А раз нельзя убивать, можно попробовать оттолкнуть. Это для начала, чтобы прийти в себя, чтобы решиться хоть на что-нибудь.
Оттолкнул, отступил на шаг. Он отступал, она наступала. Безумный танец, почти вальс. А нож в руке налился свинцом. Ни поднять, ни замахнуться. Что это? Морок? Таня говорила, что он не поддается, что у него стена. Тогда что? Слабость и трусость? Малодушие?
Он отступал. Она наступала. А потом он упал. Напоролся на корягу, зацепился и упал. Нож улетел в туман. Теперь уже все, не осталось поводов для душевных терзаний, нет у него больше оружия. И под рукой нет ничего, кроме неподъемной коряги и прелых листьев. Отбиваться придется голыми руками. У Митяя бы, наверное, получилось, а с ним пока не ясно.
Она наступала, улыбалась и мурлыкала совершенно по-кошачьи. Она была еще голодной, но уже предвкушала пир. Шея ее вытянулась, и руки, кажется, вытянулись тоже, алый лак на ногтях почернел. Она больше не была красивой. Да и женщиной она больше не была. Вот сейчас Сева смог бы ее убить. Если бы было чем
Он пытался встать на ноги, барахтался в прошлогодней листве и понимал, что не успеет, что эта тварь быстрее и сильнее, а он безоружный. Тварь перестала мурлыкать и взвыла, уже не пряча свою нечеловеческую суть. Захотелось зажмуриться, но Сева не стал. Смерти нужно смотреть прямо в глаза. Вот в эти черные бессмысленные глаза. Не страшно, просто обидно, что так глупо попал. До слез обидно.
А тварь тянулась и удлинялась теперь уже всем своим телом. Ему хватило разума и инстинктов, чтобы оттолкнуть ее ногой, пнуть с такой силой, что заболела лодыжка. У него заболела, а тварь лишь качнулась. Сначала назад, а потом снова вперед. И когда разделяло их всего несколько сантиметров, вдруг замерла. Уголки алого рта поползли вниз, и само лицо словно бы тоже поползло. Севе казалось, что он слышит, как похрустывает отделяющаяся от костей кожа, как что-то булькает внутри этого длинного нечеловеческого тела. Вслед за соскальзывающей кожей его взгляд соскользнул вниз, к расстегнувшейся на пышной груди шелковой блузке, к торчащему между пуговицами острию. Острие было черным. И черное же марало блузку. Он уже видел такое. Хотел забыть, но все равно не забыл. На мгновение подумалось, что там, позади твари, окажется Таня. Тварь все еще скребла когтями остро заточенное древко, но из глаз ее уже уходила не-жизнь. Когда она рухнула вперед, Сева успел откатиться в сторону. Хватило на это и ловкости и сил. И на ноги он вскочил быстро, так ему хотелось увидеть ту, что убила тварь.
Вот только осиновый кол держала в руках не Таня, а Митяй. Сначала держал, а потом вонзил острием в землю и оперся на него, как на посох.
Ну ты, блондинчик, даешь, сказал он зло и сплюнул себе под ноги. Что на тебя нашло?!
Что-то нашло. Что именно, сейчас и не вспомнишь. Но дело сделано упыри мертвы. Если мертвое может умереть
Спасибо, буркнул Сева и переступил через распластавшееся у его ног тело.
Квиты, усмехнулся Митяй и тут же спросил: Откуда они взялись? Фон Клейст? При упоминании имени врага лицо его посерело от ярости.
Скорее, старуха. Сева покачал головой. Это она занималась гостями. Вот решила поиграться напоследок.
Откуда знаешь? Митяй сощурился.
Я уже видел такое. Они эти существа, долго не живут. Сказал и сам тоже усмехнулся. Как может жить мертвое?! Это эксперименты Фон Клейст экспериментировал с тобой, а старуха с остальными. У него научный подход, у нее эмпирический.
Какой? переспросил Митяй.
Не важно. Фон Клейст хотел докопаться до сути вещей, хотел, чтобы его он запнулся, его рабы оставались жизнеспособными как можно дольше. И вот опять это неправильное словно «жизнеспособные». Но он мог подобрать других слов. А старуха просто игралась. Они все для нее игрушки. Как те девочки из башни. Понимаешь?
Митяй понимал, потому и мрачнел все сильнее.
У них сначала не получалось, но это место оно какое-то особенное, оно дает силу таким, как они. Силу и власть над чужими судьбами. Они набрались сил
А моя мамка. Митяй моргнул, на мгновение показалось, что он расплачется, но мгновение прошло, а Митяй так и остался стоять с сухими, воспаленными глазами. Моя мамка чей эксперимент?
Митяй понимал, потому и мрачнел все сильнее.
У них сначала не получалось, но это место оно какое-то особенное, оно дает силу таким, как они. Силу и власть над чужими судьбами. Они набрались сил
А моя мамка. Митяй моргнул, на мгновение показалось, что он расплачется, но мгновение прошло, а Митяй так и остался стоять с сухими, воспаленными глазами. Моя мамка чей эксперимент?
Потом. Ему не хотелось обсуждать теории возникновения упырей в этом жутком месте.
Сейчас! Митяй упрямо вздернул подбородок, с его седых волос во все стороны полетели капли воды. Чей она эксперимент?
Она не эксперимент. У фон Клейстов был старший брат.
Я знаю, они говорили при мне о нем. Сумасшедший с неконтролируемым чувством голода. Они держали его где-то в усадьбе.
Он сбежал и начал собственную охоту. Твоя мама стала первой жертвой. Потом садовник Гюнтер. А дальше он напал на Ольгу Владимировну.
На бабу Олю? Митяй нахмурился, а потом спросил: Тогда почему она?..
Почему не стала упырем? Сева пожал плечами. Я не знаю. Знаю только, что они с Таней особенные. Это как-то связано с кровью Поэтому он ее и забрал.
Мы ее найдет, сказал Митяй очень тихо и очень серьезно, а потом мотнул головой и добавил уже зло: А сейчас давай найдем моего батю!
Он запрокинул лицо к невидимому небу и закричал:
Батя! Батя, мы тут!
Снова захотелось его ударить за такую беспечность. Вот только чем он тогда будет лучше упырей?
Тихо, Митяй, нас могут услышать.
Ага, батя мой нас может услышать! Нет тут никого, блондинчик! Никого, кроме нас и упырей!
Упырей, кстати, может быть не два, а больше. Сказать? Или останавливать Митяя бессмысленно? Ответ Сева уже знал, поэтому сунул два пальца в рот и засвистел. Свист получился по-разбойничьи громкий. От удивления Митяй перестал орать, глянул едва ли не с уважением, спросил:
Ты чего, блондинчик?
Зову.
Кого?
Сева вздохнул, а потом сказал:
Вот его.
Из тумана выступил Горыныч. Один из трех. Два других где-то пропадали.
Явился не запылился. В голосе Митяя послышались странные нотки, словно бы он радовался появлению Горыныча, но старался скрыть свою радость. Мог бы и пораньше. Глядишь, блондинчику не пришлось бы так страдать.
Угомонись, огрызнулся Сева, наблюдая, как Горыныч подходит к лежащему на земле телу, обнюхивает его едва ли не с презрением. Угомонись и дай подумать.
На самом деле он уже все обдумал. После нападения упырей думал он теперь как-то быстрее. Жизнь заставила.
Эй, позвал он Горыныча. Эй, слышишь меня?
Темный пес слышал и был готов слушать.
Если дядя Гриша где-то здесь, то ты должен его найти. Ищи! Понимаешь?
Темный пес дернул головой, попятился в туман, через мгновение его присутствие выдавали лишь два красных огонька.
Что? спросил Митяй шепотом. Нам идти за тобой?
Огни мигнули и отдалились, а из тумана послышалось не то ворчание, не то рычание.
Значит, веди! Решился Сева и потащил за собой Митяя.
Шли долго. Севе казалось, что не шли, а просто блуждали в этом молочном мареве. По пути Митяй срубил ножом тонкую осинку, заострил с одного конца, протянул Севе. Опыт подсказывал, что осиновый кол это пока самое действенное оружие против упырей. Полагаться на Горыныча, наверное, не стоило. У Темного пса были какие-то свои, неведомые планы.
Заблудились, ворчал всю дорогу Митяй. Водит нас псина по кругу. Как пить дать!
Митяй Горынычу не верил. Или не доверял. Он сейчас вообще никому не доверял, и винить его за это было нельзя.
Не по кругу.
Окружающий мир менялся. Туман стал чуть прозрачнее и, кажется, холоднее. Изо рта теперь вместе с дыханием вырывались облачка пара. Но видимость все еще была плохая, наверное, поэтому Митяй зацепился за что-то ногой и упал. Сева бросился на помощь в тот самый момент, когда Митяй заорал. Сева и сам бы заорал, если бы не потерял дар речи.
Из-под почерневших, полуистлевших листьев выглядывала голова. Белая кожа, пустые глаза, рога
Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что это за голова. В горле заклокотало что-то похожее на смех.
Чего ты ржешь?! Митяю все еще было страшно, но он уже начинал злиться.
Это Фавн. Сева поднял голову за один из витых рогов, поднес к глазам. Фавн смотрел на него пустыми глазницами, кривил в усмешке мраморные губы. Голова статуи из парка. Там в основном нимфы, а на входе Фавн. Голову ему отбили еще до революции. Так тетя Шура рассказывала. Местные думали, что она у кого-то в деревне, а она вот тут.
Чего ты ржешь?! Митяю все еще было страшно, но он уже начинал злиться.
Это Фавн. Сева поднял голову за один из витых рогов, поднес к глазам. Фавн смотрел на него пустыми глазницами, кривил в усмешке мраморные губы. Голова статуи из парка. Там в основном нимфы, а на входе Фавн. Голову ему отбили еще до революции. Так тетя Шура рассказывала. Местные думали, что она у кого-то в деревне, а она вот тут.
Зачем? спросил Митяй сдавленно.
Что зачем?
Зачем кому-то голова?
Не знаю. Для красоты. Или квашеную капусту прижимать вместо камня. Не важно.
Да уж, не важно Митяй взял Фавна за второй рог, всмотрелся в его каменное лицо, буркнул: Урод какой-то.
Сам ты урод. Сева аккуратно положил голову Фавна на подушку из листьев. А это произведение искусства.
Мы здесь произведения искусства ищем или моего батю?
Отвечать Сева не стал, огляделся в поисках Горыныча. Два красных огонька он увидел чуть поодаль. Горыныч терпеливо ждал, в их спор не вмешивался.
Мы идем, сказал Сева Темному псу. Веди.
Только сказал, как тишину оврага снова нарушил вой. Огоньки в тумане исчезли, Горыныч ринулся на зов. Митяй с Севой ринулись следом. Они бежали, не разбирая дороги, доверяясь больше слуху, чем зрению. На сей раз, далеко бежать не пришлось
Сначала они увидели зверя. В тумане понять, каких размеров этот зверь, не представлялось никакой возможности, казалось, что он огромный. И лишь наличие трех голов не оставляло сомнений, что это Горыныч в изначальной своей ипостаси. Горыныч рыл передними лапами землю.
Нет, это сначала показалось, что землю, а потом выяснилось, что листья. Темный пес разгребал кучу слежавшихся листьев.