Первым проснулся толстяк Берг. Они услышали, как он ходит по сараю и расталкивает остальных. Он постучался в фургон:
Вы выходите, малышня?
Да-да, идём!
Десять минут спустя он вернулся и поколотил в дверь покрепче:
Я уже согрел молоко для барышень-красавиц! Хотите, чтобы оно остыло?
Толстяк Берг, мы сейчас! Одеваем девчонок!
В ответ он заворчал, гремя котелками:
Ишь ты, можно подумать, там у нас принцессы! Вы хоть до вечера-то управитесь? Или уже к завтрему вас ждать?
Сейчас-сейчас, минуту!
Наконец они выбрались из фургона, старательно делая вид, будто только что проснулись.
Ранние пташки, ничего не скажешь, проворчал толстяк Берг, раздавая еду. Проголодались, барышни-красавицы?
Малышки, перепачканные молоком, похрюкивали от удовольствия.
Скоро вы там, Берг? Поторопи мелюзгу. Мы не можем торчать тут весь день.
Смерч метался туда-сюда, как волк в клетке. Его люди, чьи лица с каждым днём становились всё чернее от прорастающей щетины, уже давно увязали вещи. Стало, похоже, ещё холоднее. Лошади дрожали и били копытами, сгорая от нетерпения поскорее пуститься в путь.
Кучер повернулся к детям:
Поспешите, малыши
И вот тут-то Светлячок (а может, Букашка, неважно) спросила своим тоненьким, похожим на пение свистульки голоском:
А Братч? Он что, есть не будет?
Мимси не успела закрыть ей рот.
А и правда, спохватился кучер. Этот-то куда подевался?
Оборотни резко побросали свои дела и посмотрели на детей.
Пётр как ни в чём не бывало указал подбородком в сторону берёзовой рощицы позади сарая:
Отошёл, наверное У него всю ночь живот крутило.
Смерч не купился на эту ложь. Он быстро осмотрел рощицу и понял, что их надули. Вернувшись в сарай, весь багровый от гнева, он принялся лупить Петра тростью.
Где он? Где? Говори!
Он бил мальчика с такой яростью, будто перед ним опасное дикое животное. Беглый катался по земле, прикрывая голову руками. Большой Каль попытался вмешаться:
Перестаньте, он ни в чём не виноват!
Вожак оборотней хлестнул и его по лопаткам:
Тоже захотел получить, гнида?
Малышки в ужасе завопили. Мимси хотела броситься в драку, но толстяк Берг оттолкнул её.
Смерч, угомонись, сказал он.
Он схватил оборотня за плечо, и между ними завязалась молчаливая рукопашная схватка. Через несколько секунд Смерч выронил трость.
Шрам у него на скуле стал алым и казался струйкой крови. Он задыхался от ярости.
Да как ты смеешь
Одного уже потеряли. Не искалечь остальных, Смерч, мягко произнёс толстяк Берг.
Оборотень обернулся к своим приспешникам:
Куда вы смотрели? По коням! Вернуть его, а не то
И тут вдалеке раздался какой-то звук.
Динь-дилинь-дилинь! Динь-дилинь-дилинь!
Это звенели колокольчики. Звенели чуть слышно, но лошади мигом навострили уши.
Динь-дилинь-дилинь! Динь-дилинь-дилинь!
Смерч застыл на месте. К ним приближались чьи-то сани.
«Братч, сразу же подумала Мимси. У него получилось!»
Она первой бросилась наружу, за ней и остальные. Оборотни тщетно пытались их остановить.
Дровяной сарай стоял на возвышении, и вокруг густой стеной росли высокие ели. Сверкающий, почти слепящий туман клубился среди стволов, и казалось, будто деревья подвешены над землёй. И вот откуда-то оттуда, из глубины этого низко стелющегося тумана, доносился звон, который становился всё громче.
Динь-дилинь-дилинь! Динь-дилинь-дилинь!
Братч! закричала Мимси, сложив ладони рупором. Братч! Мы здесь!
К чистому и лёгкому звону колокольчиков добавились другие звуки скрип повозки и тяжёлая поступь коня.
Все внутрь, быстро! приказал Смерч.
Вместе с двумя другими оборотнями он занял позицию перед сараем, держа наготове трость.
Запри детей в фургоне, Берг. Быстро!
Никто не двинулся с места.
Сначала показалась лошадь. Старая кривоногая кляча, запорошённая снегом, громко дыша, показалась из-за деревьев.
Она с большим трудом тянула сани вроде тех, в каких лесники перевозят брёвна. Сани скрипели и трещали так, будто грозили в любую секунду рассыпаться на мелкие щепки.
Одинокая фигура восседала на облучке.
Мимси сразу узнала красную шапку, которую ему отдал Пётр.
Братч! завопили малышки. Это Братч!
Одноглазый не ответил на их приветствие. Даже когда они бросились к нему, крича и размахивая руками. Съёжившись под толстым слоем снега, который искрился на его одеяле, он с суровым вниманием следил одним глазом за дорогой, зажав поводья между колен.
Братч! Братч!
Бубенчики всё звенели и звенели, назойливые, точно шмель.
Динь-дилинь-дилинь!
У поворота на тропинку, которая вела вверх, к сараю, лошадь вдруг рухнула в снег, выпустив изо рта целое облако белой пены.
Все побежали к саням, по колено увязая в свежем снегу, которого щедро намело за ночь.
Братч! Братч!
Кучер в красной шапке сидел всё в той же позе. Его одинокий глаз застыл, будто стеклянный, брови покрылись инеем, а на коже появились голубоватые разводы.
Разойдитесь, приказал Большой Каль.
Когда толстяк Берг хотел снять его с облучка, Братч опрокинулся набок и бревном повалился в снег.
Каль встряхнул мальчика, тщетно пытаясь разбудить. Пальто на нём было разодрано в клочья на плече и карманах. Кто это сделал? Волки? Собаки, которых натравили лесники? Должно быть, он нашёл их хижину, украл сани и пытался убежать от погони?
Очнись, Одноглазый! Ну ты чего!
Ткань пальто стала похожа на картон. Пришлось оторвать пуговицы, чтобы освободить его грудь. Каль, опустившись на колени в снег, стал растирать её своими огромными руками и дуть Братчу в лицо.
Ну чего стоите? закричал он. Нужен огонь, горячий кофе! Вы же видите, он совсем замёрз! Помогите! Надо отнести его в сарай!
Остальные отступили, не в силах вымолвить ни слова.
Толстяк Берг опустил руку на плечо Большого Каля.
Всё напрасно, сынок, сказал он. Сам видишь: Одноглазого уже не вернёшь.
Глава восьмая
В монастыре Смолдно царила мёртвая тишина.
В крошечной промозглой келье, которую они делили с великим герцогом, Магнус Миллион вертелся в постели, силясь уснуть.
Его одеревеневшее тело было совершенно раздавлено усталостью. Временами ему казалось, что он проваливается в бездонную пропасть, он вздрагивал, просыпался и скрипел зубами, а сознание его тем временем носилось над ним, подобно бессонной летучей мыши.
Вы спите, ваше величество? вполголоса спросил Магнус.
Никто не ответил. Что же с ним такое? Может, события дня его так взволновали, что теперь не уснуть? Или он опьянел, хотя и не брал в рот ни капли вина?
Вечер выдался уж очень странным.
Сначала был ужин, которым их угощали за длинным столом трапезной. Один из братьев, сидевший отдельно от всех, что-то долго монотонно читал на латыни, глядя в толстую книгу с застёжкой из потускневшего серебра, и Магнус ни слова не понял. Остальные ели молча, согласно правилу, заведённому в монастыре.
Он даже почти заскучал по шуму и гвалту лицейской столовой.
В Смолдно жило всего семь монахов, плюс брат Грегориус. Семеро стариков с седыми волосами и желтоватой вощёной кожей.
Магнус был потрясён. Им всем явно перевалило за восемьдесят. Ну конечно, разве молодому и здоровому человеку захочется запереть себя навечно в этом орлином гнезде?
Необходимость молчать и есть в окружении древних стариков могла бы лишить аппетита кого угодно, но только не Магнуса! Он ничего не ел с тех пор, как они с великим герцогом завтракали в поезде, и теперь уплетал монастырскую пищу за обе щёки.
Когда ужин был окончен, монахи разбрелись по своим делам, а полковник Блиц ушёл к себе в келью, поручив великого герцога отцу-настоятелю.
Старец взял его за руку.
Я ещё не всё тебе рассказал об истории Смолдно, Никлас. У тебя осталось немного сил?
Конечно, святой отец.
Ну что ж, тогда пойдём. Я покажу тебе кое-что.
Он повернулся к Магнусу.
Возьми этот фонарь, сын мой. Вам с великим герцогом он понадобится.
Магнус поспешил выполнить его просьбу. Он не забыл обещания настоятеля показать им сокровище монастыря, и предвкушение не давало ему покоя весь ужин.
Желаете, чтобы я вас сопровождал, святой отец? спросил брат Грегориус.
Настоятель покачал головой.
Можешь идти отдыхать. Я в надёжной компании.
Вслед за стариком Магнус и великий герцог прошли через часовню. Стены её были увешаны иконами, мягко сиявшими позолотой. Здесь так сильно пахло ладаном, что правитель Сильвании чихнул. И тут же поспешно перекрестился, будто совершил грех.
Можешь идти отдыхать. Я в надёжной компании.
Вслед за стариком Магнус и великий герцог прошли через часовню. Стены её были увешаны иконами, мягко сиявшими позолотой. Здесь так сильно пахло ладаном, что правитель Сильвании чихнул. И тут же поспешно перекрестился, будто совершил грех.
Будь здоров, сын мой, с доброй усмешкой сказал отец-настоятель.
Он пребывал в удивительно игривом настроении. Присутствие двух мальчишек словно развлекло его среди монастырской тишины.
Следуйте за мной, сказал он и исчез в темноте, предоставив им идти на звук его шлёпающих сандалий.
Магнус и великий герцог проникли на узкую винтовую лестницу. Потолок здесь был такой низкий, а каменные ступени, выдолбленные в скале, на которой стоял монастырь, такие стёртые, что казалось, они очутились внутри морской раковины.
Осторожно, ваше величество, не поскользнитесь, предупредил Магнус, поднимая фонарь выше.
Ему отозвалось эхо, и Магнус от неожиданности вздрогнул.
По мере того как они спускались ниже, вес монастыря будто всё больше давил им на плечи. А что, если скала обрушится, как старый сгнивший зуб?
Вдали послышался скрип двери. Ещё один пролёт, и лестница закончилась, обнаружив внизу тускло освещённую подземную галерею.
Осторожно, не стукнитесь головой, предупредил настоятель.
«Бум!» ответил ему череп Магнуса. Мальчик ругнулся и едва не выронил фонарь.
Они вошли в тесную круглую комнату со сводчатым потолком и голыми стенами, погружённую в странный голубоватый свет морской пещеры.
Тут и там угадывались остатки старинных фресок, настолько бледные, что их можно было принять за цветные тени.
Мальчики озадаченно остановились на пороге, и отец-настоятель подбодрил их:
Входите, дети мои, входите. Добро пожаловать в крипту[4] Смолдно.
Какое сокровище надеялся увидеть Магнус?
В крипте не хранилось ни драгоценностей, ни старинных картин, ни изделий из золота. Только ржавый фонтанчик, устроенный в нише у дальней стены.
Из фонтана тоненькой струйкой, буквально по капельке, вытекала вода и собиралась в чём-то вроде деревянной чаши. Внизу был устроен совершенно смехотворный слив в форме креста, такой старый, что местами камень его стёрся до белоснежного цвета.