А вот с этим я бы поспорила, потому что вокруг были лишь тяжелые деревянные рамы, темные краски, мрачные лица, и все как одно с боевой «изюминкой». Сломанные, скошенные носы, порванные уши, рваные шрамы, ожоги как от огня, так и от кислоты, стеклянные глаза взамен выбитых или вовсе повязки.
Невольно задала вопрос:
Это что? Это следы борьбы за реликвию, трофеи с поля боя, последствия какого-то ритуала, пыток, специально нанесенные ранения для устрашения прочих членов рода? Или это и есть та самая подправленная Златогривым внешность? покосилась я на семенящую рядом тростиночку, но ответила мне Эванжелина.
Как говорил мой дорогой свекор, это не к месту проявленная глупость. Мы преодолели еще тридцать шагов, прежде чем свекровушка остановилась и, развернув меня к стене, сказала: Вот они, мои славные! Свекор Оданас Дори и супруг Гайвен Дори.
Их портреты разительно отличались от остальных. Рамы легкие, из серебра, краски светлые, взгляды открытые, лица без ранений. Вернее, у свекра Эванжелины они отсутствовали, а у супруга был небольшой шрам, пересекающий правую бровь и висок.
Та самая глупость? поняла я, разглядывая Гайвена Дори, чьи черты легко угадывались и в Инваго. Та же вздернутая бровь, легкая полуулыбка, упрямая линия подбородка и разрез глаз.
На самом деле не та самая, а моя, с улыбкой ответила свекровушка. Я неудачно обняла его, когда брился. Крику было на два часа, а извинений на две недели. И стало ясно, что извинялся тоже раненый.
Чего не сделаешь, чтоб пустили на порог, хмыкнула тростиночка.
На порог спальни? уточнила я.
Дома, ответила Эванжелина. В первые месяцы брака я была мнительной, импульсивной и не знала, что освобождение от гнева может быть обоюдно приятным, а не односторонне трудовым.
Поэтому в те две недели Гайвен пахал как буйвол и в сторону жестокосердной супруги не смотрел.
Неправда! Я сжалилась над ним на десятый день. Поцеловала
В щечку, ехидно хмыкнула черноглазая красавица, поглаживая косу. А потом долго ругалась, что от мужика несет потом, силосом и конем. И ведь прекрасно знала, что спит он в конюшне.
Ничего не смогла с собой поделать. Я уже была беременна вот этим удальцом, указала она пальчиком на небольшую миниатюру, висевшую с краю, поэтому и реагировала особо остро.
А это?.. Я не поверила собственным глазам.
Мой дорогой Талл до войны еще такой мальчишка. Эванжелина с щемящей нежностью погладила по щекам красавца парня, широко улыбающегося на портрете, вздохнула и, словно выпав из сна, спохватилась. Ох, только не говори Таллику, что я его первым именем называю! Он грозился страшной расправой
Собственной матери? Мое изумление было понятным. Все еще помнились слова воина, произнесенные в «Логове», казалось, вечность назад: «Маму. Ты встретишь маму как родную». Эванжелина, поверьте, вам, девочкам и све кре то есть крестной Гаммире он и слова не скажет.
Спасибо, родная. Я знаю, что он нас любит, просто не всегда прямо это выражает.
Да уж, шепнула я, бросив последний взгляд на улыбающегося молодого тарийца. Темноволосый, светлоглазый, озорной, даже жаль, что мы не встретились раньше. Идемте дальше?
Идите, а я здесь еще постою, ответила свекровушка, и мы с хранителем рода степенно ушли.
Плакать будет поняла я со вздохом.
Не угадала. Она расскажет пару-тройку анекдотов, пожалуется на слуг и на отсутствие внуков. Упрекнет в том, что он слишком много потратил на конюшню и поэтому вряд ли получит премию в этом году
Кто?! Портрет?!
Какой портрет? не поняла тростиночка и демоническим голосом пояснила: Я об управляющем усадьбой говорил, он завернул в галерею, когда мы собрались уходить.
А поняла, протянула я. Но кое-что мне невдомек. Почему у всех глав рода жуткие шрамы, а Оданас и Гайвен Дори, как младенцы, чисты? Зверь не всех защитил в подземных чертогах или же вы с Вивьен об охоте никого не предупреждали толком?
Как это не предупреждали?! возмутилась красавица. Мы говорили всем то же самое, что и тебе, слово в слово.
Так в чем дело? Они становились приманками как я и думала или на них кто-то нападал?
Кто?! искренне удивилась тростиночка. Тора, Бузя у нас за крота, змей прибрежный сродни местному червю, а человек, пусть и воин, это даже не божья коровка, а самый мелкий короед.
И откуда шрамы?
От глупости. Наши доблестные тарийцы сами на местную растительность и живность нападали! Не к месту вспомнился папоротник и как я хотела его схватить. Тупицы трофеесобиратели продолжил бушевать скрытый девичьим образом демоняка. Мы отправляли их с оружием, в броне, но не проходило минуты, как эти идиоты лежали в луже собственной крови. Тут Златогривый, хочешь не хочешь, выбирался из засады, пугая всех вокруг спешил назад, спасал и, как ты сама понимаешь, оставался голодным, злым. В назидание он некоторые ранения «забывал».
То есть шрамы это проявление глупости. А как же первый абсолютно чистый Оданас Дори? Он в драку не полез, или полез и остался невредим, или зверь его, как и меня, забрал без оружия и брони?
Нет. Ты первая безоружная. А он попросту был умный мужик. Как твой Тороп, демонически ухмыльнулась тростиночка. Пока Златогривый безрезультатно сидел в засаде, Оданас осмотрел лес, подружился с червем то есть с прибрежным змеем, и поставил удачный эксперимент под названием «Ловля на живца».
И после этих слов меня завели в залу приемов, где я в очередной раз ощутила себя тем самым живцом. Огромное помещение, в котором целиком могло разместиться все мое «Логово», было высоким и двухуровневым. Внизу стояли ряды стульев и сидели родственники Дори, ожидающие аудиенции, около сотни высокородных тарийцев, дружно скрипнувших зубами при моем появлении. Вверху располагалась огромная каменная скульптура, отчасти похожая на застывшего в засаде Златогривого. В ее ногах уютно устроился массивный стол из черного дерева, пара стульев для посетителей и почти королевское кресло для главы рода, в котором вольготно расположилась неприятная персона.
Меня не особо смутило, что в этот раз он явился без личного помощника любителя закрытых клубов, не смутило и то, что Вильгем Дори занял мое временное место, однако он приступил к обязанностям главы рода, а это не шло ни в какие ворота.
А дядюшка имеет право давать консультации? шепнула я черноглазой красавице, не забывая про осанку, гордый наклон головы и необходимость придерживать платье, чтобы на него не наступить.
Нет.
Тогда что он там делает?
Провоцирует тебя на скандал, широко улыбнулась она. Жду не дождусь вашей стычки!
С чего вдруг? Я не собираюсь с ним за кресло спорить. Откажу в аудиенции, и все на том.
Спорить не придется, он вряд ли тебе уступит и от аудиенции не откажется сам. Не самая радостная новость, но, как оказалось, и не самая плохая, потому как хранитель рода продолжила: Скорее всего, Вильгем во всеуслышание укажет на узость твоих знаний вообще и незнание тарийских законов в частности, одичалость твоего вновь сбежавшего мужа и, как вариант, его неверность роду.
Последние слова тростиночка прошептала, когда я уже преодолела лестницу и шагнула к столу и «доброму» дядюшке. При моем приближении он даже не соизволил подняться, смерил пренебрежительным взглядом и сообщил, что я могу посидеть в уголке. На банкетке, как неразумное дитя, или, хуже того, одолеваемая маразмом пожилая дама.
Благодарю за совет, Вильгем Дори. День ожидается действительно нелегкий, однако я не настолько устала, чтобы обременять вас своими обязанностями. Как известно, в отсутствие главы рода бразды правления переходят к его супруге. А так как подле Инваго просыпаюсь только я договаривать не стала.
Ты, согласился дядюшка, позволив себе фамильярность. И отчеканил: Коренная вдовийка, жительница города, стертого нами с лица земли, бывшая раба и убийца! Его голос разносился по зале, вышибая воздух из притихших ожидающих и тихий смех из меня.
С первым спорить не буду, со вторым и третьим тоже, но вот с четвертым Я широко улыбнулась. Даруш Темный лорд Урос действительно мне досаждал. Но, как я ни старалась, он так и не издох. И совсем недавно почтил своим присутствием обряд моего отречения или, правильнее сказать, отлучения от рода. К слову, я не знала, что вы склонны приглашать недругов на семейные торжества. Или он теперь друг, а все ваши обещания пустой звук?
Лишь Эванжелина могла простить Вильгему стенания по покойной Соне, недоневесты Инваго и недожены Уроса, того самого Уроса, коего уважаемый дядюшка обещался убить и запамятовал. Мне подобное прощать не свойственно, о чем я и сообщила самопровозглашенному «мстителю».
Помрачневший Вильгем поднялся, консультируемый им родственник тоже на месте не остался, а я четко и громко произнесла для всех присутствующих в зале: