«А он совсем плох», равнодушно подумал юноша и присел к отцу на ложе.
Тяжело задыхаясь, переставший кашлять каюм жёстко посмотрел на сына и продолжил:
И поэтому ты должен покинуть клан.
Отец! раздражительно ударил по покрывалу Теймур, но старик успокоил его, положив на его крепкую кисть свою сморщенную от морщин руку и утвердительно добавил:
Это окончательное решение.
Ты не можешь этого сделать
Почему? Пока ещё я каюм и моё решение неоспоримо.
Старик приподнялся на локтях и, громко кашляя, посмотрел на сына:
Знаю, ты надеешься на выборы. И некоторые были бы не прочь выбрать тебя, но я, глубокий кашель, исходящий из самых закоулков дряблого тела ненадолго прервал его речь и вскоре, прокашлявшись, старик продолжил:
Я убедил их.
Так это ты, горько усмехнулся сын и вслух добавил: «Прав был учитель, говоря, беда придёт оттуда, откуда не ждёшь».
Да, подтвердил старик, я убедил их не включать тебя в списки. Ты не готов к мудрому правлению. И приведёшь наш клан к гибели.
А если ты ошибся в своих выводах? Ты не думал об этом?-внимательно посмотрел сын на отца.
Нет, горько усмехнулся каюм, я хорошо узнал тебя. Жажда власти- твоя болезнь. И она даёт тебе гнать изнутри, распуская свою гниль на других. Ты обязательно излечишь свою душу. Но сейчас ты должен покинуть клан. Пока ещё я каюм и это моё решение.
«Надо же, а он может быть твёрдым, если захочет, подумал юноша и, сев к отцу на ложе, низко наклонился над ним и тихо прошептал:
Да, пока. Но мы это исправим, и одной рукой подтянул ближе одну из окружавших отца подушек.
Неожиданная догадка мелькнула в глазах старика и тут же сменилась выражением боли и ужаса, когда мягкая материя плотно прижалась к захлёбывающемуся от кашля рту.
Холодные, казалось, даже безжизненные голубые глаза равнодушно наблюдали за мелкими судорогами, сотрясающими дряхлое тело, пытающееся освободиться от невероятно сильных молодых рук.
Тонкие губы крепко сжались и скривились в безжалостной улыбке, увидев бессильно свисшие с ложа морщинистые руки.
Теймур откинул подушку с отцовского лица, провёл по нему ладонь, закрыв раскрытые в немом вопросе глаза, и, гордо выпрямившись, крикнул:
Курдулай!
В юрту тут же вошёл молодой высокий черноволосый мужчина и, увидев свисающее с ложа тело умершего старика, всё понял и преклонил колено:
Слушаю и повинуюсь, великий каюм.
Редкие звёзды, подглядывающие из- за густых облаков, скрывающих луну, за людской суетой, слабо освещают берег уснувшей реки. Мохнатые тучи всё больше и больше затягивают ночное небо, и вскоре кромешная тьма спускается на землю, закрывая своей тенью громадины кораблей на реке и группы людей на берегу.
Затихают разгульные песни довольных удачным обменов торгашей.
Угасают стоны наказанных плетьми за нерасторопность рабов.
Даже шум ветра замирает от наступившей темноты.
Слабые огоньки угасающих костров на берегу меркнут один за другим, делая тьму ещё больше пугающей. И только мерцающий рой светлячков, бесшумным облаком порхающий над землёй, оставляет в воздухе серебряный свет.
Одинокий костёр ярким огоньком горит в глубине леса среди высоких деревьев.
Вокруг него лежат и сидят славличи, Мудрояр и Йорка.
Вождь толстой веткой переворачивает обуглившиеся сучья в костре, давая им новую силу и подбрасывая свежие дрова:
Как зарница встанет, обратно двинемся. К полудню как раз будем. А теперь спать всем, и обращается к дочери:
Подле меня ляжешь.
Девушка кивает и славличи, кто подложив под голову руку, кто свернувшись калачиком, а кто и просто раскинувшись на траве, мирно засыпают.
Мудрояр остаётся сидеть у самого костра, всматриваясь в темноту и неодобрительно качая головой: «Тьма то какая. Не к добру, однако. Боги глаза прячут, серчают».
Он широко зевает, встряхивает головой, оглядывается на Йорку и нежно улыбается, наблюдая, как она тихо спит, свернувшись калачиком за спиной отца.
«Измоталась за день. И зачем притащил её»? глубоко вздыхает он.
В тот день, когда Боги забрали у него сына, они дали ему её, маленькое беспомощное существо с огромными светящимися глазами. Убитая горем Синеретта так и не смогла смириться с потерей и принять этот дар. Через пару лет она просто ушла. Ушла и не вернулась, оставив его одного с маленькой дочкой на руках. И он стал для своей голубоглазки всем: и отцом и матерью, и дедом и богом, и защитником и кормильцем. А она. Когда он брал на руки это маленькое белое тельце, тёплая волна нежности растекалась по всему его телу и счастье крепким кольцом сковывало его сердце. Да, она стала, нет, она всегда была самым любимым существом на всём белом свете.
Глаза сонно закрываются, голова бессильно опускается на грудь.
Йорка сладко улыбается во сне и переворачивается на другой бок, спиной к лесу. И счастлива она от того, что снятся ей родной дом с полыхающим огнём в печи и мама, расчёсывающая пушистые волосы совсем ещё маленькой Йорке и грустно напевающая:
Расти волос, как в поле колос, ветром очищайся, дождём омывайся, да солнцем укрепляйся.
Тихо дремлет и Мудрояр, опустив голову на грудь.
Языки пламени распускаются красными цветами и тянут свои огненные лепестки в сторону уснувшего, окатывая его волнами ласкового тепла.
В полном одиночестве сидит на берегу тёмная фигура Ратибора. Весь день он провёл в поисках прекрасной незнакомки в белой шапочке с красным шнурком. Но всё напрасно. Да и была ли она? Или это просто игра воображения от дикой жары, изнуряющей всех на этом берегу?
Мужчина скидывает одежду, размашистыми движениями входит в тёплую воду и, сверкнув упругими ягодицами, ныряет с головой.
Один, два, три, четыре. Десять двенадцать.
Длинный пучок волос на разрисованной голове вылетает из реки, разбрызгивая прозрачные капли. Мощные руки, загребая волны, размашистым брасом плывут к берегу.
Нырок.
Ещё и ещё.
И вот уже атлетическая фигура, которой позавидуют сами боги, уверенно выходит из воды, садится на берег и пристально смотрит вдаль на бесконечную гладь Великой реки, уходящей далеко за горизонт.
Расшвыривая ногами песок, к Ратибору подходит Кантимир:
Славный был обмен. Смотри
Катимир вытаскивает из под полы нож с красивой рукоятью, делает уверенные выпады.
Ратибор со злостью кидает камень в воду, ничего не говоря в ответ.
Смотри, водяной вынырнет, утянет, смеётся Кантимир.
Видел утром девицу. Забыть не могу, -ничего не отвечая, вздыхает охотник и кидает в реку плоский камешек.
Несколько раз пропрыгав по водной глади, он, оставляя расходящиеся круги, медленно опускается на дно.
Здесь? Девицу? удивляется Кантимир и, посмотрев на утвердительно кивающего друга, смеётся:
Нашёл причину воду мутить. Найди, забери, увези. Или мы не сыны воинов?
Да то-то и дело, весь день искал. Как в воду канула. Наверное, померещилось.
А коли померещилось, забудь. Тебя вон какая баба ждёт. Как глянет, искры с глаз сыпятся! А ты сидишь тут, словно дитя малое причитаешь. Наши увидят, засмеют.
Ратибор подскакивает, хватаясь за лежащий на мокром песке короткий меч:
Слышь, ты!
Примирительно подняв руки, Кантимир усмехается:
Да ладно, ладно, сиди. Пошёл я, встаёт, отряхиваясь от песка и добавляет:
Ты бы штаны хоть сперва надел, вояка, и уходит, на ходу бросив через плечо в темноту:
И слово то нельзя сказать.
Ратибор смотрит в сторону, как друг сплёвывает и вальяжно идёт вдоль реки, беззаботно напевая:
Не томись моё сердечко,
Что я девушку люблю.
Черноглазу, черноброву
Я в свой терем отведу.
Ты ласкай меня, родная,
Мою душу согревай.
Коли любишь, не погубишь,
От себя не отпускай.
Ратибор, усмехаясь фальшивому пению друга, надевает штаны, куртку, пояс с ножнами и, разминая плечи, идёт по берегу: А может, действительно, ну её. Чего за призраком бегать, если живые телеса рядом ходят? Выбирай, какую хочешь, а хочешь, так сразу двух. Или трёх да даже выбирать не надо, сами припрыгают».
От одного из кораблей тихо отплывает шлюпка с рабами и надзирателем.
Тени от почти потухших углей красным блеском полыхают на спящем лице Мудрояра.
Опираясь о толстую палку, он громко сопит. Так, что его слышат прячущиеся за деревьями люди. Быстрыми перебежками они ближе и ближе чёрными демонами приближаются к спящим славличам. Их тёмная кожа почти сливается с окружающей темнотой и только предательски белые глаза выдают их присутствие.
По- кошачьи быстро и ловко чернокожий раб появляется рядом со спящей Йоркой и оглядывается в сторону деревьев.
Стоящий там Надзиратель делает еле заметный знак и раб сильной ладонью зажимает девушке рот и тащит в кусты.
Проснувшаяся Йорка замирает от ужаса от смотрящих на неё белков глаз с красными прожилками. И даже если бы сейчас её отпустили, ужас настолько сковал её члены и челюсти, что она бы всё равно не смогла побежать или, тем более, закричать.
В кустах девушку запутывают верёвкой, вставляют в рот кляп и несут к стоящей у берега лодке.
И тут она понимает весь смысл ситуации и начинает отчаянно сопротивляться.