А с листочками справится, она со всем справится. Надо прибавить ей. Тянет ее к Роксане. Жалко, не поговоришь.
С праздником тебя, Роксаночка, с женским днем!
Та не удивляется, не кивает, просто не отзывается никак.
Больница администрация суд. Все близко, пешком.
В больнице Жидков, ее бывший. Уже полгода тут. Дом не отапливается, некому приглядеть. А какие варианты оформлять в интернат? Да ему осталось-то Летом, если дотянет, домой.
Жидков опять начудил: пробрался ночью в ординаторскую, вызвал скорую: плохо мне, не могу дышать! А скорая тут же на первом этаже.
Появляется главврач, рот вытирает, уже празднуют:
Ксения Николаевна, хотите послушать? Все разговоры на скорой записываются. Зачем ей слушать? Пошли к Жидкову. Все такое обшарпанное, когда ремонт-то делать будем, а?
Главврач остается сзади: Я у себя. Жидков сидит в коридоре, желтый весь, высох. Давно не видела. Ну, живой? Сколько весишь? Килограмм пятьдесят, не больше. Захватила ему поесть.
А ты, Ксюха, все восемьдесят?
Да нет, меньше. Семьдесят пять семьдесят семь, все в той же поре.
Жидков смотрит просяще, чего-то задумал. Жалко его, конечно, но всем помирать придется.
Когда заберешь-то?
К лету, ведь сказано.
К лету, говорит Жидков, я уже с Верочкой нашей буду. Хоть коммунистам и не положено в такие вещи
Положено. Теперь всем положено. Коммунист! Какую страну умудрились про Вот только не надо сегодня опять про Верочку, хватит уже. Часто он стал ее вспоминать: она его, видите ли, навещала, книжки читала вслух. Хорошие, говорит Жидков, книжки, а какие не помнит уже.
Положено. Теперь всем положено. Коммунист! Какую страну умудрились про Вот только не надо сегодня опять про Верочку, хватит уже. Часто он стал ее вспоминать: она его, видите ли, навещала, книжки читала вслух. Хорошие, говорит Жидков, книжки, а какие не помнит уже.
Не лечат меня, Ксюха. Другим капельницы
По коридору идет медсестра. Движение головой: Пригласите лечащего врача.
Молодой какой-то, новый, чистенький не по-нашему:
Я уже все объяснил вашему мужу, простите, вашему бывшему мужу. Нет, только операция. Да, в Москву, мы на сердце не делаем операций. В области тоже не делают. Риск есть. Скажем десять процентов. А вероятность умереть от болезни все сто. Понимаете?
Ишь ты, какой говорок. Снова рука чешется. Спокойно:
А областные специалисты придерживаются иного мнения. Да и какая операция в таком возрасте? Жидкову: Выписку из области принеси.
Жидков толком идти-то не может, два шага и задыхается. Обгоняет его, заходит в палату, двухместная, еще какой-то гниющий старик. Не могли дать отдельную? Все-таки второй секретарь, не колхозник какой-нибудь. Надо историю уважать. Роется в тумбочке, жуткий смрад, это не от старика: остатки пельменей, которые посылала. Жидков наконец доплелся:
Слушай, Ксюха, пасеку у меня купи, а?
Пошел ты со своей пасекой! Ага, вот: консервативное лечение по месту жительства. Врач кривится: кто эту чушь написал? Они там не разбираются А ты, значит, разбираешься? Чего-то начинает ей объяснять. Она не понимает, не слушает. Вдруг включается:
С операцией он может сколько угодно прожить. Мы его уговорили, почти. А вы должны быть не частью проблемы, а частью ее решения.
Это уж слишком! К главврачу: так, чтобы каждый день капельницы, дважды в день. Под его ответственность. Под личный контроль. Говнюка этого к Жидкову не подпускать. Ваших женщин с праздником.
И вас с наступающим, Ксения Николаевна, здоровья вам!
Павел Андреевич на месте?
На месте он, на месте, для вас, Ксения Николаевна, всегда на месте.
Что за глупая улыбка? А потому что знает.
Пять лет назад она пришла к Паше, только вступившему в должность, его и привела сюда Ксения простой парень, главное, что из местных (из местных плюс дед воевал, внук солдата, вот и все его козыри), поздравить, пожелать многих лет работы на благо города. Поговорили о том о сем, и вдруг стал толкать ее в заднюю комнату: Посмотрим кино про меня? Какое еще кино? Увидишь, Ксения Николаевна, интересное.
В комнатке диван, занавешены окна. Паша навалился сзади, как учили: женщины любят силу. Ты что творишь, Паша? Ухаживаю. Сдурел на радостях, да? Я ж почти бабушка. Девки в городе перевелись? Паша чуть отодвинулся, покрутил головой: Мне теперь статус нужен. Опять принялся за нее. Ладно, будет тебе статус, минуточку, отвернись, сокол. Паша выпускник летного училища, низенький, шеи нет, голова большая, а остальное все маленькое-маленькое. Смех и грех. Любовь длилась сорок секунд и с тех пор не возобновлялась, но городу известно: они любовники. Тут все про всех знают, кто сказал?
Паша подписывает открытки к Восьмому марта, не лень? существует же ксерокс. Нет, все сам, трудоголик.
Не бережешь себя, Паландреич. Дурак ты, а не трудоголик.
С чем, спрашивает, пришла? Да так, пошептаться надо.
Паша принимает государственный вид:
Ну что же, давай, Ксения Николаевна, порешаем вопросы, пошепчемся.
Она излагает: часовня, вот планы, дело за малым земля. С духовной властью все согласовано: часовня нужна. А у нее сосед на пятнадцати сотках жирует, практически в центре города.
Он ничего вроде, заявляет Паша. Кристинка моя у него. Живет, говорит, как эта, как птичка.
Ага, как птичка. Небесная. Хорошо себя чувствует.
Паша ужасно вдруг напрягается:
Как там программа: духовное возрождение, славянская письменность, а?
С каких пор мы стали разбираться в письменности, Павел? Муниципальное жилье птичке твоей дадим, тем более если программа. До него доходит, как до жирафа. Дома горят, ты ведь работал пожарником! хочется крикнуть Ксении Николаевне, но о таких вещах даже с Пашей нельзя.
Я думала, ты мужчина. Поговори с Савельичем, Савельич деловой человек, бизнес в области, но не забывает и малую родину. Ты же на той неделе мне обещал!
Извини меня, Ксения Николаевна, та неделя это та неделя, а эта неделя это эта неделя.
Извини меня, Ксения Николаевна, та неделя это та неделя, а эта неделя это эта неделя.
Разница в чем, Паша?
Паша не знает. Он слышал эту фразу от областного начальника. Тому тогда не возразил никто. Ну да, Паша теперь постоянно бывает в области.
Край какой-то. Тупик. Он хоть знает, что такое часовня? Думает, наверное, узнавать время? Бурчит:
Не вижу, этой, логистики.
Лучше боулинг, считает Паша. Боулинг более востребован.
Какой еще боулинг? Ты ведь, Паша, государственный человек.
Государство, Ксения Николаевна, понятие относительное.
Сидит, надулся. За жирафа обиделся? Да тебе любое сравнение с жирафом Вдруг озарение:
У учителя знаешь какие дела творятся? вдохновенно рассказывает. Почирикает, почирикает птичка, да и нагадит. Прямо позади ее дома гнездо разврата свила. За дочь не страшно?.. еще говорит и еще, платок достает, подносит к глазам. Хочешь, чтобы она?.. Чтоб и она?
Ладно, разберемся с этим чмо, произносит Паша. Давно бы так. Разрулим ситуацию. Будет тебе часовня! Готовь решение! Давай по маленькой, Ксения Николаевна, с наступающим праздником, здоровья тебе, сил, любви!
Офицеры пьют стоя. Господи, блин, достал.
Суд больше для радости, чем для дела. Егор Саввич, судья, веселый, петь любит и служит хорошо, музыкально: плавно, без пауз ведет процесс. Сдавать стал немножко в последнее время, облез, в область ездит обследоваться. Атрофические изменения головного мозга выявили у Егора. Ксения смеется: Не рассказывай адвокатам.
Если о чем-то жалела в жизни, так о том, что не стала судьей. Каждый раз мурашки по коже, когда приговор: все стоят, судья зачитывает, хорошо. Сам только что напечатал, и вжик три, пять, десять лет.
Сегодня судят двух ее бывших таджиков. Уволила еще в сентябре, чего-то строят теперь, верней строили. Преступная нация, исключения лишь подтверждают правило.
Утро было пасмурное, а тут и солнышко. Пока шла до суда, развеселилась совсем, Пашин коньяк подействовал. А вот и они, красавцы, возле задней двери. Неудобно, небось, держать сигарету двумя руками? Похудели вы без Ксении Николаевны, осунулись. Ничего, на казенном поправитесь.
Выходит Егор, уже облачился:
Начинаем процесс. Здесь по-домашнему. Что, ребята, щекочет жопу воздух свободы? все у него ребята. Эти, похоже, и русского-то не знают. Давайте, айн-цвай, в зал. Ты тоже, Ксения, заходи.
Как обычно, она идет в заднюю комнату, дверь туда приоткрыта, все видно и слышно. Адвокаты оба по пятьдесят первой, обеспечивают право на защиту, прокурор, секретарь на месте все.
Встать, суд идет. Прошу садиться, никто и двинуться не успел. Отцу Александру поучиться бы, любую службу развозит на два часа. Номер дела, статья, имена подсудимых не выговоришь, государственное обвинение поддерживает младший советник юстиции такой-то, отводов нет, ходатайств нет. Статья Конституции подсудимым разъяснена. Обвинительное заключение. Прокурору: сидя давай.
На автостанции эти двое отобрали у мальчишки какого-то телефон. Мальчишек, насколько известно, там было несколько, и телефонов несколько, но заявление в милицию уговорили подать одного, да и таджиков было не двое, а трое, но третий сбежал. В жизни иначе все, чем в суде, не так стройно. Тем и хорош суд. Никому не нужны ни лишний таджик, ни лишние телефоны, ни потерпевшие, которых не вытащишь в процесс.
Егор мелко кивает в такт внутренней какой-то музыке. Или правда атрофировалось чего? От адвокатов только и слышно: Встань, Отвечай суду. Первый таджик с обвинением согласен полностью, второй частично. Первый да, бил потерпевшего он, шарил по карманам тоже.
Чем шарил, руками? спрашивает прокурор.
Чем еще можно шарить? Понимает ли обвиняемый, о чем его спрашивают? Ксения прикидывает возраст. Школу не надо прогуливать. Какая была страна!
Второй таджик по-русски говорит уверенней:
Мы сидели с Виталиком С каким Виталиком? Никто не спрашивает. Роллтон кушали.
Супы быстрого приготовления Роллтон, перебивает Егор. Рекламная пауза! Поворачивается к двери, за которой, он знает, прячется Ксения.
Тебя не за это судят, вступает адвокат, за грабеж. Бил потерпевшего? Угрожал ему? Телефон кто вытаскивал?
Про телефон ответить не могу, произносит подсудимый. Находился в состоянии алкогольного опьянения. Адвокат машет рукой.
Допрос свидетеля-милиционера занимает еще полторы минуты, прения сторон две. Суд удаляется на совещание.