Эмиграция поставила Кузьминского в положение вынужденного остранения по отношению к его героям, а выбранная им форма дала возможность реализовать монтажную технику, превратившую его роман в своеобразное произведение литературы факта. Осуществив свой проект в тамиздате, Кузьминский долгое время надеялся на то, что АГЛ дойдет и до России, однако лишь при условии сохранения в неприкосновенности как авторского комментария, так и типографской формы, включая шрифты и плохое качество иллюстраций. Первый том был в итоге переиздан в Москве в 2006 году, а развитие интернета сняло проблему доступности. Интересно, что сам Кузьминский рассматривал интернет как продолжение самиздата, подводя итог судьбе своей антологии и ее значению для советского и постсоветского читателя в письме А. Л. Майзель так:
а что «невъебимо» это для пост-совковой итээрни цветкова, кривулина, даже оси бродского, так я не для них писал. А для себя. <> Получилось и ладно. И кончилось в 1986-м, с приходом Горбачева. Сами уже смогли начать печататься. <> Незачем свиней вареньем кормить, диэтические бродский/ахматова им еще лет на 25 на жвачку хватит вот, а теперь прощаюсь я, асенька львовна, спасибо, что помните, а письмо можете запузырить в самиздат, ксероксом, оно, как и всё что я пишу, адресовано и конкретно, и абстрактно, обращаюсь к человеку получается, не к одному
[Кузьминский 20036: 34]
* * *Собрание К. К. Кузьминского было приобретено директором Центра русской культуры Амхерстского колледжа Стэнли Рабиновичем в 2014 году. Уже после смерти Кузьминского его вдова Эмма Карловна Подберезкина передала Центру ряд других материалов, существенно обогативших архивный фонд. Большая часть фонда, за исключением неописанных, поврежденных и закрытых фондообразователем материалов, открыта для исследователей. На основе собрания Кузьминского в августе 2017 и 2018 годов в Амхерсте были проведены два архивных семинара. Результаты исследований его участников составляют ядро настоящего сборника.
Коллекция Кузьминского, которую он тщательно собирал с конца 1950-х годов и до конца своей жизни, в силу необыкновенной широты интересов составителя, многообразия его художественных и издательских проектов, а также обилия контактов с самыми разными представителями русской культуры в СССР, России и на Западе являет собой собрание материалов, составляющих единый полифонический и мультимедиальный текст о русской культуре второй половины XX века. В нее входит обширная переписка с деятелями неофициальной советской культуры, диссидентами, кругами русской эмиграции, исследователями, издателями и критиками; авторские, в т. ч. малотиражные и опубликованные в самиздате экземпляры многочисленных антологий Кузьминского, сборники его стихотворений и прозы, макеты и рабочие материалы к ним; машинописные списки, подборки, автографы и малотиражные издания фактически всех значительных деятелей неофициальной русской культуры, в т. ч. русской эмиграции. Отдельные обширные собрания посвящены Л. Л. Аронзону, Ю. Н. Вознесенской, А. Г. Волохонскому, А. М. Кондратову, С. Я. Красовицкому, В. П. Крейду (Крейденкову), Э. В. Лимонову (Савенко), Л. В. Лосеву (Лифшицу), Н. Г. Медведевой, Л. В. Нусбергу, А. И. Очеретянскому, О. С. Прокофьеву[19], Б. И. Тайгину (Павлинову), А. В. Тату (Татаровичу), А. Л. Хвостенко, Е. А. Хорвату и мн. др. Обширный фото-, видео-и аудиоархив дополняет это представительное собрание сам- и тамиздата. В своей цельности собрание Кузьминского дает исследователю множество уникальных возможностей. Настоящий сборник сфокусирован на антологии Кузьминского и личности ее составителя; кроме того, основными направлениями дальнейших исследований можно назвать следующие:
история неофициальной поэзии СССР 1950-1980-х годов, в первую очередь Ленинграда; творчество отдельных авторов, произведения многих из которых еще не опубликованы, а к изданиям прочих по материалам Кузьминского можно внести существенные дополнения;
периодика и литературные издания самиздата;
история русской эмиграции, взаимоотношения внутри литературы диаспоры между представителями различных поколений и эстетических платформ;
социология самиздата и эмигрантской литературы;
изобразительное искусство советского нонконформизма;
рецепция неофициальной советской культуры за рубежом (эмигрантская критика, западноевропейское и североамериканское литературоведение, личные взгляды в переписке) и т. д.
Для специалистов, занимающихся исследованиями в указанных направлениях, коллекция Кузьминского является одним из тех источников, без которых знания о почти полувековой истории русской культуры могут считаться неполными. Как своеобразное живое зеркало название двухтомной предшественницы АГЛ здесь, конечно, не случайно, оно отражает не только точку зрения своего составителя и авторов, но и те взгляды, которые бросали на него современники и читатели последующих поколений. Центр русской культуры Амхерстского колледжа надеется, что настоящее издание будет лишь первым шагом в освоении этого богатейшего собрания.
БиблиографияЕжов, Шамурин 1925 Русская поэзия XX века сост. И. С. Ежов и Е. И. Шамурин. М.: Новая Москва, 1925.
Крейденков 1985 Крейденков В. П. Крупнейшая русская антология // Синтаксис. 1985. 14. С. 179183.
Кузьминский 1998 Кузьминский К. К. «Умеренности я в себе не наблюдаю, ни в чем» // Пчела. 1998. 12. URL: http://kkk-pisma.kkk-bluelagoon.ru/pchela.htm (дата обращения: 6.11.2021).
Кузьминский 2003а Константин Кузьминский: «Я последний андеграунд» (интервью М. Георгадзе) // Русский базар. 2003. 12 (362). URL: http://russian-bazaar.com/ru/content/2360.htm (дата обращения: 6.11.2021).
Кузьминский 20036 Кузьминский К. К. Не столько о поэтике, сколько об этике: Книга писем сост. А. Л. Майзель. СПб.: Петербург-XXI век, 2003.
Лосев 1981 Лосев А. [Лившиц Л. В.] От финских хладных скал до Голубой лагуны // Новый американец. 1981. 54. 1723 февр. С. 22.
Милославский 1985 Милославский Ю. Г. Диалогоподобная беседа двух литераторов о еще трех (томах «Антологии Голубой Лагуны» Константина К. Кузьминского: 2а, 4а и 4б) // Мулета Б: Семейный альбом. Париж, 1985. С. 318326.
Орлов 2016 Орлов В. И. ФСБ, АСП и ККК (из архива Алика Гинзбурга) // Acta Samizdatica. 2016. Вып. 3. С. 149159.
Антология и ее составитель
«Этому шедевру Антологии в мире не будет никогда повторения»
Из беседы Ильи Кукуя с Валерием Молотом[20](сентябрь 2020)
* * *Думаю, это был 59-й год. Костя учился в университете на биофаке с моим близким другом, Юрой Климовым. Я уже писал тогда. Кажется, всё началось с «Зуба». Была такая газета «Зуб», филфак выпустил, а я в это время учился в Политехе, временно год, и написал статью в защиту американского киноискусства. «Зуб» ее опубликовал, и Кок тогда написал гениальный стих, который он, в общем-то, не популяризировал нигде. «Новобранцы» назывался. Я тогда в первый раз увидел, как в стихе можно передать движение, и меня это просто поразило. Стих был такой:
Идут, идут, идут, идут
Десятками и сотнями,
Идут, идут, идут, идут,
И спаяны, и сотканы.
И что ни шаг подошвы шарк,
Сбиваются с шага,
И пот
Из-под
Шапок.
Я обалдел от этого ритмического споткнулись, пошли, зашаркали Я вижу эту чечетку балетную! Всё, и нас познакомили. А про меня 30 января 1960 года в «Смене» написали статью «Колумб из Политехнического». Этот дурак Талунтис написал: «Колумб открыл Америку с капитанского мостика, а Молот из кинозала». Там про три американских фильма было: «Рапсодия», «Марти» и «Война и мир», и я писал, что больших проявлений человечности я на экране еще не видел никогда. Было много шума, заклеймили меня как могли, и я ушел из Политеха. И после этого мы с Коком уже стали близки. Он еще молодой был, худой такой. Не было еще у него никакой «школы».
* * *Я ему всегда говорил про его стихи, как они мне слышатся. «Вавилонскую башню» он читал мне, думаю, одному из первых. Я от нее просто валялся. Я говорил: «Кок, ведь у тебя четыре-пять стилей!» Когда у него запои были, он мог сутками говорить стихами. Ну, как я сейчас понимаю, не стихами, а рифмами. Я помню: сижу с ним рядом, мама его, Евдокия Петровна, дает ему бутерброд с килечкой, и Кок вещает что-то. Я говорю: «Кок, надо же записывать за тобой». Он встает, покачиваясь слева-направо, и отвечает: «Ну ты, давай, записывай, а я пойду пописаю». Он уже не мог говорить иначе, у него всё время в голове гудели рифмы.
* * *Понимаете, у него трагедия произошла! Он безумно любил Бродского мало того, что он выпустил его, он его популяризировал по-настоящему. А Бродский тогда отвергал всех, шокировал. Это, видимо, было одно из проявлений пробивающегося сквозь асфальт стебелька. И он Кока сбил. Такой звукописи, как была у Кузьминского, я никогда больше не слышал:
ты не пассия
ты опаснее
не пропасть тебе
не припасть к тебе
ты как пропасть
пасть голубой земли
на моих губах
ты на миг замри
Тогда это было для него легко еще до Асадова, до Евтушенко, это была свежая поэзия совсем. Тогда он был впереди своего времени, поэтического и вдруг столкнулся с Бродским Илья, я не видел человека, который так бы любил поэзию других людей. Этому шедевру Антологии в мире не будет никогда повторения. Он не составлял антологию, он воспевал всех, кого он открыл. Он любил быть первооткрывателем, стольких людей определил в поэты Когда я читал Коку свои переводы Беккета и видел пот, со лба льющийся, такого не было больше никогда. Он мог забывать свои стихи и не забывать читать другие. Он действительно был человек, который возвещал. И он первый, кстати, засмеялся над строчками Высоцкого «На полу лежали люди и шкуры» и «протрубили во дворе трубадуры». У него была миссия: принижать великих и возвеличивать малых.