Ну, Эмили, поедешь со мной начал я и умолк в нерешительности. Почудилось или ее бока заметно вздулись? Ну-ка, ну-ка, бормотал я, ощупывая пушистый живот, а потом посмотрел на хозяина Эмили. Мне очень жаль, мистер Айрсон, но уже поздно. Она беременна.
Рот у него открылся, но он не сумел произнести ни слова. Потом судорожно сглотнул и спросил хриплым шепотом:
Но но что же нам делать?
Да ничего. Не тревожьтесь. Она принесет котят, только и всего. А я подыщу желающих взять их. Все будет прекрасно! Я вложил в свои слова максимум убедительности, но это не помогло.
Так ведь, мистер Хэрриот, я ничего в таких вещах не понимаю! Мне страшно. Она же может умереть родами Она же такая маленькая!
Ну что вы! Этого не бойтесь. У кошек подобное случается крайне редко. Вот что: когда роды начнутся будет это примерно через месяц, попросите Эдди позвонить мне. Я приеду и послежу, чтобы все было нормально. Хорошо?
Вы так добры! Мне очень неловко. Беда в том, что что она так много для меня значит.
Я знаю. Перестаньте тревожиться. Все будет в полном ажуре.
Мы выпили по чашечке чая, и, когда прощались, он уже успокоился.
В следующий раз я увидел его там, где никак не ожидал.
Вы так добры! Мне очень неловко. Беда в том, что что она так много для меня значит.
Я знаю. Перестаньте тревожиться. Все будет в полном ажуре.
Мы выпили по чашечке чая, и, когда прощались, он уже успокоился.
В следующий раз я увидел его там, где никак не ожидал.
Прошло недели две, и меня пригласили на ежегодный банкет местного Сельскохозяйственного общества. Обстановка была самой официальной. Присутствовали почтенные фермеры, крупные землевладельцы и чиновники Министерства сельского хозяйства. Мне дверь туда открыло только то, что я был членом подкомиссии по молоку.
С предобеденной рюмкой в руке я беседовал со своим старым клиентом и внезапно поперхнулся виски.
Боже великий! Мистер Айрсон! вскричал я, указывая на высокую седобородую фигуру в дальнем конце зала, щеголявшую безупречным белым галстуком. Его шевелюра, обычно растрепанная, была зализана к затылку и блестела над ушами. Прихлебывая из рюмки, он властно чеканил слова, а собравшиеся вокруг слушатели согласно кивали.
Глазам своим не верю! ахнул я еще раз.
Да он это, он, проворчал мой приятель. Сквалыга чертов!
Что?!
Ну да. Первейший сукин сын. Родную мать обдерет до нитки.
Странно! Я знаком с ним не очень давно, но он мне нравится. Очень нравится.
Фермер вздернул брови.
Ну так вы один такой выискались, пробурчал он кисло. Эдакого другого прижимистого скупердяя не найти.
Я даже головой помотал.
Не понимаю. А костюм? Где он его раздобыл? В его придорожной лачужке нет ничего, кроме самого необходимого.
Э-эй! Погодите минутку! Фермер расхохотался и ткнул меня пальцем в грудь. Это надо же! Вы ведь о его брате говорите, старике Юджине. А это Корнелий.
Невероятно! Изумительное сходство. Они близнецы?
Да нет. Корнелий на два года старше, но все равно похожи как две горошины.
Словно почувствовав, что мы говорим о нем, седобородый старик обернулся к нам. Лицо было почти лицом Юджина, но вместо мягкости чувствовалась нахрапистость, вместо благожелательной безмятежности свирепое высокомерие. Почти сразу же он снова принялся что-то вещать стоящим вокруг, а у меня по телу пробежала ледяная дрожь. Стало не на шутку страшно, но я продолжал смотреть в ту сторону как зачарованный, пока голос фермера не вывел меня из этого транса.
Ошибку-то эту многие делали. Но они только с виду похожи. А характеры у них ну прямо противоположные. Юджин старикан что надо, ну а этот сквалыга Ни разу даже не улыбнулся, сколько его знаю.
А с Юджином вы знакомы?
Да как все. Я ему почти ровесник, и ферма моя на айрсоновской земле. Когда их отец умер, все досталось Корнелию, да только, думается мне, Юджину текстильная фирма и поместье все равно были бы ни к чему. Он всегда был мечтатель и непоседа добрый, открытый людям, но вроде бы не от мира сего. Ни деньги, ни положение в обществе его не интересовали. Поступил в Оксфорд, знаете ли, а потом словно сгинул. Много лет никто даже не знал, жив он или умер.
И теперь вот живет в лачужке у дороги.
Угу. Странно, а?
Куда страннее! Более необычную историю трудно было бы придумать, и ближайшие недели она не шла у меня из головы. Мои мысли постоянно возвращались к старику и его кошечке в придорожной юрте. А вдруг котята уже родились? Да нет, старик непременно дал бы знать.
В один ненастный вечер так и произошло.
Мистер Хэрриот, я звоню вам с фермы. Эмили еще не не разрешилась, но она словно раздулась, весь день не вставала, дрожит и ничего не ест. Мне крайне неприятно беспокоить вас в такую отвратительную погоду, но я ничего в этих вещах не понимаю, а у нее вид очень несчастный.
Мне все это не понравилось, но я постарался ответить небрежно:
Пожалуй, я заскочу посмотреть ее, мистер Айрсон.
Но все-таки Вас это очень затруднит?
Пустяки. Мне по дороге. Скоро буду у вас.
Когда сорок минут спустя я, спотыкаясь в темноте, добрался до юрты и раздвинул мешки, моему взору предстала почти фантасмагорическая сцена.
Брезентовые стенки содрогались и прогибались под ударами ветра и дождевых струй. Тусклый дрожащий свет керосиновой лампы смутно ложился на Юджина в кресле. Он нежно поглаживал Эмили в корзинке на полу.
Бедная кошечка раздулась почти в шар. Ее трудно было узнать. Я опустился на колени и провел ладонью по выпуклому животу. Кожа казалась растянутой до предела. Эмили была битком набита котятами и выглядела измученной, почти безжизненной. Тем не менее она тужилась и лизала влагалище.
Я посмотрел на старика.
У вас не найдется горячей воды, мистер Айрсон?
Конечно-конечно. Чайник как раз вскипел.
Я намылил мизинец. Он только-только протиснулся в узенькое отверстие. Внутри я обнаружил, что шейка матки широко раскрыта, но до бесформенной массы за ней мизинец доставал с трудом. Только Богу было известно, сколько котят там застряло, но в одном сомневаться не приходилось: протиснуться наружу они никак не могли. Места для маневрирования не было вовсе. Помочь Эмили я не мог. Она повернула ко мне мордочку и жалобно мяукнула. Я с острой горечью осознал, что эта кошка исключение и погибает от родов.
Мистер Айрсон, сказал я, мне придется сейчас же ее увезти.
Увезти? повторил он растерянным шепотом.
Да. Необходимо сделать кесарево сечение. Выйти нормальным путем котята не в состоянии.
Он выпрямился в кресле и кивнул оглушенно, не слишком понимая, о чем идет речь. Я ухватил корзинку с Эмили и ринулся во тьму. Но тут мне вспомнился растерянный взгляд старика. Я же совсем забыл о своей обязанности поддерживать в клиенте бодрость духа! Я опять сунул голову между мешками.
Не беспокойтесь, мистер Айрсон. Все будет отлично.
Не беспокойтесь! Пустое утешение. Поставив корзинку с Эмили на заднее сиденье, я стиснул зубы. Меня терзало беспокойство, и я проклинал насмешницу судьбу: после всех моих бодрых заверений, что для кошек роды пустяк, именно эти роды могут завершиться трагически. Сколько времени Эмили оставалась в таком положении? Разрыв матки? Сепсис? В мозгу вихрем проносились самые мрачные прогнозы. И почему, почему именно этого одинокого старика поджидает такое горе?
В деревне я остановился у телефонной будки и позвонил Зигфриду.
Я только что уехал от Юджина Айрсона. Вы не могли бы подъехать помочь? Кесарево сечение у кошки. И откладывать нельзя. Простите, что порчу вам свободный вечер.
Ну что вы, Джеймс! Я ничем не занят. Так скоро увидимся, э?
Когда я вошел в операционную, автоклав уже исходил паром и Зигфрид приготовил все необходимое. Увидев меня, он распорядился:
Ну, пациентка ваша, Джеймс, а я беру на себя анестезию.
Я выбрил оперируемый участок и уже занес скальпель над вздутым животом, когда Зигфрид присвистнул.
Господи! Так и кажется, что вы вскрываете абсцесс.
Он был совершенно прав. У меня возникло ощущение, что стоит сделать надрез, и в лицо ударит струя котят. И действительно, едва я осторожно прошел кожу и мышцы, как матка угрожающе выпятилась наружу.
О черт! прошептал я. Сколько их там?
Наверное, хватает, отозвался мой партнер. А она такая малютка!
Едва дыша, я рассек стенку, которая, к великому моему облегчению, выглядела чистой и здоровой. Вот-вот появится клубок головенок и лапок С возрастающим недоумением я убеждался, что тяну разрез вдоль массивной угольно-черной спины, а когда наконец подцепил пальцем шею, вытащил котенка и положил его на стол, в матке не оказалось больше ничего!
Всего один! охнул я. Просто не верится!
Но зато какой! засмеялся Зигфрид. И жив к тому же. Он взял котенка и осмотрел его. Ну и здоровый же будет котище! Он уже величиной почти со свою мать!
Я зашил разрез, ввел спящей Эмили пенициллин, ощущая, как накатывают приятные волны облегчения. С кошечкой все было в порядке. Мои страхи оказались безосновательными. Котенка лучше на несколько недель оставить с ней, а пока подыщу ему дом.
Огромное спасибо, Зигфрид, сказал я. Ситуация вначале выглядела критической.
Мне не терпелось обрадовать старика. Ведь он, конечно, все еще сидит в шоке, что я забрал его любимицу. И действительно, когда я прошел между мешками, могло показаться, что он за все это время ни разу не шелохнулся. Он не читал, а сидел, сложив руки на коленях, и смотрел прямо перед собой.
Я поставил корзинку рядом с ним, и, медленно повернув голову, он уставился с каким-то изумлением на Эмили, которая уже приходила в себя после анестезии и приподнимала голову, а также на черного крепыша, который с интересом осваивал целый набор сосочков, находившихся в его единоличном распоряжении.
Она скоро будет совсем здорова, мистер Айрсон, сказал я, и старик медленно кивнул.
Какое чудо! Какое невыразимое чудо! прошептал он.
Когда через десять дней я приехал снимать швы, в юрте царила праздничная атмосфера. Старый Юджин сиял от восторга, а Эмили, растянувшись на спине, подставляла живот своему деловито сосущему гигантскому отпрыску. На меня она поглядела с гордостью, отдававшей глубочайшим самодовольством.
Какое чудо! Какое невыразимое чудо! прошептал он.
Когда через десять дней я приехал снимать швы, в юрте царила праздничная атмосфера. Старый Юджин сиял от восторга, а Эмили, растянувшись на спине, подставляла живот своему деловито сосущему гигантскому отпрыску. На меня она поглядела с гордостью, отдававшей глубочайшим самодовольством.
По-моему, мы должны выпить по такому поводу чашечку чая с моими любимыми булочками, провозгласил старик.