Этот вывод подтверждается выявленными в отчетах оценками Оренбургской губернии в целом. Как было указано выше, таковых за изученный период было выявлено всего 4, причем после 1894 года подобные оценки из отчетов исчезают. На наш взгляд, это и была примерная граница той инерции, которая позволяла еще некоторое время поддерживать в оренбургском обществе воображение о себе как о наследнике и продолжателе «Великого Оренбурга» после упразднения генерал-губернаторства[413].
В содержательном плане обобщающие оценки Оренбургской губернии в отчетах ее гражданских губернаторов сводятся всего к двум тезисам: «огромные пространства» и «хлеборобнейший край». Иными словами, губернаторы опирались в выстраивании образа своего региона на его самые очевидные с точки зрения экономической географии черты. Это свидетельствует, на наш взгляд, об отсутствии стремления создания образа региона-феномена, каковым по отчетам оренбургских генерал-губернаторов являлся Оренбургский край до 1881 года.
Фактически отказавшись от такого рода самопрезентации, оренбургские гражданские губернаторы тем не менее оперировали обобщениями при анализе отдельных сторон жизни губернии. Анализ показывает, что основной упор был сделан ими на ситуацию в системе управления и суда (36 позиций), а также в экономике (34 позиции). Это выглядит вполне естественным с учетом функционала губернатора, отвечавшего перед верховной властью в первую очередь за указанные сферы. Однако следующей по популярности темой обобщающих оценок для оренбургских губернаторов неожиданно стала система образования (27 позиций). От них значительно отстают вопросы здравоохранения и положения основных социальных групп населения (16 позиций), а количество обобщающих оценок относительно этнической компоненты края сводится всего к 10 суждениям. Последнее выглядит особенно необычно с учетом устоявшегося к середине XIX века образа Оренбургского края, в рамках которого этноконфессиональная специфика всегда выходила на первый план.
В целом взаимное тематическое соотношение обобщений, содержавшихся в отчетах оренбургских гражданских губернаторов за четверть века (конец XIX начало XX века), позволяет сделать вывод о том, что руководители губернии выстраивали перед верховной властью образ Оренбуржья не столько как территории необычной (феноменальной), сколько как типичной внутренней периферии. При этом устойчивым трендом являлось представление населения губернии как активно стремящегося к получению образования. Это соответствовало общеимперской установке на развитие просвещения, а значит, типологически сближало выстраиваемый образ региона с образом «обычных» внутренних губерний. Однако здесь одновременно возникал «мостик» с одним из распространенных в 186070х годах образов «Великого Оренбурга» как «цитадели цивилизаторов».
Для полноты картины следует отметить, что в отчетах оренбургских гражданских губернаторов время от времени присутствовали обобщающие оценки по сюжетам, не связанным напрямую с формуляром. Таких тем было пять: переселенцы, пути сообщения, соляные озера, питейное дело и православное миссионерство. Эти позиции были ситуационными и поэтому не стали составной частью образа Оренбуржья.
Говоря о содержательной части установок, высказанных оренбургскими гражданскими губернаторами в своих отчетах перед верховной властью в 18851914 годах, следует отметить, что в целом их можно разделить на «позитивные» и «негативные» в отношении сложившейся в регионе ситуации. Соответственно, образ территории рисовался не только как положительный. Он мог быть и весьма критическим: все зависело от баланса такого рода оценок.
Образ региональной системы управления и правосудия в отчетах гражданских губернаторов выглядит двойственным. С одной стороны, применительно к системе управления отмечалось, что «должностные лица стоят на высоте своего положения» (1885), «личный состав весьма удовлетворителен» (1887), «усердие в деле народного образования» (1890), «серьезное отношение должностных лиц к общим интересам» (1893), «улучшение состава волостных и сельских лиц» (1896), «крестьянские учреждения добросовестно исполняют свои обязанности» (1900). С другой стороны, губернаторы указывали на «недостаток инициативы» (1885), «зависимость крестьянских должностных лиц от писарей» (1886), «недостаток грамотности должностных лиц» (1887), «недостаток образованности и необходимого сознания общественного долга» в среде городских должных лиц (1900), «перегруженность крестьянских учреждений многочисленными и сложными обязанностями» (1912).
Схожим образом описывалась и судебная система: «весьма близкий, дешевый и доступный для крестьян» суд (1885) в регионе, где «к волостным судам население относится с доверием и с большой охотою» (1887), был одновременно далек от идеала: «власть в суде писарей» (1885), «волостные суды не на высоте по причине малограмотности и слабого развития судей» (1895).
Легко заметить, что обобщающие оценки системы управления и суда вообще не затронули структур собственно государственных (например, полиции, напрямую подчинявшейся губернаторам), которые очевидным образом имели гораздо большее значение для общего образа региональной власти, чем органы самоуправления. Видимо, здесь сыграло свою роль своеобразное понимание корпоративной этики, в соответствии с которой давать оценки представителям Министерства внутренних дел и Министерства юстиции означало создавать конфликт с соответствующими ведомствами.
Все обобщения, связанные с судопроизводством (за единственным исключением), относятся к концу XIX в. В начале следующего столетия управление и суд даже в части общественного самоуправления были вообще исключены губернаторами из выстраиваемого для верховной власти образа региона. Это могло быть связано с царящим в государственных структурах империи высокомерным отношением к выборным органам власти, особенно крестьянским и особенно в условиях активизации революционного процесса. Важно отметить, что пока эти оценки присутствовали в отчетах оренбургских гражданских губернаторов, образ региона в них приобретал большую выразительность за счет наличия таких элементов, как «довольный крестьянин» и «систематическая борьба с бюрократией».
Иначе выстраивался образ регионального народного хозяйства. Большинство оценок в этой сфере было связано с земледелием, причем оно характеризовалось во всех отчетах как «развивающееся от года к году», имеющее «первенствующее положение», «главная основа благосостояния» населения края и т. п. Вместе с тем в отчетах регулярно возникала и тема ведущей роли скотоводства, и если посмотреть на содержащиеся в анализируемом массиве отчетов обобщающие оценки, то возникает впечатление, что в региональном руководстве не было единогласия относительно земледельческих и скотоводческих перспектив губернии: в отчете 1890 года «главной основой благосостояния» населения края названы сразу и земледелие, и скотоводство, в отчете 1893 года отмечается «заметное развитие скотоводства» (в отличие от земледелия), в отчете 1894 года скотоводство охарактеризовано как «занимающее второе место в экономической жизни губернии», в отчетах 1903, 1904 и 1911 годов как главное занятие для башкир края, а в отчетах 19121913 годов как «вторая важная отрасль сельского хозяйства, теперь уже не только у башкир», но и у крестьян и казаков. Таким образом, из отчетов следует, что образ земледельческой губернии трансформировался за исследуемый период в более сложный образ земледельческо-скотоводческой периферии.
Представление об Оренбуржье как аграрном регионе ретранслировалось путем выражения оценок, касающихся прежде всего переселенческой политики и положения переселенцев: «движение не прекращается» (1886), «прочное водворение переселенцев» (1887), «переселенческое движение усиливается» (1887), «переселенческий элемент представляет разнообразную массу и трудно поддается правильной регламентации» (1887), «являются в край нищими, волей-неволей должны скитаться по губернии» (1887), переселенческое дело «развивается в последовательном порядке и прочно завоевывает свое положение среди аборигенов края» (1903), «не имеют прочных связей с землею и считают свое проживание в губернии временным» (1904). После 1904 года обобщения такого рода из губернаторских отчетов пропадают. Приведенные выше суждения позволяют говорить об эволюции оценок переселенчества от условно-позитивного до в целом негативного фактора для аграрного развития Оренбургской губернии.
Удивительно, но в выстраивании перед правительством образа экономически успешного региона губернаторами практически совершенно не были задействованы позиции, связанные с указанием на развитие местной промышленности. Хотя объективно тут было чем гордиться: к 1914 году население Оренбурга составило 100 тысяч человек, а столица края стала самым крупным по числу жителей городом Урала и вошла в число 28 наиболее крупных городов Российской империи. Это было достигнуто благодаря развитию в регионе заводов и фабрик, среди которых значительную часть составляло производство, в котором были задействованы пятьсот и более человек. Однако отчеты губернаторов совершенно игнорировали эти вполне позитивные факты. Среди обобщающих определений, связанных с оценкой этой сферы, преобладает негатив: говорится о «хищнике-лесопромышленнике» (1885), о «непредприимчивости русских капиталистов» и нежелательности преобладания иностранцев в промышленности (1898), о «сокращении горнопромышленной деятельности» (1903), «упадке горного дела» (1905). Только в двух отчетах была сформулирована общая положительная тенденция в развитии региональной промышленности: имеющие место «технические усовершенствования и новые сооружения» (1894), «переход от ручных приисков к заводам» (1904). Обобщающие оценки, касающиеся производства в регионе, пропадают из отчетов после 1905 года, что, вероятно, следует рассматривать как своего рода реакцию на развернувшееся в стране революционное движение. Без сомнения, такой выбор был крайне недальновидным: местная губернаторская власть не дала возможности правительству увидеть активную модернизацию оренбургского региона.
К обобщающим оценкам в отношении местной промышленности примыкает суждение относительно развития в крае путей сообщения: «железнодорожная линия имеет в будущем весьма важное значение в экономической жизни» (1893). Это разовое упоминание, однако, не нашло своего развития ни в одном из последующих губернаторских отчетов несмотря на то что в Оренбургской губернии шло активное строительство железнодорожной сети, как в рамках Транссиба, так и в рамках проведения Оренбург-Ташкентской железной дороги.