Она начала своими лапами и когтями резво разбрасывать ветки кедрача и, быстро добралась до содержимого бочки, легко разрывая полиэтиленовый пакет, которым была прикрыта мерзлая слегка, подтухшая красная прошлогодняя рыба.
Не знала она, что охотники еще с осени оставили здесь на берегу не одну бочку тухлой рыбы, чтобы приманивать затем зимой и огненно рыжую бесценную своим мехом лису, и ту же вонючую и ласую на падаль росомаху.
Да, её это сейчас и не интересовало. Быстрее бы набить свой голодный желудок и еще отнести не много этой рыбы своему родному брату Веху. Она запустила свою лапу в бочку и с трудом оторвала смерзшующуюся рыбину, а затем еще и еще, когда она достаточно наелась, о себе не позабыл и напомнил Вех в очередной раз, дернув лапой, которую уже давно он не ощущал, так как ниже того места, где был трос она уже полностью как та ледяшка от мороза замерзла и, практически настоящей боли-то у него и не было. Его теперь разве только пронимало чувство холода и чувство голода.
Рр-ГРы-ЗРыу!!! призывно звал он не то свою мать, покинувшую их Умку Большую, не то свою сестренку Олелей.
Олелей, услышав его рык и только сейчас насытившись, вспомнила о брате, захватила в зубы два куска мерзлой тухлой рыбы и по кочкарнику понеслась на грозный, а не призывный как ранее рык её любимого брата.
Опасаясь его злости, она положила рыбу в метре и Вех вытянув переднюю лапу, зацепил рыбу и подтащил её к себе, положенную ею рыбу.
Олелей радостно наблюдала, с какой жадностью Вех расправляется с принесенной ею едой и у неё появилась надежда, что они здесь по крайней мере теперь вместе с ним не замерзнут.
Вех с жадностью ел рыбу и уже более мирно как удовлетворенный котенок мурлыкал.
Ры-Рыу-Риу!!! как бы благодарил её за помощь ему.
Она вернулась к бочке и еще ловко, запустив свою переднюю лапу в бочку и с её дна вытащила один кусок, зажала его зубами и потащила к Веху
Вех был уже более дружелюбный к ней и его тихое, и такое его блаженное:
Ры-Рыу-Риу, говорило ей о том, что он её на время простил.
Хотя она думала:
В чем же я виновата? Ведь он должен был меня оберегать и защищать! Эти последние слова были сказаны их мамой им обоим, когда она боролась с тем старым и глухим охотником, с тем художником, который в 1987 году, так лихо и так тяжело ранил их маму, и она, она всю ночь их наставляла, чтобы они в дружбе жили, чтобы Вех, как верный мужчина и старший брат оберегал свою сестренку Олелей, ни на минуту не оставлял и не покидал её.
А разве, он так не поступал и лучший ей кусок мяса, и лучшая да и первая ей рыбина нерочка здешняя самая красная, сама серебристая да и жирная, а, когда прошлой весной чавычу поймал, она, чуть ли не всю сама съела, да и жира у неё больше. Именно это говорит, что Вех любил и берег свою сестренку, обожал он долго наблюдать за нею так, увлеченной едой, как она поглощает рыбу, принесенную им для неё с реки.
А, когда она блаженно уснет, он располагался рядом и он ни на минутку не смыкает глаза, зорко наблюдая за горизонтом, нет ли там охотника, нет ли там сокола, нет ли там вездесущих ворон и воронов, которые, заранее предупредят и о волке, и о той же росомахе, да и об самом вооруженном карабином или ружьецом охотнике, не слышно идущем не то по берегу реки, не то по тундровой охотничьей узкой тропе.
Так, у этой бочки с тухлой рыбой они провели три или даже пять дней и Олелей казалось, что всё идет хорошо, что Вех со временем освободится и, они радостные пойдут вдвоем назад в Хаилино вдоль берега реки Вывенка. Лед уже стал местами вздыбливаться от напора прибывавшей из сопок и здешних гор воды, подледный поток, которой с каждым днём усиливался от теплого майского Солнца, да и дни становились существенно длинней и теплее, так как ветер был в это время года южный и он нес с собой разогретые массы прогретого самим Тихим океаном там воздуха
В одно из таких ясное утро, она, поворачивая своими ушами, услышала новый и, особенный какой-то далекий шум снегохода, который со временем то усиливался, а то и исчезал, и ей даже пришлось привстать на задние лапы и, осмотреть здешнюю округу, чтобы выяснить откуда же доносился этот новый по времени, меняющийся звук. Черный снегоход «Ямаха» поблескивающий на ярком утреннем Солнце своим прочным синтетическим лаком с двумя охотниками и длинными деревянными санями двигался по дороге по распадку и, чувствуя опасность, Олелей решила перебежать вверх по пригорку, чтобы спрятаться в высоких коричневых, как и она, кустах здешнего ольховника.
Так, у этой бочки с тухлой рыбой они провели три или даже пять дней и Олелей казалось, что всё идет хорошо, что Вех со временем освободится и, они радостные пойдут вдвоем назад в Хаилино вдоль берега реки Вывенка. Лед уже стал местами вздыбливаться от напора прибывавшей из сопок и здешних гор воды, подледный поток, которой с каждым днём усиливался от теплого майского Солнца, да и дни становились существенно длинней и теплее, так как ветер был в это время года южный и он нес с собой разогретые массы прогретого самим Тихим океаном там воздуха
В одно из таких ясное утро, она, поворачивая своими ушами, услышала новый и, особенный какой-то далекий шум снегохода, который со временем то усиливался, а то и исчезал, и ей даже пришлось привстать на задние лапы и, осмотреть здешнюю округу, чтобы выяснить откуда же доносился этот новый по времени, меняющийся звук. Черный снегоход «Ямаха» поблескивающий на ярком утреннем Солнце своим прочным синтетическим лаком с двумя охотниками и длинными деревянными санями двигался по дороге по распадку и, чувствуя опасность, Олелей решила перебежать вверх по пригорку, чтобы спрятаться в высоких коричневых, как и она, кустах здешнего ольховника.
Спрятавшись в кустах кедрача на самом возвышенном пригорке, Олелей наблюдала, как охотники подъехали к повороту реки, походили по берегу, затем выехали на еще толстый лед и начали спускаться вниз, туда, где была в кустах её спасительная бочка с давно протухшей рыбой. С ними были две рыжих камчатских оленегонных породных лайки, которые оббежав бочку, принюхавшись, начали неистово лаять. Их высокое собачье тявканье легко отражалось от сопок и неслось далеко над рекой. Охотники в раз изготовились и начали по её натоптанному за эти 5 дней следу подниматься к её брату Веху, еще не видя его из-за перепада высот на этой пересеченной местности. У неё было внутреннее желание громко зарычать, чтобы предупредить родного и любимого ею своего брата Веха о, приближающейся к нему опасности, но вспомнив, наставления родной матери Умки, она поняла, что тем самым и себя она здесь выдаст, и, как тогда спастись им двоим. Она решила молчать и, только внимательно наблюдать, напрягая всё свое близорукое зрение, чтобы видеть, что же будет происходить с ними двоими дальше.
Когда лайки учуяли, а затем и завидели фиксированной той петлею Веха, то еще злее оскалились, закружились вокруг него, ободряя от естественного страха быть раздавленными его лапищей себя своим же заливистым лаем. Сам же Вех, чувствуя теперешнюю ему угрозу, натянул трос и, начал быстро, кружить вокруг толстой каменной березы, пытаясь еще вырваться из западни, в которую он так опрометчиво и так для себя неожиданно попал.
Охотники посматривали в сторону Веха и не спеша распаковывали свою поклажу на длинных деревянных санях, привязанную белыми плетенными в мой палец альпийскими веревками.
Затем переодевшись и, сами охотники не спеша поднялись, и направили в сторону подневольного теперь Веха свои отсвечивающие воронёной сталью стволы двух карабинов и начали, не спеша прицеливаться, чтобы не дай бог не ранить своих давно, бегающих вокруг медведя лаек и как бы пригвоздивших его к тому месту, так как охотники еще не видели ни троса и не видели они увязшей в ней давно отмороженной ноги Веха. Хотя и один з них припомнил, что с месяц назад и ставил там после очередной пурги свою прочную стальную петлю, умело фиксируя её к толстой каменной березе так одиноко, стоящей на склоне среди зеленого кедрача, приклоненного к земле толстым слоем, выпавшего по весне обильного тихоокеанского снега.
Сама Олелей от страха прикрыла свои любопытные глаза.
Раздались буквально через секунду между собой два, как дуплет, выстрела. И, Олелей от испуга вновь открыла свои глаза и была ослеплена ярким весенним Солнцем и, еще минуты три, а то и все пять ничего не видела, не ориентируясь в том пространстве, где она сейчас и была. И, ей казалось, что это тот особый не земной буквальное её ангельский свет, который озаряет теперь её одинокий по этой Камчатке путь, тот яркий ангельский свет который ей показывает еще и направление её теперешнего движения куда-то вверх туда на сопку и за её предел вниз, так как она поняла, что это настоящее, а не сказочное огнестрельное их довольно мощное оружие, такое же, как и было тогда у Кирилла Васильевича Килпалина на его сказочной для всех нас Тополевке, когда давным-давно он только чуточку ранил её мать Умку Большую. И, только по звуку, только по содроганию здешнего такого морозного еще по утру воздуха она сама буквально каждым волоском толстой шкуры своей понимала и теперь ясно она осознавала, что оно это их оружие намного мощнее и более современное это их грозное и для её Веха, да и для неё оружие, которым и были эти два их карабина, которые стреляли сейчас безоболочечной пулей с эксцентрикой, которая только, войдя в его и твоё тело может там внутри сотворить такое, что уже никакая, даже современная военная реанимация, хоть в Москве в военном институте или в госпитале им. Бурденко или того же госпиталя им. Вишневского никому не поможет. Уж они там, если санавиация успеет доставить кого туда никому и ничему не поможет, ничего не реконструирует, так как на своём пути быстро вращаясь в твоем теле такая пуля рвет на своем пути всё и вся превращая то твоё тело в безжизненные ошметки и не давая никаких шансов ни юному, не обстрелянному, и не хлебавшему настоящего пороха и в том же далеком отсюда Афганистане, куда до миллиона солдат прошло в восьмидесятые года и в той же нашей родной Чечне тому нашему русскому юнцу и одновременно беззащитному против пули солдатику и даже, здесь её безмерно любимому брату медвежонку Веху.