Было дело под Полтавой, значит. Целых три курса Педагогического Тулайкин остановившимся взглядом смотрит в заледенелое окно
Небо на востоке перечеркивают одна за другой четыре осветительные ракеты.
Ч-черт, не успели! чертыхается капитан Семенов.
Предутренняя зимняя тишина взрывается залпами дальнобойной артиллерии и воем проносящихся над головой снарядов, и через несколько секунд черная линия горизонта на западе освещается багровыми взрывами.
Тулайкин и капитан Семенов стоят перед входом в блиндаж ротного КП.
Придется тебе самому, лейтенант. Шагай вдоль окопа пригнувшись, а то какая-нибудь шальная дура в лоб прилетит. Здесь недалеко. Твой взвод крайний с той стороны холма правый фланг соседнего батальона. На реверансы и по душам поговорить с подчиненными времени у тебя в обрез. Задача одна поднять и повести. Когда две зеленые ракеты увидишь. Во взводе восемнадцать человек, обстрелянных пятеро, прочие, вроде тебя, новобранцы. Сержант, Семен Стаценко, он из кадровых. Командовать тебе придется, но какую и когда команду орать, ты у него на всякий пожарный спроси. Или шибко гордый, чтобы спрашивать, а, лейтенант?
Не, не гордый, товарищ капитан. Только не сегодня. Тактическим действиям взвода, роты и батальона во время наступления нас хорошо учили. А вот после боя Тулайкин не договаривает.
Семенов, хмыкнув, пристально смотрит Тулайкину в глаза.
Не гордый, но и не дурак, вижу. Стало быть, все понимаешь? Не страшно?
Терпимо. Я больше этих, как вы сказали, реверансов боялся. Покажусь или как бойцам авторитетным командиром
Канонада внезапно смолкает. Капитану это не нравится:
Рано начали. Как бы не пришлось по темноте
Артобстрел возобновляется с еще большей силой.
Семенов с облегчением вздыхает, подтягивает ремень и надевает солдатскую каску поверх шапки-ушанки.
Надо понимать, снаряды успели подвезти и теперь немчуре больше свинцовых плюх достанется. Ну, бывай, лейтенант!
Значит, пока не рассветет? пожимает протянутую Семеновым руку Тулайкин.
По темноте просто нельзя. Мало снега выпало, чтобы нечаянно не наступить и не споткнуться. На этом поле поверх первого слоя, где наши вперемешку с немцами, наши еще в два слоя лежат. Первые с августа сорок первого, вторые год назад легли, третьи во время летнего наступления Что-то у тебя, лейтенант рука больно мягкая и нежная. И пальцы как у пианиста!
Не, пианино у нас в поселке не было. А так я хоть на балалайке, хоть на гитаре, но лучше всего на аккордеоне. Талант музыкальный в детстве не пойми с чего прорезался. Все советовали в Кульпросветучилище после школы поступать. И ведь почти убедили.
Поступал?
Не успел. Война началась. Но комсомольское поручение дали клубом поселковым заведовать.
И как?
Больше года заведовал. Кино крутил по субботам и военную кинохронику, книжки в библиотеке выдавал, оркестром народных инструментов руководил. Даже бронь дали только нынешним летом удалось отбиться. И то не на фронт, а в офицерское училище направили.
Гул канонады начинает стихать.
Ладно, действительно пора! Если повезет, завтра договорим. Иди уже библиотекарь! И бандуру свою здесь, в блиндаже оставь целее будет.
Нетушки! Я без нее как без рук, Тулайкин с привычным шиком отдает честь и, согнувшись, бежит по окопу, прижимая к груди футляр с аккордеоном.
6
От воспоминаний Тулайкина отрывает шум за дверью и голос Иваныча:
Проходи, не задерживайся! Могли озорничать сумейте и ответ держать!
Что у тебя, Иваныч? спрашивает Тулайкин.
Входит Иваныч, толкая перед собой двух взъерошенных тринадцатилетних подростков, которые изо всех сил пыжатся держать вид независимый и наглый. Смотреть на них забавно этакие молодые петушки, пытающиеся прокукарекать и срывающиеся на цыплячий писк, но, по их пацанскому разумению, именно так должна вести себя крутая уголовная шпана.
Следом, понурившись, входит паренек постарше, лет шестнадцати. Движения его заторможенные, как это свойственно умственно отсталым людям. Голова перевязана платком, и лица почти не видно.
Принимай фортачей, Василий Петрович! кивает на первых двоих Иваныч. В Сабске как раз конвой с малолетками готовят. Если документы вовремя оформить, и этих примут.
Вот бы научиться документы вовремя Кто тут у нас такой провинившийся? Ба, знакомые все лица: Вован и Чимба! Тулайкин, грозно прищурившись, смотрит на «провинившихся» и широко улыбается, отчего тех начинает слегка потряхивать. Фортачи, говоришь? Много слямзили? На срок потянет?
А мы зоны не боимся! хорохорится Вован. Отправляй, если получится!
Только хренушки получится! Мы несовершеннолетние. Без суда и прокурора голый вассер! поддерживает «кореша» Чимба и сплевывает на пол.
Почти на полминуты в кабинете воцаряется такая тишина, что слышны только приглушенные щелчки метронома в репродукторе.
Подними, говорит Тулайкин, указательным пальцем целясь в Чимбу, а потом медленно переводя его на пол. Подними, а то что-то будет.
Чимба, кусая губы, опускается на корточки и ладошкой вытирает плевок.
Вот ведь народ, а? сетует Тулайкин. Чтобы крутым блатарём выставиться, обязательно плюнуть надо? Вроде как справку предъявить: во какие мы лихие и смелые!
А по мне так: чем больше в ком дерьма, тем его шибче на чистое наплювать тянет, говорит Иваныч.
Чимба, опустив голову, зло сопит.
Докладывай, Иваныч, что случилось, закончив пафосно сетовать на несовершенство мира, спрашивает Тулайкин у завхоза.
Дурачьё сопливое! Хлеб воровать! Да на фронте за такое расстрел на месте. Никакого прокурора не надо свои порвут!
Погоди, Иваныч, я вот тут сижу, гляжу и вижу: смелые у нас ребятишки. И умные: про несовершеннолетних и прокурора знают. Таких на испуг не возьмешь. И мне интересно, с чего бы? Не иначе, подучил кто. И про несовершеннолетних объяснил, Тулайкин резко повышает голос: Кто?!
Чимба вздрагивает.
Конь в пальто, гражданин начальник! продолжает по-цыплячьи изображать взрослого петуха Вован.
Тулайкин встает из-за стола и дает Вовану подзатыльник. Совсем не больно, а именно так, как любой мужчина на его месте дал бы леща пацану за недостойное поведение и чтобы тот не обиделся. Потому что «за дело».
Но Вован обижается:
Не имеете права!
Тулайкин хватает Вована за шею и притягивает к себе.
Отцу бы такое сказал?!
Ты мне не отец!
Это ты так думаешь! Вернее, не думаешь, а выкобениваешься. Потому что лучше многих других знаешь, как плохо, когда огольца выпороть некому. Из таких вот непоротых и вырастают сволочи, которые хлеб у товарищей воруют!
Никой хлеб мы не воровали!
Не успели. Я, Василий Петрович, когда от тебя вышел, краешком глаза засёк: кто-то из-за угла дернулся и сразу назад. И еще из-за поворота к хлеборезке услышал: стекла брызнули. Я бегом. Вовремя: этот завхоз кивает на Чимбу, рядом стоял, этого кивает на Вована, я за штаны поймал, когда он наполовину в окошке торчал. Ну а этот кивает на третьего подростка, с безучастным видом стоявшего поодаль от первых двух, сам потом из окошка вылез.
С хлебом?
Нет, пустой.
Уже легче. Титаренкова как раз пришлось бы по полной оформлять. Шестнадцать лет, а что он немножко того, прокурорских мало волнует.
Окно-то он разбил.
Сам видел?
Эти сказали.
Входит Алевтина, причесанная, умытая, с полотенцем через плечо, и с любопытством рассматривает собравшуюся компанию.
Тулайкин задумчиво прохаживается по кабинету и, пародийно коверкая язык на блатной манер, напевает: «В аднам гораде жила парач-ч-чка, он был шофер, она щитавод»
Половины куплета ему хватает, чтобы принять решение:
Зоны, значит, мы не боимся? Ладушки. Иваныч, ты мне завтра с утречка напомни: наказал ли я Трофиму Степановичу, который у нас за стенгазету отвечает, заметку написать. Вот такими буквами! Благодарность Сергуненкову Сереже и Вовочке Вехоткину за проявленную бдительность и вовремядоставленную до ушей директора Тулайкина Вэ Пэ информацию, благодаря которой было сорвана попытка преступления на вверенном ему объекте.
Перспектива прослыть стукачами Вована и Чимбу не радует, и они испуганно переглядываются.
Обязательно напомню, Василий Петрович! А можно я про бдительность Сереженьки и Вовочки Митрофановне своей расскажу? И еще кой-кому?
Обязательно расскажи! Страна должна знать своих героев, говорит Тулайкин и поворачивается Титаренкову. А теперь ты, Коля, скажи: зачем ты разбил окно в хлеборезке?
Там был пожар.
Пожар? С чего ты взял?
Кто-то закричал, и я проснулся. Кричали: там пожар и кто-то плачет. Потом я не помню.
Кто кричал, Коля? Эти? Тулайкин показывает на Вована и Чимбу.
Ага, нашли кому верить! деланно смеется Вован. Горел дурачок, он наплетет недорого возьмет!
Там был пожар.
Пожар? С чего ты взял?
Кто-то закричал, и я проснулся. Кричали: там пожар и кто-то плачет. Потом я не помню.
Кто кричал, Коля? Эти? Тулайкин показывает на Вована и Чимбу.
Ага, нашли кому верить! деланно смеется Вован. Горел дурачок, он наплетет недорого возьмет!
Интересное кино: он уже соврал, чтобы ему не верить? В каком месте и когда?
Вован стушевывается и опускает голову.
Кто кричал, Коля?
Я не помню.
Тулайкин садится за стол, барабанит пальцами по столешнице, задумавшись, и вполголоса поет. На этот раз без коверкания слов:
Началась война мужа в армию.
Он с вещами пошёл на вокзал.
Он простился с ней, с женой верною
И такое ей слово сказал
Короче так, Иваныч. Отведешь всех троих к себе в кондейку, дашь работу, чтобы до обеда хватило, кондейку закроешь и ключи ко мне. Если к обеду управятся, выпущу.
Понял, Василий Петрович.
И еще Ты, Иваныч, извини, что спать после дежурства не даю.
Да ладно, Василий Петрович, кому сейчас легко? успокаивает директора завхоз и со словами: Айда за мной, тунеядцы! уводит «тунеядцев» из кабинета.
Тулайкин подходит к окну, раскрывает форточку и расстегивает верхнюю пуговицу на гимнастерке.
Курить хочется по самое не могу. Три месяца, как бросил, а все хочется!
Крепись, Василий, Алевтина становится рядом. Главное, перетерпеть. Я после госпиталя не курю. Уже год без малого. Почти привыкла.
Тебе легче.
Да ладно. Не на фронте же!
А я на фронте не курил. Как раз в госпитале начал. И спирт медицинский, на треть водой разбавленный, между прочим, тоже в госпитале впервые попробовал. Главврач вместо успокоительного прописал. Боялся, что я головой о стенку биться начну из-за этого, Тулайкин, покосившись на правый пустой рукав, переходит на доверительный и провоцирующий в собеседнице чувство сострадания тон, который традиционно и довольно успешно применяют молодые люди на начальном этапе ухаживания за понравившимися им девушками. Такие вот дела