Наконец невыносимый коллега Опалина доел свой обед, и опера поднялись на второй этаж, где находился кабинет Манухина. Дверь была заперта.
Манухин достал ключи, открыл дверь и махнул рукой.
Заходи.
На столах и даже на полу громоздились коробки с какими-то вещами, газетные свертки с бумагами и фотографиями, а также ящики с неведомым содержимым.
Это что? спросил Опалин.
Доманинское. Манухин причмокнул так, словно у него ныл больной зуб.
Ты что, все из квартиры сюда перетащил?
Все бы не уместилось, хладнокровно ответил Манухин, мебель пришлось оставить, крупные вещи тоже
А просто опечатать квартиру нельзя было?
Манухин усмехнулся.
Я ж знал дело у меня заберут, признался он. А если из квартиры вещи ценные пропадут? С кого первого спросят? С меня, ясен пень. А так вещички на глазах, я работаю, выясняю, нет ли где лишних пальчиков, и так далее
Он открыл сейф и достал оттуда не слишком объемное дело насколько разглядел Опалин, с нижней полки. Следователи обычно забрасывают безнадежные дела на самую верхнюю полку, опера на нижнюю. Примета не стопроцентная, конечно, но не хуже любой другой.
Садись на место Лепикова, велел Манухин, и пиши бумажку.
Какую бумажку? с неудовольствием спросил Опалин.
Дело номер такое-то у старшего оперуполномоченного Дмитрия Манухина ты принял, в деле столько-то листов, прилагается столько-то планов и столько-то фотографий и так далее. Давай, Григорьич, не томи. Мне еще все это разбирать и сдавать. Он широким жестом обвел коробки, стоящие в кабинете.
Ты что, мне не доверяешь? мрачно спросил Опалин.
Я доверяю бумажкам, ответил Манухин, усмехаясь. А то вдруг выяснится, что дело я тебе сдал не целиком, или ты его потеряешь, а меня виноватым объявишь.
Ладно, черт с тобой, сдался Опалин и прошел за стол Лепикова, бывшего при Манухине кем-то вроде адъютанта. Где у него бумага?
В верхнем ящике.
Он заперт.
Ты стукни и снизу потяни, откроется.
От Манухина впору было ждать какой-нибудь каверзы, но после произведенных манипуляций ящик действительно открылся, и в нем обнаружилась стопка тонкой бумаги. Дмитрий положил папку на стол перед Опалиным и прошел на свое место. Иван вытащил из ящика лист и своим прихотливым, каракулистым почерком принялся составлять акт о передаче дела, но тут его взяло сомнение, и он стал проверять, что именно находится в папке, вычитывая каждый документ и внимательно разглядывая каждую фотографию.
Вот, вот, ухмыльнулся Манухин, мы же все доверяем друг другу ой, как доверяем
«Не очень-то ты утруждался, подумал Опалин, бросив на него быстрый взгляд, просто поручил Лепикову проверить заявления о пропавших без вести, так личность жертвы и установил».
Тебе доверять себе дороже, буркнул он, считая, сколько листов содержится в папке, кто мне фотки показать обещал?
Фотки все на месте, хладнокровно ответил Манухин.
Да я не про эти, а те, которые не для «Правды», помнишь?
А-а! Манухин расцвел. Щас я тебе покажу
Он покопался в одном месте, потом в другом, ругнулся, поднялся с места и, бросив: «Я щас, их, наверное, Лепиков унес, ребятам показать», вышел.
Опалин сбился, досадливо дернул локтем и задел стопку каких-то завернутых в газету бумажек, лежавшую на столе Лепикова. Стопка съехала со стола и плюхнулась на пол, газета при этом развернулась, а содержимое частично рассыпалось. Ругнувшись почище Манухина, Опалин наклонился и начал собирать упавшие улики. Теперь было видно, что это не бумажки, а черно-белые фотографии разных размеров, одни весьма профессиональные, а иные так и вовсе высокохудожественные.
И тут Опалина словно ударило молнией. На одной фотографии была запечатлена молодая женщина, сидящая за столиком кафе. Одета она была в изысканный приталенный костюм и кокетливую шляпку, в пальцах дымилась папироса. Повернув голову в профиль, незнакомка смотрела куда-то в сторону, и, хотя лицо частично скрывала вуалетка, Опалин сразу же ее узнал. Эта была Маша, Мария Арклина, которая якобы вышла замуж за врача и уехала во Владивосток. Перевернув фотографию, Иван увидел на обороте надпись карандашом: «Для выставки. Парижанка на бульваре Монпарнас, 27 мая 1939 г.».
Нет, он даже не размышлял и ни секунды не колебался. Уловив за дверью приближающиеся тяжелые шаги Манухина, Опалин сунул фото во внутренний карман, завернул остальные снимки в газету и положил их так, как они лежали раньше. Когда Манухин вошел, Иван с сосредоточенным видом заканчивал писать документ.
Во, гляди. Манухин сунул Ивану пачку порнографических снимков, изготовлением которых убитый фотограф, судя по всему, баловался на досуге. Симпатичная, а? И эта ничего А эта совсем страшная, не зря же на ней маска
Иван изобразил интерес к похабным фотографиям и даже отпустил несколько рискованных замечаний. Манухин не отставал и выдавал еще более скабрезные реплики. Опера смеялись и обменивались сальностями, но внезапно Опалину все надоело. Он размашисто подписался и протянул лист Манухину.
Держи, Митяй. Премию быстро не обещаю, но сам понимаешь, тут как карты лягут.
А ты, Григорьич, оказывается, ничего мужик, заметил Манухин с подобием какого-то даже удивления, забирая бумагу. Если руки боишься испачкать, меня зови Я не боюсь
Держи, Митяй. Премию быстро не обещаю, но сам понимаешь, тут как карты лягут.
А ты, Григорьич, оказывается, ничего мужик, заметил Манухин с подобием какого-то даже удивления, забирая бумагу. Если руки боишься испачкать, меня зови Я не боюсь
Опалина передернуло. Еще не хватало для полного счастья стать лучшим другом-приятелем Манухина. Иван довольно сухо попрощался с хозяином кабинета, забрал дело и вышел, чувствуя, как по спине струится пот.
Он всегда был уверен в том, что в его нелегкой, не гарантирующей долгую жизнь профессии есть вещи, на которые он никогда не пойдет. И вот, пожалуйста, пошел.
Украл улику.
Просто взял и украл.
Как самый обыкновенный вор.
Глава 17. Рвущиеся нити
В метро воспрещается проезд пассажиров с громоздким багажом, с животными, с бензином, керосином, кинолентами и другими легко воспламеняющимися предметами.
Справочник «Вся Москва», 1936 г.Пыжова Екатерина Денисовна, двадцать четыре года, переводчица «Интуриста», труп найден десятого ноября на скамейке Никитского бульвара без документов, отправлен в морг как неопознанный. Личность установлена нашими коллегами Дмитрием Манухиным и Власом Лепиковым. Проживала в отдельной квартире, опрос соседей по коммуналке отпадает.
Может быть, с ней жили родственники какие-нибудь? предположил Казачинский.
Мужья или любовники, ввернул Петрович.
Домработница, управдом, коллеги по работе всех их придется опрашивать. Опалин чихнул и поморщился. Грипп никак не хотел сдаться и признать свое поражение. Антон, ты что-то хотел сказать?
Совещание оперативных работников бригады по поимке ночного шофера проходило в кабинете Опалина. Все курили и все были малость на взводе, потому что понимали: обычные следственные действия тут не работают. Хотя и их никто не отменял, потому что надо было окончательно убедиться Пыжову убил тот же человек, что и трех остальных.
Нина Морозова сообщила, что убитая Елисеева дружила с какой-то Катей, а Катя эта имела дело с иностранцами, сказал Антон. Это не может быть Пыжова?
Вряд ли, жертвы в таких делах обычно не связаны, ответил Опалин. Но мы, конечно, проверим.
Он как раз заканчивал распределять обязанности, когда зазвонил телефон и дежурный сообщил об очередном убийстве.
Все наши заняты, придется вам ехать на выезд Петровский проезд, 2 а, общежитие рабфака Метростроя. Звонившая была в истерике, там убитые и раненые в общем, разберетесь на месте
Случившееся в общежитии Опалин запомнил надолго. Как выяснилось, два пытливых ума готовились к зачету по химии и решили опытным путем проверить, как горит смесь серы и пороха. Ставить эксперимент во дворе им показалось слишком холодно, решили остаться в комнате и
Взрыв получился такой силы, что стекла выбило не только в общежитии, но и в окружающих бараках. В соседней комнате, где шумная компания праздновала чей-то день рождения, частично обрушился потолок, и несколько человек получили ранения, причем тяжелые. Что касается пытливых умов, то один погиб прямо на месте, а второй скончался по дороге в больницу.
По-моему, это хуже, чем вредительство, вполголоса заметил Горюнов фотографу, снимавшему разрушения. Это идиотизм!
Никифоров и его Фрушка тоже выезжали с группой, и Опалин опять поймал себя на желании заменить похожую на медвежонка собаку настоящей служебной овчаркой. Фрушка производила слишком несерьезное впечатление, которое окружающие автоматически начинали переносить на муровцев, и Опалину это не нравилось.
Никифоров! Простите, забыл, как вас зовут
Иван Васильевич.
Так вот, Иван Васильевич, собаке тут нечего делать, ступайте к Харулину. Мы сами справимся
Не любите вы ее, помрачнев, сказал Никифоров, и в голосе его послышалась настоящая тяжелая обида.
Ваня, шепнул Опалин, отбрасывая околичности, уведи собаку. Тут несчастный случай, не преступление кого ей тут выслеживать?
Никифоров поглядел на Опалина, как на кровного врага, подозвал Фрушку и удалился. На обратном пути, когда муровский автобус вез опербригаду на Петровку, проводник отвернулся от старшего оперуполномоченного, храня угрюмое молчание. Фрушка лежала у ног Никифорова, положив морду на мохнатые лапы.
Впрочем, по-настоящему вовсе не собака волновала Опалина, а фото, украденное днем из кабинета Манухина.
Дома он достал письмо Маши из Владивостока и еще раз перечитал его. Почерк ее. Подпись несомненно ее. Даже бумага пахнет ее духами. Штампы на конверте в порядке, адрес написан ее рукой.
«Что же это такое?»
Опалин лег на кровать, закинул руку за голову, а конверт с письмом и украденную фотографию положил себе на грудь.
«Допустим, это не она, а совершенно посторонняя женщина, просто очень на Машу похожая Может же такое быть? Вполне. Помнится, даже я как-то на улице обознался принял за Машу другую»
Но чем больше Иван смотрел на фото, тем упорнее инстинкт нашептывал ему: это не двойник и не игра воображения, а Маша собственной персоной. И тут уже возникало множество разноплановых проблем.
Во-первых, если Маша прислала в апреле письмо, будто бы из Владивостока, а в мае вдруг оказалась в Париже, то дело явно было нечисто. В письме не проскальзывало ни единого намека на желание покинуть страну напротив, всячески подчеркивалось, что она остается на Дальнем Востоке.