Белокнижье. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 4 - Терентiй Травнiкъ 2 стр.

Год прошёл и приблизил старость.
Жизнь едина и неразменна.
Для Вселенной она  не малость,
Для Вселенной она  бесценна.

Год за годом, за годом год 
Всё уходит и всё приходит.
Жизнь  живая, она  живёт:
По-космически хороводит

Среди ядер и звёзд она,
Средь галактик и даже мета 
Ниоткуда и в никуда,
Без вопросов и без ответов.

Год прошёл и исчез в веках.
Что досталось слезам и почестям 
Нацарапалось на сердцах,
Написалось незримо в совестях.

Год прошёл и учитель  время
В ноль часов, ноль минут, как в школе
Всё, что было в году, разделит
На хорошее и плохое.

Год прошёл и приблизил старость.
Жизнь едина и неразменна.
Для Вселенной она  не малость,
Для Вселенной она  бесценна.

Год за годом, за годом год 
Всё уходит и всё приходит.
Жизнь  живая, она  живёт:
По-космически хороводит

Среди ядер и звёзд она,
Средь галактик и даже мета 
Ниоткуда и в никуда,
Без вопросов и без ответов.

Что может быть тише, чем снег за окном
В январское утро, к тому же в деревне 
Кружится, ложится снежинками в сон
И, вторя ему, в старом доме всё дремлет.

Не спится И вместе со мною часы 
Не спят, отбивая пружинное время,
А где-то за лесом  начало весны,
И не на словах, а начало  на деле.

И я подхвачу его строчкой-намёком.
Пишу, как хочу. Ну и что, что зима.
Я стих пропитаю проталенным соком 
Пусть сходит лавинообразно с ума.

Весна  напишу я ещё раз, ещё!
Хоть бабушка надвое где-то сказала,
Пройдусь по морозцу апрельским лучом,
Пусть станет строка той тропинкой  к Началу.

Иные появляются нагими.

Другие  сразу же во всеоружье

И жизнь, казавшаяся длинной,
Вдруг перешла за половину.
То, чему было суждено,
Случиться в юности и в детстве,
Навечно кануло в глубины
И превратилось в неуместность.

И, незаметно, вслед за этим,
Сквозь истончённость бытия,
Иной реальности навстречу
Незримо растворилось «я».

Шли дни. Недели?  те бежали,
И год, сжимаясь, как изюм,
Всё тем же безупречным далям,
Готовил вина наобум.

Он жил проверенной надеждой,
Жил новогоднею мечтой,
И даже смерть являлась нежной,
Всепринимающей сестрой.

Сиянье звёзд гранило время 
Гарантом цюрихских часов
В нём высекало миг творенья 
Основу призрачных основ.

Беру от неба  тишину,
Пишу стихи в закатном цвете.
«Воспоминанием о лете» 
Я эту книгу назову:

Всё будет  сочно-изумрудно
В оправе золотых полей.
И станет маленьким, но чудом
Она для Родины моей.

В ней я признаюсь словом в чувствах
Тебе, родная Русьсия,
И лягу строчкой безыскусной
К твоим подножиям, Земля.

И стану тропкою вплетённой
В полынь крапивных лопухов,
Припав к иконе обновлённой
Лесов, оврагов и лугов,

Киотов деревень, окладов,
Звенящих, синевой озёр
Что писарю для счастья надо?! 
Покой, свобода и простор.

Всё, как положено, и вот 
За новым  старый новый год
И за окном метель метёт,
И молоточком время бьёт,
И с рыбой на столе пирог.
И, ни печалей, ни тревог.
А только снег со всех сторон
И ранним утром, тихий звон,
В первопрестольной  колокольный
Запорошённый тихий звон.
Зима теперь  со всех сторон.
Ох, заварил январь же кашу.

И только мерное: бом бом
Стекая с колокольных башен,
Напоминает  всё пройдёт,
И даже  снег пройдёт однажды

Даже в самой наполненной строчке

Безвоздушные паузы есть.

Уплываю на лодке без вёсел
В бесконечную синюю гладь.
До меня были, будут и после
И весна, и стихи, и тетрадь.

Я ж останусь строкою нетленной
В безыскусной огранке строфы,
Воплощённой дыханьем поэта
Из его  самой светлой мечты.

но вы забыли, что в итоге

стихи становятся травой,

обочиною у дороги

да облаком над головой.

Слова уходят, строки остаются
Мгновенья высекаются стихами.
Из раскалённых строф судьбой куются
Вопросы к жизни, заданные нами.

Слова уходят, строки остаются.
Зубилом пишется поэтом литострочье.
То, что стихами позже назовётся 
Небытие, разорванное в клочья.

Ну, а пока, в базальтные века
Врубаются  перо ранимой птицы
И, им руководящая, рука,
Ответ начав, с обычной единицы.

Мне любы петухи на полотенцах белых

И копоть древняя суровых образов.

А в деревне снег иной.
Он  живой, он  настоящий.
Белоснежно-голубой,
С переспелости  искрящий,

Пышный, сдобный Ай да снег!
Бабу лепим целым миром.
Вы просили дать ответ?:
Восхитительно красиво!

Всё: и спящий сад, и дровни,
И сосули над крыльцом,
И, морозцем обнесённый,
Зарассветный перезвон.

Может, в сказочных владеньях
Строгой матушки Зимы
И хранятся вдохновенья
Поцелуйчатой Весны?

Может, здесь  за поворотом 
В этой праведной глуши
Под январским переплётом
Ждёт меня иная жизнь

Морозно и сиренево
январским ранним утром,
Пишу под настроение
 палитрой Грабаря.
И, кобальт фиолетовый,
на это время суток,
И староновогодняя под кобальтом заря.

Москва живёт по-зимнему:
воротниково, варежно.
Ещё  снегоуборочно,
как в сводках говорят.
Там снег сползает крышами:
«Туда не стоит, барышня»
С акцентами восточными
теперь дворы звучат.

В троллейбусах на стеклах 
узорчатые мётла.
У мамы на коленях  укутанный бутус
Окошко в свежем инее царапает с охотой
И незаметно пробует
соскрёбышность на вкус

А степь холодная была,
А степь в снегах тогда лежала,
И перло-мутная луна
Над степью тучи оплавляла.

И в той степи, глухой, как в песне 
Раздвинув горечью века,
Каким-то жалобным предвестьем 
Стонала просьба ямщика.

И было столько в ней печали,
Что обходили стороной,
И стон ветров, и волчий вой,
И туч воинственных скрижали.

И было столько в ней мольбы,
Что звёзд бесчисленных лампады,
С паникадилием луны
Мерцали слезно-виновато.

Судьбою Божий суд свершился:
Оставив тело замерзать,
Спасённая душа молилась
Строкою песенной предстать

И с милосердием исполнил
Господь прошенье чудака:
С тех пор в народной песне вольной 
Живёт нетленная душа.

А бумага кончится  нарисуем жизнь!

Пусть она получится, как нарисовали

Дотянуть бы мне до смерти,
Раньше б мне не умереть.
Есть ещё дела, поверьте 
Дописаться и допеть.

До конца дойти, до точки,
До предела, смысла, дна,
Чтоб в мазках, аккордах, строчках
Стала снова жизнь видна.

Но не та, что от законов
Спину выгнула дугой,
А иная, где состроен
С духом  мерный сердца бой

И не видимая правда
Исполняет волю в ней,
Ни бравада, ни отвага,
А любовь  любви твоей.

Той, что накопившись делом,
И молчанием простым 
Слаще сладкого б мне пела 
Будь собой! Ни кем иным

На стыках секундных ищите ответы.
На стыках, где между «уже» и «ещё» 
Все тайные смыслы, энигмы, секреты
Ждут час, чтоб начать воплощенье своё.

На стыках дня с ночью и в пересеченьях
Всех минусов с плюсами, яви и сна 
Скрывается то, что здесь  меньше мгновенья,
Но глубже, чем бездна его глубина.

На стыке, где знания не различимы
А с первой строки говорит эпилог 
Хранятся для будущих следствий  причины,
Начало начал и итогов итог.

Морозно и феврально
Сегодня за окном.
Мой дом  изба-читальня,
Весь в тишине мой дом.

Снег хлопьями ложится
Шурша, шурша Шуршат
Неспешностью страницы
И на меня глядят.

Раскрылась книга-птица.
И вместе мы летим
Над сонною столицей 
Над городом большим.

Всё выше, дальше, глубже
Теперь  и над землёй.
Остались где-то стужа
С Москвой  за запятой

Февраль остался с ними
А в нём  печаль моя,
Теперь сказать осмелюсь 
Исповедальная.

Я белолистно белый,
Как тот недавний снег.
Крошусь  подобно мелу.
Пишу: азм  человек!

Пришёл  из ниоткуда.
Держу путь  в никуда.
Несу с собою чудо 
Всего две буквы: «д» -«а»!

Да  каждому на свете,
Да  миру и мирам.
Пусть «да» звучат в ответах.
«ДА!»  говорю я вам.

Я умру туда, где  любят.
Я уйду, когда в строке
Больше ничего не будет
Ни о вас, ни обо мне.

Я закончу  многоточьем,
Передав свой мир другим,
Чтоб разорванное в клочья,
Время стало вновь живым.

Чтобы слово высекалось,
Из секунды на века,
Чтобы впредь не обрывалась
Многоточием строка.

Я  готов, и предо мною 
Снова чистый белый лист.
Напишу, согласно строю 
В си-минор строфу На бис

Пусть звучит седьмая нота
Пусть мелодию стиха
Доведёт до переплёта
Чья-то верная рука

Познал и  утонул в печали.
Я жизнь прожил быстрее, чем
Мне от рожденья обещали
Таро и Книга перемен.

Так, в двадцать шесть, шагнув с купели,
Я узрил света благодать.
С тех пор на приходящем теле 
Непреходящая печать.

Стихи, не вы ли мне шептали:
Ищи, и ты найдёшь, поэт,
В противовес семи печалям 
Единой радости ответ.

В начале, словом он предстанет,
Затем  звенящей тишиной.
И, будет снова, сдвинут камень 
Святой всесильной Пустотой.

И то, что неподвластно, знанью 
Откроется в Любви тобой.

Пиши, и ни о чём не думай.
Се, «при дверях стоит и ждёт».
Не то, что словом  каждой буквой,
Он в сердце любящих войдёт.

В бумагу  боль вогнать и слёзы.
Перемолоть черновики.
Чтобы из всей ненужной прозы,
Взрастились  нужные стихи.

И новым днём строка звучала.
И утром, полные надежд,
Составы трогались с вокзалов
С желаньем жить  наперевес.

Чтоб взбитый крем кремлёвских башен
Дарила жителям Москва,
И ко влюблённым, хоть однажды,
Пришла б, действительно, весна.

В бумагу втаптываю прозу.
Из чернозёма  в белый лист
Ростками тянутся обозы 
Надежд рифмованных моих.

Миры, миры Их столько всюду,
Но только этот для меня
Под ноги лёг с рожденья  чудом.
Моя бесценная  Земля.

Она собой вскормило тело,
Дала опору, чтоб взглянуть
В бескрайне-голубое небо
И выбрать правильный здесь путь.

Своим вращеньем задавала
Летам размеренность и счёт.
И каждый раз мне знать давала,
Где счастье вновь меня найдет.

К тебе я возвращаюсь снова.
Туда, где древо, дом и сын,
Где мой язык предстал в законах 
Одной из главных величин.

К тебе, над бездною несущей
Не только радость, но и боль
Такой ранимо-всемогущей 
Пришёл в веках  Спаситель мой.

Дала Ему ты хлеб и воду,
Елей и терпкое вино,
Дала  духовную свободу
И, крест страданий заодно.

И Он, раскинув крылья-руки,
Излив  к тебе ученья кровь,
Поставил во главу науки 
Непреходящую Любовь.