В дверь постучали. Лейба подал Анне и ее мужу сигнал, и крестьяне вошли в лавку, волоча тяжелую могильную плиту.
В дверь постучали. Лейба подал Анне и ее мужу сигнал, и крестьяне вошли в лавку, волоча тяжелую могильную плиту.
Анюта, стройная миниатюрная брюнетка с ямочками на щеках, в цветастом платье и белом платке, оттенявшем ее смуглое лукавое личико, мельком взглянула на господ и обратилась к Шепселю:
Господин Гойдман, это мы нашли сегодня. Сколько вы дадите за плиту?
Господа заволновались. Шепсель надел очки точь-в-точь как у старого Якова Нахумовича и наклонился к плите.
На какой глубине вы ее отыскали? поинтересовался он, ощупывая мрамор и удовлетворительно крякая.
Метра два-три, встрял муж, туповатый детина с плоским прыщавым лицом.
Понятно, кивнул Шепсель. Значит, век пятый нашей эры. Что ж, я беру у вас вашу находку.
Вы действительно уверены, что это древнегреческая могильная плита? вмешался представительный господин.
Шепсель развел руками, как бы давая понять, что ошибки здесь не может быть никакой.
Тогда позвольте. Розовощекий выдвинулся вперед и достал бумажник. Скажите, сколько она стоит?
Вы уважаемые люди, по лицу Гойдмана-младшего расползлась масляная улыбка. Я отдам ее вам за двести пятьдесят рублей. Согласитесь, господа, это недорого. В соседней лавке с вас содрали бы четыреста, но мы не запросим столько. Нам очень важно иметь постоянных клиентов, которые бы нам доверяли. И нам очень важно, чтобы вы пришли к нам еще. Или приехали с другого конца России.
Клиенты переглянулись. Гойдман видел, что его льстивые слова пришлись им по душе.
Согласны! воскликнул второй, тоже седоватый, но с бледным лицом заложник сырого питерского климата. Мы берем товар.
Через несколько минут покупатели, очень довольные, вышли из лавки, а Шепсель и Лейба, не менее радостные, протянули Анюте пятьдесят рублей.
Ты их честно заработала, сказал ей Лейба и повернулся к брату: Шо мы имеем сегодня еще?
Три обломка древнегреческой колонны, отозвался Шепсель. Кстати, тоже ходовой товар. Я думаю, он у нас не залежится. Анюта, никуда не уходи.
Крестьянка кивнула и отправилась в садик. Туповатый муженек, как тень, поплелся за ней, но не успели они примоститься под сливой, как снова услышали условный сигнал.
Шепсель оказался прав. Товар не залежался. Покупатели не обходили лавку, и деньги к проходимцам текли рекой. И не жалкие копейки, которые они когда-то выручали от продажи леденцов и лаврушки. Сотни, сотни и сотни, постепенно складывавшиеся в тысячи.
Глава 14
Дивногорск, наши дни
Игорь оказался культурным и ненавязчивым жильцом.
Утром он принес ей нехитрый завтрак, состоявший из тостов, густо намазанных маслом, и яиц всмятку.
Я не стал сильно ковыряться в твоем холодильнике, объявил он с порога. Но решил, что даже такой набор продуктов позволит тебе не торопиться на работу. Ты можешь пить кофе и блаженствовать.
Лиза вспомнила, что ей предстоит уборка огромной квартиры своей постоянной клиентки, и вздохнула:
Не до блаженства. Но все равно спасибо. Ключи я оставлю тебе. Чем планируешь заняться?
Знаешь, я проснулся очень рано и раздумывал над твоими словами, признался он. Действительно, мне стоит поискать работу. Пусть на первых порах она будет не очень престижной. Но я не могу позволить тебе ишачить на двоих, тем более когда один здоровый мужик, с блеском проходивший все медкомиссии.
И правильно, согласилась Лиза, допивая кофе и запахивая халат. Вдруг подвернется что-нибудь подходящее?
Она прошла в ванну, где вскоре заурчал душ, а Игорь плюхнулся в мягкое кресло.
По правде говоря, идти никуда не хотелось. Он не обманывал эту малознакомую добрую женщину, он хотел летать, потому что это было его призванием. Остальная работа вызывала отвращение. Неужели и ему придется стать уборщиком, хотя бы и на время?
Она вышла из душа помолодевшая, с сияющей кожей.
Кстати, ты можешь сдать квартиру. Это тоже дополнительный заработок.
Он усмехнулся:
Небольшой. У меня всего однушка. Когда мы продали с моей бывшей трешку и разделили ее пополам, я остался в однушке, в самом плохом районе нашего города. Все собирался сделать ремонт, но, Игорь виновато развел руками, так и не сподобился. А теперь и вообще недосуг. Кстати, и машину пришлось оставить ей. Тогда я не возражал, думал: ей она нужнее.
Лиза подошла к нему и провела рукой по его черным волосам.
Все еще будет хорошо, сказала она твердо, вот увидишь.
Мужчина отмахнулся:
Посмотрим. Ладно, я побежал.
Подожди, я с тобой. Они вышли вместе, и Лиза дала ему ключи. Я уверена, ты придешь раньше меня.
В голове мелькнула мысль, что, возможно, она совершает глупость. Да, ей стало жалко человека, но она о нем ничего не знала. А кроме поговорок, прославляющих добрые дела, есть и другие, например «добро наказуемо».
«Что он вынесет из моей квартиры? успокоила себя женщина. Старую мебель? Ей давно пора на свалку. У меня нет тайников, где бы я прятала сбережения на черный день. Ничего у меня нет».
До вечера. Женщина улыбнулась и направилась к остановке, чувствуя, что он стоит и смотрит ей вслед.
Глава 15
Очаков, 1891 г.
Несмотря на начало сентября, осень не позолотила ни одного листа на деревьях, трава пожухла еще в июле, дни и ночи оставались такими же жаркими, как и в августе.
Шепсель сидел на камне, глядя в яму (они с Лейбой продолжали раскопки только для отвода глаз) пустым взглядом, и думал только об одном, вернее, об одной.
Однажды запавшая в душу, Малка не давала спокойно спать, занимала его мысли днем и ночью, казалось, постоянно находилась рядом, протягивала во сне ему сочные губы для поцелуя, но с рассветом исчезала, и он вставал усталый и раздраженный.
В последнее время Шепселя не радовала прибыль. Ему хотелось обладать красавицей, но он не знал, как к ней подступиться. Несколько раз, встречая ее по дороге к мастерской Нахумовича, он пробовал заговорить, однако девушка отделывалась незначащими фразами или просто молчала, вероятно помня наказы дяди.
Старый Яков не уставал говорить Шепселю:
Ну не пара ты нашей Малке. Ну набьешь карманы деньгами, а на поверку все равно жулик, мошенник. Ты никогда не заработаешь кусок хлеба честно, а это значит, что рано или поздно окажешься в тюрьме. Я не для того вложил душу в мою девочку, чтобы отдать ее уголовнику.
Шепсель вспыхивал, как спичка, испытывая большое желание ударить скульптора по лысевшей голове.
Сам-то разве не этим же промышляешь? Купил бы ты своей Сарре меховое манто, если бы не наш антиквариат?
Яков презрительно фыркал и сплевывал:
И все же я скульптор и зарабатывал без ваших афер. А кто ты? Недоучка-сапожник? Шепсель, по-хорошему тебя прошу: не раскатывай губу на мою Малку.
И младший Гойдман решил больше не разговаривать со стариком. Он хотел подкараулить Малку где-нибудь подальше от дядиной мастерской, чтобы девушка выслушала его признания.
Да, именно признания. Младшему Гойдману не хотелось ходить вокруг да около, как когда-то говорил его отец: «Шоб да, так нет». Красавица должна знать, как он к ней относится и что готов для нее сделать.
А чтобы она не сомневалась в его словах, Шепсель купил у ювелира дорогое кольцо с бриллиантом и сережки. Не у каждой девушки в Очакове есть такие украшения. Он искренне надеялся, что растопит лед в сердце неприступной красавицы.
Только бы выдался удобный случай, только бы выдался, и уж он своего не упустит. Во всяком случае, постарается.
О чем думаешь, брат? Лейба, вернувшись из лавки, опустился возле него и коснулся рукой его пиджака. А, знаю, о своей зазнобе. Крепко же она запала тебе в душу.
Шепсель хотел отшутиться, но промолчал.
Я бы на твоем месте присмотрел кого другого, дружески посоветовал Лейба. Не отдаст ее тебе старый Яков, хоть и делает с нами щахер-махер. Кто мы в его глазах? Босяки одесские. А он скульптор, уважаемый человек. Принеси ему десять килограммов скифского золота и то не увидишь Малку.
Шепсель грустно вздохнул:
А другая мне не нужна, Лейба. Только ее и хочу, о ней дни и ночи думаю.
Брат поцокал языком.
Знаю одно проверенное средство. Давай пойдем в кабак. Выпьем водки и забудешь Малку хотя бы на время.
Шепсель махнул рукой, словно рубил воздух:
А пошли.
Он отряхнул штаны, и братья зашагали к городу.
Когда закончилась вздыбленная раскопками земля, потянулись поля и огороды, на которых, как муравьи, копались жители города. Они неустанно сеяли, сажали и возделывали, а потом несли на рынок плоды своих трудов: огромные сахарные арбузы с желтыми и белыми боками, продолговатые дыни, сладкие как мед, желтую морковь, развесистую капусту, петрушку, лук, чеснок.
А пошли.
Он отряхнул штаны, и братья зашагали к городу.
Когда закончилась вздыбленная раскопками земля, потянулись поля и огороды, на которых, как муравьи, копались жители города. Они неустанно сеяли, сажали и возделывали, а потом несли на рынок плоды своих трудов: огромные сахарные арбузы с желтыми и белыми боками, продолговатые дыни, сладкие как мед, желтую морковь, развесистую капусту, петрушку, лук, чеснок.
Может, на ярмарку заглянем? спросил Лейба, вытирая пот, градом катившийся с его загорелого лица. Дед Петро горилку принесет. Ух и хороша у него горилка, враз тебе мозги прочистит.
Шепсель ничего не ответил, но покорно последовал за братом. Если бы они не знали, в каком месте обычно проводилась ярмарка, все равно отыскали бы ее по гулу. Она гудела, словно пчелиный улей, продавцы наперебой расхваливали товары, а придирчивые покупатели осматривали их и даже пробовали на зуб.
Очаковская ярмарка была похожа и не похожа на ярмарки, которые проводились по всей России. Крупные ярмарки продолжались долго: от двух недель и до полутора месяцев, и купить на них можно было что угодно. Здесь же работали балаганы, артисты развлекали публику песнями и кукольными представлениями, а стражи порядка наблюдали за всем, готовые пресечь любое нарушение.
Очаковская ярмарка не отличалась размахом и поэтому гудела всего неделю. Никаких балаганов и скоморохов здесь не было и в помине, зато, как скоморох, но с серьезным лицом, крутился красноносый урядник, и братья видели, как купцы совали ему в карман красные бумажки. Однако дармоглот свое дело тоже знал, и на очаковской ярмарке еще не было случаев воровства или хулиганства.