Силя, она спросила из вежливости.
Силя. Общественное благо это материальный или нематериальный предмет
Полина (перебивает). Силя, хватит! (Надевает туфли на неактуальной платформе.)
Силя. Подождите! (Лихорадочно разбирает листы.) Я хочу поделиться с вами тем, о чём написал, потому что это важно. Выслушайте, пожалуйста.
Анатолий. Только из жалости.
Силя (радостно). Да! Спасибо! Сядьте рядом (Садятся; читает.) Отвлекаясь от современной России, позволим себе мысленно перенестись к оливам и морю. Там, ударяясь о берег, поют волны в этих великих песнях рождается понимание поэзии, и там за бокалом разбавленного вина учит своих приближённых Пифагор, потом Платон, Аристотель и многие другие, все они аристократы, и в их кругу исключительно те, кто избран ими; менее требовательны софисты, они берут за свои уроки плату, но заплатить может не любой. На фоне этой божественной «антидоступности» и, возможно, именно поэтому высокой ценности образования в глазах общественности Сократ, вещающий с рыночных площадей, выглядит скорее исключением греческим Христом, который, может быть, был, а может быть, не был, это вопрос веры. (Перестаёт читать.) Образование древности! (Мечтательно.) Любовь к юношеству, море, арфа и красота.
Анатолий. Любовь к чему?
Силя. К юношеству, к молодым людям, к мальчикам то есть.
Анатолий. Фу! Я думал, этого не было в древности.
Силя. Ах, господи! Почитай наконец «Диалоги» Платона, там есть прекрасные эпизоды например, Алкивиад соблазняет Сократа.
Анатолий. Да я в руки не возьму эти «Диалоги»!
Силя. Ты просто закомплексован. Продолжим. (Снова читает.) Образование в Средние века преимущественно домашнее и крайне религиозное. Но его ограниченность, как внешняя, так и внутренняя, познавательная, делает знания, недоступные, всё более привлекательными. Я заключаю о таком отношении к знанию небезосновательно. Всем нам известна легенда, положенная в основу знаменитой трагедии Иоганна Гёте «Фауст».
Анатолий. Чё?
Силя (беспомощно). Поясняю. Сельский доктор, во всех чертах честный и праведный христианин, продаёт душу Дьяволу за знания и удовольствия. Понимаете? Знание вожделенно!
Анатолий. Я курить. (Уходит.)
Полина (надевает короткую куртку). Пока!
Силя. Я всё равно договорю! (Откашливается, после паузы.) Но Средневековье минуло, на пороге Новое время, и Бэкон заявляет, что «знание сила». Я не за элитаризм в образовании, я за отсев, но у меня слабое сердце. Мне жаль человека, но я его ненавижу. (Аккуратно складывает листы.)