С ним не могло быть все хорошо, хотя бы по той простой причине, что он был ни живым, ни мертвым. Однако то чудовище, что убил Горыныч, было куда более мертвым, но продолжало существовать. Удивительно, но это давало Соне надежду, хотя должно было напугать до смерти.
А Горыныч исчез. Туман сомкнулся за ним с голодным чавканьем, осел холодной росой на Сониных щеках. Или это был не туман, а слезы? Разбираться она не стала, она проверила пульс и сердцебиение у лежащего на земле человека. Все-таки больше живой, чем мертвый. И стабильный. Удивительно стабильный для этих чудовищных ран.
Чужое присутствие за своей спиной Соня скорее почувствовала, чем услышала, схватила автомат, развернулась. Теперь она будет стрелять сразу, без предупреждения!
Эй! Тише-тише! Все хорошо, свои!
Это и в самом деле были свои. Сева и Митя смотрели на нее сверху вниз с удивлением и, кажется, восхищением. Или восхищение в их взглядах появилось после того, как они увидели оторванную голову?
Это не я, сказала она, опуская оружие. Не нужны ней чужие лавры.
Ясное дело не ты! Митя зло пнул голову ногой, и та улетела в туман. Ты пока еще на такое не способна, черноглазая.
А ты? Ей в самом деле было интересно, на что он способен. Казалось, что на очень многое.
А у меня свои трофеи. Митя, как мечом, взмахнул своей палкой. Острие ее было замарано во что-то черное. Соня уже знала, что это такое. Что и чье Испугалась? спросил он вдруг почти по-человечески, почти заботливо.
Не успела. Ей казалось, что отвечать ему нужно так же резко, так же хлестко, что ни ласки, ни мягкости он не поймет и не примет. Такой вот он был странный.
Это кто-то из Горынычей постарался. Митя присел рядом с отцом, глянул на Соню, спросил: Батя в порядке?
Она кивнула.
Пока в порядке. А что значит один из Горынычей? Их несколько?
Это все, что ты хочешь узнать? усмехнулся Сева. Его одежда была перепачкана кровью. Самой обыкновенной, не черной. Уж не ранен ли он?..
С тобой все в порядке? спросила она, делая шаг к Севе.
Более или менее. Он отступил назад. Еще один шаг, и туман скроет его из виду.
У меня есть вопросы. Соня остановилась. Она не хотела, чтобы туман забрал Севу. У меня очень много вопросов. Вот это существо. Она посмотрела на обезглавленное тело.
Упырь. Сева равнодушно пожал плечами, а Митя так же равнодушно хохотнул. Ты стреляла в него. Он не спрашивал, он видел изрешеченную пулями шинель. Ты стреляла, а он продолжал двигаться, все никак не хотел умирать. Он остановился лишь, когда Горыныч снес ему башку. Так?
Сева говорил страшные, невероятные вещи, но они не были страшнее и невероятнее того, что Соня видела своими собственными глазами. Он говорил, а она верила каждому сказанному слову.
Откуда?
Упыри не берутся из ниоткуда, не выбираются в мир из страшных сказок. Упырей кто-то создает. Мысль была дикая и невероятная, но Соня и ее приняла с легкостью.
Игрушки фон Клейстов. Митя больше не смеялся, лицо его сделалось бледным и жестким, почти жестоким. Иногда еда, иногда ожившие игрушки. Как те девчонки, которые исчезали из поместья. Они исчезали, а вам говорили, что уезжали домой. Ты могла бы стать следующей, если бы не Танька и мой отец. Если не едой, то игрушкой. Вот такой
А ты? Озарение пришло внезапно. Холодное и яростное оно разогнало туман. Кем был ты, Митя?
Он глянул на нее с растерянностью, а потом бледные губы его растянулись в улыбке.
А я был подопытным кроликом. Он немного помолчал, а потом добавил: И едой
Но ты живой. Теперь она не спрашивала, а утверждала. Теперь она точно могла отличить живое от не-живого. Появился у нее и такой опыт.
Как видишь. Митя отвесил ей шутовской поклон. Не спрашивай, почему так вышло. Я пока сам не знаю. И я не знаю, почему остальные стали упырями.
Потому что она опоила их своей кровью, заговорил молчавший все это время Сева. Я видел, как она проделала это с Настей.
С Настей?.. Все странное, непонятное и страшное, что происходило в усадьбе, начало обретать новый темный смысл.
Я видел. Сева кивнул. Я сначала не понял, а теперь думаю, что причина именно в этом. Можно выпить человека каплю за каплей, а можно сначала выпить, а потом вдохнуть в него свою не-жизнь. Я видел, какой стала Настя, я знаю, о чем говорю.
И они Соня запнулась, подбирая правильные слова. Они сделали такое со многими?
С некоторыми. Двоих из свиты бургомистра мы убили в овраге неподалеку от лесопилки. А эти эти успели отойти далеко от дома. Успели отойти и изголодаться.
Сколько их было? спросила Соня.
Шестеро, если считать этого. Сева кивнул на безголовое тело. Фрицев было в два раза больше. И еще четыре пса.
Они эти существа напали на своих?
У них больше нет своих или чужих, у них есть только голод и нечеловеческая хитрость. Собаки почуяли неладное первыми, а вот их хозяева сплоховали, подпустили упырей слишком близко. Прости, если бы мы знали, что один отбился от стаи, мы были бы здесь раньше.
Соне хотелось сказать, что ничего этого не случилось бы, если бы они взяли ее с собой, но она не стала ничего говорить. Просто представила себя на поляне с шестью, а не с одним ожившим мертвецом. Фашистов тоже не стоило сбрасывать со счетов. Помогла бы она парням? Нет, скорее, помешала бы. Поэтому какие уж тут обиды?
Надо идти, сказал Митя, сверху вниз глядя на своего отца. Нам нужно попасть к партизанам до ночи. Ночью по болоту мы просто не пройдем, потонем. Горыныч! Крикнул он и развернулся на каблуках. Эй, Горыныч, выходи! Нужна твоя помощь.
И Горыныч вышел. Сначала Соне показалось, что вышло сразу три пса. Два живых и один мертвый. А потом выяснилось, что пес один, только трехголовый. Две живые головы и одна костяная.
Только не рухни в обморок, предупредил Митя. Предупредил, а сам подошел близко-близко. Наверное, приготовился подхватить ее бесчувственное тело.
Соня не сводила глаз с трехглавого пса, изучала все три его головы и не собиралась терять сознание. Трехглавый пес ничем не хуже упыря. А во многом даже лучше. Ведь это именно он спас ее от неминуемой смерти. Вероятно, уже дважды спас. Ведь там, у лесопилки, с парнями наверняка был именно он.
Вот почему он Горыныч, сказала Соня тихо, но твердо.
Сообразительная, усмехнулся Митя, а потом глянул на Севу, сказал: Помоги мне с батей, блондинчик.
Вдвоем они аккуратно уложили дядю Гришу на спину пса. Соня держалась поблизости. Пыталась приглядывать и за ними, и за туманом, который, казалось, решил остаться в Гремучей лощине навсегда.
11 глава
Идти старались быстро. Так быстро, как только позволял туман. Туман был такой густой, что Сева опасался, что они могут заблудиться, что движутся они не вперед, а по кругу. Но Митяй был уверен и целеустремлен.
Не бойтесь, городские, сказал он, когда Сева попытался высказать свои опасения. Я, считай, вырос в лесу. Я тут каждую кочку знаю.
Не бойтесь, городские, сказал он, когда Сева попытался высказать свои опасения. Я, считай, вырос в лесу. Я тут каждую кочку знаю.
Как выяснилось, знал Митяй далеко не каждую кочку. Уверенность его поубавилась, когда земля под массивными лапами Горыныча начала пружинить и хлюпать. В Севины ботинки тоже натекло холодной болотной воды, а к туману начали примешиваться сумерки.
Нельзя идти ночью, сказал Сева и тронул Митяя за плечо. Слышишь? Мы пропадем, если пойдем в темноте.
А если не пойдем, Митяй дернул плечом, пропадет мой батя! Так что ты смотри, блондинчик, решай сам. Можешь остаться с ней, он кивнул в сторону притихшей, поникшей Сони, а мы с Горынычем пойдем вперед. Партизанский отряд на том берегу. Я знаю.
На том берегу На том берегу чего? Вот этого месива из снега, грязи и болотной жижи?..
Здесь должна быть гать.
Митяй говорил уверенно, вот только Сева понимал нет в нем никакой уверенности, если лишь отчаянная надежда на фарт. Тот самый фарт, который до сих пор позволял его отцу оставаться в живых.
Нет тут никакой гати, тут кругом топь!
Оставайтесь! процедил Митяй сквозь стиснутые зубы. Оставайтесь, а я пойду.
Ему нужно к врачу, сказала Соня тихо, но твердо. И как можно скорее.
Значит, не останется, попрется следом за Митяем. Она думает, что от нее хоть что-то зависит! Дура! Он, Сева, тоже думал, что может решить, помочь и спасти. Если бы вернулся тогда, если бы не подчинился тому свербящему, невесть откуда взявшемуся чувству неизбежности, возможно, Таня сейчас была бы жива. Но он послушался, и Тани больше нет. А если ее нет, то чего бояться ему?
Нет, он не влюбился и не прикипел душой, как сказала бы тетя Шура. Он просто не исполнил свой долг, данное обещание не исполнил. И теперь с этим как-то придется жить. Или умереть, что по сути одно и то же.
Первым ушел под воду Митяй. Ступил на кочку, которая оказалась вовсе не кочкой. Был Митяй нет Митяя
Сева бросился вперед, одновременно придерживая Соню.
Не лезь! Стой, где стоишь!
Она замерла. Надолго ли? Он не знал. Как не знал, что сейчас делать. На месте кочки образовалась черная полынья. Где-то там барахтался Митяй. Одежды на нем много, а еще боты Долго не продержится, уйдет на дно. Если у этого гиблого места вообще есть дно.
Палку! закричала Соня. Сева, протяни ему палку!
Только сейчас он вспомнил про осиновый кол, который использовал вместо посоха, упал на брюхо, выкинул вперед руку, закричал:
Митяй, хватайся!
Хорошо, если услышит. Хорошо, если остались силы схватиться за протянутую палку.
И услышал, и сил хватило.
Тяни, прохрипел Митяй, сплевывая болотную жижу.
Сева потянул. Какое-то время казалось, что трясина ни за что не отдаст свою добычу, а потом дело сдвинулось с мертвой точки. Митяй хрипел, барахтался, полз. Сева хрипел, барахтался, тащил. Соня тоже тащила. Словно это могло помочь. И только Горыныч стоял в сторонке. Одна голова его вглядывалась в ставший уже темнотой туман, вторая косилась на неподвижного дядю Гришу, а мертвая щелкала челюстями. Звук получался мелкий и дробный, как перестук кастаньет. По всему выходило, что Горыныч им был не помощник и не спаситель. Ничего, управились и без него. А как управились, повалились на спины. Тепла еще хватало, кровь еще бурлила от пережитого, но Сева знал это ненадолго, скоро придет холод. И с холодом этим им никак не управиться. Кругом сырость, кругом вода. Костер здесь не развести.
Оказывается, он плохо думал про Митяя. Оказывается, Митяй умел добывать огонь даже посреди топи. В дело пошли остатки самогона и газета, в которую был завернут кусок сала. Огонь с жадностью набросился на газету, а потом лениво и неспешно переполз на политые самогоном тонкие веточки, а уже через четверть часа у них был костер.