Попробовать расспросить в художественной галерее, где работала Лена? Алика часто там бывала. Даже подрабатывала, пока училась в институте.
Там же в постоянной экспозиции представлены картины её матери. Наверняка она, как и раньше, приходит на них посмотреть время от времени. Может, в галерее про Алику что-нибудь слышали?
Точно! Надо сходить туда завтра прямо к открытию и поговорить с сотрудниками.
Ладно, мальчики, вздохнула Люба. В конце концов, мы собрались не для того, чтобы ваши квартиры обсуждать.
Матвей услышал это и поднял голову. Ребята смотрели на него.
Они пришли втроём. Люба, Толик и Антон дети тесно знакомых врачей, друзей отца Матвея. Наверное, это единственная причина, по которой они худо-бедно общались между собой.
Да! подхватил Антон, поднимая стакан. Сегодня мы чествуем нашего иностранца. Какой ты всё-таки молодец, что свалил!
Я тоже считаю, правильно сделал, добавил Толик. И я бы уехал, если бы позвали.
Да любой бы уехал, чего говорить!
Антон махом выпил всё, что оставалось в стакане.
Матвей давно понял, что его приятели зря пошли в медицинский. У них не было ни желания, ни способностей к профессии врача. Родители завы, главы, чины из министерства и труженики частной медицины, заталкивая детей в мединститут, распаковывали перед ними карьеру, которую тем оставалось только накинуть на себя, как новенький белый халат.
Если все разъедутся, кто будет лечить людей здесь? спросил Матвей.
Пусть сами себя лечат! ответил Антон, морщась от виски. В Интернете же написано, как. И чему мы столько лет учились!
Ну да, ну да.
Антона однажды чуть не отчислили из университета. На экзамене по анатомии он, вытянув билет про череп, перепутал лобную кость с лобковой. Профессор был вне себя и, краснея от наступающего приступа гипертонии, кричал, что человек, который не может отличить голову от того места, каким соображает, не должен лечить людей.
Напрасно вы думаете, что люди на западе не освоили Интернет, возразил Матвей.
Тогда пусть идут к шаманам! не унимался Антон. Здесь в них уж точно верят больше, чем в нас.
А ещё все считают, если у врача хорошая машина или дорогие часы, то он обязательно нажил это на здоровье пациента, сказала Люба. У нас верят только бедным врачам, голодным и несчастным. А такие, как эти двое, она небрежно кивнула на Антона и Толика, Поводы для вечных сплетен что среди коллег, что среди больных.
Матвей практически не общался с одногруппниками с тех пор, как закончил университет. Пару раз они созвонились с Антоном. Изредка загоралась и тут же гасла переписка с Толиком. С Любой же он и в студенчестве обмолвился лишь сотней слов вряд ли больше, из которых половина «привет» и «пока». Он был не против повидаться с университетскими знакомыми, но не расстроился бы, если бы они не пришли.
А что Оксана задерживается? как бы между делом спросила мама.
Матвей тут же забыл, о чём шёл разговор минуту назад.
Ты пригласила Оксану?
Мама невозмутимо пожала плечами.
Я пригласила всю вашу компанию.
Она не смотрела на сына и упорно делала вид, что не замечает его пристальный взгляд.
Матвей опрокинул в рот остатки виски, поставил стакан на стол и откинулся на спинку стула. Он хотел встать и уйти, но понимая, насколько это глупо, остался сидеть.
Странно, что Оксана опаздывает, заметил Толик. Раз Матвей приехал, она должна была всё бросить и лететь сюда, как «Чёрный дрозд»!
Да скоро придёт, отозвалась Люба. С работы не отпустили, а приём у неё до шести.
Точно! крикнул Антон, хлопнул в ладоши, а потом выкинул указательные пальцы в сторону Матвея, как пистолеты. Ты ж встречался с Оксанкой!
С ней полпотока встречалось, буркнул Матвей, наливая себе ещё.
Но влюблена-то она была в тебя, сказала Люба.
Матвей поморщился.
Оксана не была в меня влюблена. Ни она в меня, ни я в неё.
Он быстро глянул на маму, прикидывая, что она знала об их с Оксаной отношениях (что-то ведь наверняка знала!). Она сидела, посматривая на ребят будто невзначай, но Матвей видел её любопытство обострено до предела.
Тогда что ж она липла к тебе, как шерсть к халату? засмеялся Антон. А когда ты её бортанул, у неё вообще крышу снесло! Что она только ни делала, чтобы тебе подгадить.
Я помню, как она начинала кашлять, когда ты пытался сбежать с пар Ткачёва, сказал Толик. Он у нас вёл отоларингологию и требовал обязательного присутствия на всех лекциях. Или не видать зачёта, пояснил он Веронике Николаевне. Матвей придёт, отметится, а через полчаса вещи соберёт и тихонечко к выходу. Эта заметит и давай задыхаться. Ткачёв оборачивался, видел Матвея, а его-то, двухметрового, отовсюду видно, и начинал при всех его честить, а в итоге: «Продолжаем лекцию. Садитесь, Филь. После пары я хочу увидеть ваш подробный конспект».
Я помню, как она начинала кашлять, когда ты пытался сбежать с пар Ткачёва, сказал Толик. Он у нас вёл отоларингологию и требовал обязательного присутствия на всех лекциях. Или не видать зачёта, пояснил он Веронике Николаевне. Матвей придёт, отметится, а через полчаса вещи соберёт и тихонечко к выходу. Эта заметит и давай задыхаться. Ткачёв оборачивался, видел Матвея, а его-то, двухметрового, отовсюду видно, и начинал при всех его честить, а в итоге: «Продолжаем лекцию. Садитесь, Филь. После пары я хочу увидеть ваш подробный конспект».
Ничего себе! смеялась мама и, посмотрев на Матвея, добавила: Жаль, отец о твоих побегах ничего не знал.
Тетради его рвала, вспоминала Люба. Воровала листы с контрольными, помнишь, Матвей? Тебе потом «неуды» ставили, заставляли пересдавать.
Это ещё что! сказал Антон. А какие она сплетни распускала! И ладно бы только о нём, так она и меня в свои россказни втянула! Наболтала первокурсницам на дне студента, что мы с ним эти ну активный и пассивный. Хотя чего ещё ожидать от её перепелиных мозгов! Насмотрелась тупых комедий. А я потом два месяца ни к одной подкатить не мог, все на меня как на идиота смотрели.
Матвей заставил себя улыбнуться этому, как глупой шутке. Чем на самом деле Оксана портила ему жизнь, ребята и мама даже не догадывались.
Обидел ты её страшно, сказала Люба. Оксана считала, что любого сможет у своей ноги удержать, а ты взял и вырвался.
Матвей не спеша осушил свой стакан, даже проглотил недотаявшую льдинку; в горле было сухо, словно он вдохнул песка.
Как пить дать, она тебе это припомнит, предрёк Антон.
Зачем ей? отозвался Матвей. Я слышал, она вышла замуж, у неё всё хорошо.
Так она уже разводится, сказала мама.
Матвей усмехнулся:
Что-то быстро. А впрочем
Он слишком хорошо знал Оксану, чтобы удивиться.
Уж ни тебя ли она ждала, а, Матвей? подмигнул ему Антон и жестом попросил передать виски.
Вряд ли, ведь на развод подала не Оксана, а её муж, сказала Люба. Он был уверен, что она ему изменила.
Там такая история, что не поймёшь, кто прав, кто виноват, сказала Вероника Николаевна и доверительным тоном продолжила: мне её мама рассказала, что муж даже замахнулся на Оксану, когда приревновал к какому-то знакомому или пациенту. А с виду такой приличный молодой человек. Скромный, молчаливый. Мы познакомились с ним на юбилее Оксаниного папы. Кто же знал, что он окажется таким Отелло!
Антон хлебнул из стакана и оскалился в пьяной улыбке.
Удушить её хотел, что ль?
Ты Оксану-то помнишь? подал голос Толик. Она сама кого хочешь задушит.
Антон рассмеялся громче прежнего и прихлопнул ладонями по столу, отчего посуда испуганно зазвенела. Люба тоже засмеялась как-то грубо и заторможено, словно шутка до неё не дошла или не показалась смешной. Она широко раскрыла рот, и Матвей заметил, что со студенческих пор Люба так и не выпрямила зубы.
Сам Матвей ухмыльнулся, но ничего не сказал. Оксану не исправить замужеством. Другой бы убил за измену. Считай, легко отделалась.
Как не стыдно! сказала Вероника Николаевна. Вы же друзья и должны её поддержать.
Матвей с ней больше всех дружил, отозвался Антон, охватив рукой спинку соседнего стула. Вот он пусть и поддерживает!
И подразнил Матвея взглядом: Ну ты меня понял.
Обычно Матвей недолго слушал шутки Антона и ловко затыкал потоки его воспалённого красноречия. Но сейчас ему было всё равно, что несёт этот кретин. Матвей выпил и налил себе ещё.
Вкусное вино, сказала Люба, щурясь на бутылочную этикетку. Испанское, я смотрю.
Да, ответила Вероника Николаевна. Это из Сашиных запасов. Пациенты часто дарят ему алкоголь, а ведь он совсем не пьёт. Куда ему, и так полусонный! Пробовал отказываться, не брать несут всё равно. Матвей! Что ты сидишь? Налей Любаше вина. У неё бокал пустой.
Матвей коснулся прохладной бутылки, искренне желая, чтобы всё это скорее закончилось и его оставили в покое. Взял бокал, наклонил. Вино медленно заструилось по изогнутому стеклу. Оно напоминало тёмную и густую венозную кровь. Матвею на миг показалось, что в воздухе даже запахло ею.
Лена умерла.
Эта мысль появилась внезапно, и стол, приятели, шутки, смех всё вдруг исчезло перед страшным осознанием Лена умерла.
В голове Матвея она была жива. Была полна сил. Её бессчётные цепочки и браслеты звенели, стоило ей пошевелиться. Её голос колыбельной вливался в уши, когда она читала, чуть картавя, стихи Есенина, Ахматовой, Блока на русском, а потом по-французски, с идеальным выговором Бунина и Пастернака, Гюго и Рембо. Её морщинки казались нарисованными вокруг глаз, во всём видящих надежду.