Ты вчера ходила в лес с лодочной сменой, говорит она. И ждет.
Да.
И как там?
По-другому. Трудно выдавить из себя даже слово.
В смысле?
Ну Помни о Уэлч, помни о своих обязанностях. Все хорошо. Деревьев стало больше, говорю я как дура.
Слушай, Гетти, я должна знать. Должна. Ты его видела? Моего папу? Мой дом? Хоть что-нибудь?
Я качаю головой.
Прости, Риз. Она отворачивается, но я успеваю заметить, как она смаргивает слезы. Я неловко прокашливаюсь, мечтая провалиться сквозь землю. Где, интересно, Байетт? Она собиралась нас найти.
Риз не отвечает, и я направляюсь к школе, но не успеваю пройти и нескольких ярдов, как ко мне, задыхаясь от бега, подскакивает Кэт. Я стараюсь не смотреть на кровоточащие волдыри, рассыпанные у нее вдоль линии роста волос.
Гетти, выдыхает она. Тебе надо в школу.
Меня сковывает ужас. Я с трудом сглатываю.
Зачем?
Твоя подруга. У нее приступ.
Сперва я ничего не чувствую только покалывание в пальцах и тупую боль за сросшимися веками. А потом накатывает тошнота, и у меня подкашиваются колени.
Нет, не может быть, я только что ее видела.
Мне очень жаль, говорит Кэт. Я прибежала, как только это случилось.
Это невозможно. Я была с Байетт каких-то десять минут назад, и с ней все было хорошо. Она должна быть в порядке.
Я оборачиваюсь в поисках Риз, но она спрыгнула с ветки, вышла следом за мной из рощи и теперь стоит у меня за спиной, сжав губы в нитку. Без единого слова мы бросаемся к школе, ускоряясь и ускоряясь, пока я не влетаю в вестибюль.
В это время дня тут почти пусто, не считая группки девочек у камина. Байетт нет. Надо было спросить Кэт, где она, надо было, надо было.
Успокойся, негромко говорит Риз, и я нашариваю ее руку и сжимаю изо всех сил.
Я была с ней всегда во время приступа, который оставил Байетт без голоса почти на неделю, во время приступа, который прорезал ей кожу на спине и подарил второй позвоночник. Я должна быть с ней и сейчас.
Воздух оглашается животным воем. Ледяной страх обрушивается на меня, и я отлепляюсь от Риз. Звук доносится из дальней части школы, из южного крыла, ведущего в кухню.
Я проталкиваюсь мимо девочек у камина и мчусь по коридору, а мимо проносятся классные комнаты и кабинеты. Пусто: Байетт нет, Байетт нет, Байетт нет. Но вот наконец и она лежит на полу кухни, раскинув руки, и ее темные волосы закрывают лицо.
Пожалуйста, только не это.
Я падаю на колени рядом с ней. Она открывает рот, как рыба, и две струйки крови, которые текут у нее из носа, пачкают ей зубы. По-моему, она плачет, но сказать наверняка сложно. В одной руке зажата пачка крекеров, другая царапает горло.
Что случилось? Слова льются потоком, путаясь и опережая друг друга. Где болит? Что такое?
Она произносит что-то одними губами, и это что-то похоже на мое имя, а потом у нее закатываются глаза. Она вздрагивает, напрягая мышцы, и ее тело изгибается вслед за проходящей по нему волной.
Кажется, я кричу, но я себя не слышу. Кто-то кладет руки мне на плечи и пытается оттащить меня назад. Я отбиваюсь и пытаюсь проверить пульс у нее на шее.
Привет, говорю я, когда она открывает налитые кровью глаза. Это я. Все хорошо.
Я послала за Уэлч, говорит Риз. Ее голос звучит спокойно и взвешенно, но я знаю Риз и знаю, что это означает: она в панике. Она обходит нас и встает с другой стороны от тела Байетт, только смотрит она не на Байетт. Она смотрит на меня. Потерпите, ладно?
Я послала за Уэлч, говорит Риз. Ее голос звучит спокойно и взвешенно, но я знаю Риз и знаю, что это означает: она в панике. Она обходит нас и встает с другой стороны от тела Байетт, только смотрит она не на Байетт. Она смотрит на меня. Потерпите, ладно?
В прошлый раз крови было много. Она расплывалась под Байетт, собиралась в щелях между половицами. В этот раз кровь течет только из носа, пачкая рот и стекая на пол. Я закатываю ей рукава и ищу следы ран.
Мне нужна твоя помощь, говорю я, склоняясь над ней. Видеть ее такой мучительно больно. Расскажи мне, что с тобой.
Она поднимает дрожащую руку и хватается пальцами за воротник моей рубашки. Я наклоняюсь так низко, что ее слюна пачкает мне щеку.
Гетти, говорит она. Гетти, пожалуйста.
За всю свою жизнь ничего хуже я не слышала. Ее голос скрежещет, как металл по металлу, как хор миллиона человек, это разом и крик, и шепот, и все, что между ними, и я испытываю боль физическую боль, пронизывающую меня до костей. Еще немного, и они треснут, как будто сделаны из стекла.
Я сворачиваюсь в клубок и зажимаю уши ладонями. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем мое тело перестает вибрировать и я снова могу думать.
Черт, выдыхает Риз слабо похоже, ей тоже досталось. Что это было?
Не утруждаясь ответом, я снова подползаю к Байетт, которая часто дышит еще немного, и у нее начнется гипервентиляция, и пытается сесть. Она напугана. За полтора года токс я ни разу не видела ее напуганной.
Все хорошо, говорю я и протягиваю ей руку. Но она мотает головой и прижимает ладонь к моей щеке, словно спрашивая: «Как ты?»
Из коридора доносятся голоса; они приближаются это Уэлч и кто-то еще, наверное Джулия и Карсон. Это работа для лодочной смены: привести все в порядок, убрать следы. Только на этот раз речь идет о Байетт, и я не позволю им ее у меня забрать.
Со мной все нормально, говорю я, когда Байетт дергает меня за мочку уха, привлекая внимание. Уэлч идет. Она за тобой присмотрит.
Байетт делает вдох и собирается что-то сказать, но Риз мгновенно оказывается рядом и крепко зажимает ей рот ладонью.
Не разговаривай, говорит она. Будет больно.
Уэлч врывается в кухню в сопровождении Джулии и Карсон. Они смотрят на Байетт, и рука Джулии зависает над ножом на поясе, но Уэлч поворачивается ко мне:
Она может ходить?
Я знаю, что сказала бы Байетт что она здесь и может говорить за себя сама, но я больше никогда не хочу испытывать то, что случилось, когда она открыла рот.
Думаю, да.
Уэлч кивает Карсон и Джулии.
Поднимайте ее.
Слегка пошатываясь, я встаю.
Я помогу.
Исключено. Уэлч качает головой.
Это работа лодочной смены. Я лодочная смена!
Не в этот раз.
Джулия и Карсон подходят ближе, их ботинки скрипят на плиточном полу. Избегая моего взгляда, они приседают по обе стороны от Байетт, хватают ее под руки и помогают встать.
Она не сопротивляется. Думаю, понимает, что это бессмысленно. Она просто смотрит на меня, пока ее уводят, и в последний момент, проходя мимо, вкладывает мне что-то в ладонь.
Пачка крекеров, перетертых в крошку. Видимо, она нашла тайник Тейлор.
Я прижимаю крекеры к груди, стараясь не расплакаться. Она хотела, чтобы я поела, сказала, что мне нельзя морить себя голодом.
Тебе придется вернуть это на место, говорит Уэлч, и я резко поворачиваюсь к ней. Она что, шутит?
Прошу прощения?
Она кивает на крекеры.
Еда есть еда.
Я не нахожусь с ответом, но мне не нужно этого делать.
Нет, спасибо, встревает Риз. Думаю, мы оставим их себе.
Она смотрит на меня, и сердцу становится тесно в груди. Вот, значит, каково это когда за тебя заступается Риз.
Уэлч переводит взгляд с меня на нее, а потом пожимает плечами. Никто, кроме нас, не увидит этой слабости, и порой она продолжает нам потакать, когда может себе это позволить.
Она уже почти скрылась в коридоре, когда я не выдерживаю и кидаю ей вслед:
Байетт поправится? Мой голос скрипит, и в другой ситуации меня бы это смутило, но сейчас это последнее, что меня волнует. Она ведь скоро вернется?
Уэлч останавливается, но не оборачивается. Секунду я смотрю на контур ее плеч, который вырисовывается в темноте, а потом она уходит. Я стою на кухне с затуманенным зрением. И, хотя я до сих пор чувствую, как руки Риз сжимают мне шею, сейчас мне нужна только она.
Думаю, с ней ничего серьезного, говорю я вслух, словно после этого мои слова обретут вес.
Так и есть, кивает Риз.
Она смотрит на меня с верхней койки. Я лежу внизу на спине, сложив на груди руки. Я думала, что она продолжит избегать меня, как избегала с момента моего назначения в лодочную смену, но она поднялась со мной наверх, словно ничего такого не было. Я пыталась заснуть мы обе пытались, но посреди ночи я не выдержала и тяжело вздохнула, и Риз свесилась со своей койки, чтобы посмотреть на меня.
Она поправится.
Но мы обе прекрасно знаем, что в лазарет отправляют только в самых тяжелых случаях. И те, кто туда попадает, как правило, не возвращаются.
Я плотнее кутаюсь в куртку.
Мне страшно.
Знаю.
Кроме нее у меня никого нет.
Повисает тишина, и до меня доходит, что я только что сказала. В присутствии Риз.
Прости.
Ничего.
Наверное, теперь мне полагается сказать, что я ничего такого не имела в виду. Но, по правде говоря, я никогда не считала Риз своей. Такая, как она, не могла принадлежать кому-то вроде меня и вообще кому угодно.
Нет, правда, говорит Риз. Байетт поправится.
Ты не можешь этого обещать.
Она хмурится, а потом переворачивается на спину и исчезает из виду.
Я и не обещаю.
Ладно, говорю я и слышу, как она ворочается, устраиваясь поудобнее.
Помнишь, как мы ездили на экскурсию в музей? медленно произносит она. В Портленд.
Раньше, в первые дни токс, мы постоянно так делали с Байетт: валялись в постели и обменивались воспоминаниями, а Риз молча лежала наверху не участвовала, но слушала. Теперь я точно знаю, что слушала.
О да, говорю я. Конечно, помню.
Я до этого никогда не бывала в Портленде.
У меня вырывается смешок.
Ты нигде не бывала.
Мы обедали на фудкорте и пили газировку из автоматов. Смешивали разные вкусы в одном стакане.
Классная вышла экскурсия.
Больше всего мне понравилось, как тебя стошнило в планетарии.
Байетт сказала бы почти то же самое. Риз старается, но у нее не совсем получается, потому что никто не Байетт, кроме самой Байетт, и даже девочка из портлендских воспоминаний не она. Есть в ней что-то, чего никто не может коснуться: ни я, ни Риз. Никто. Оно принадлежит только ей, и я даже не знаю толком, что это, знаю лишь, что оно есть и оно исчезает вместе с ней.
Глава 6
Я не хочу, чтобы утро наступало, но оно приходит. Резкие, яркие лучи солнца пробиваются из-за облаков. Я зарываюсь лицом в подушку, страшась увидеть пустоту там, где должна быть Байетт.
Верхняя койка скрипит, и я слышу, как Риз шепотом меня зовет. Я перекатываюсь и открываю левый глаз; правый болезненно пульсирует, как всегда после пробуждения. Она смотрит на меня, свесившись с кровати. Коса растрепалась, и тонкие золотые прядки лезут ей в глаза. Небольшой закругленный нос, низкие скулы, румянец на щеках.