Горел наклоняется, поднимает из-под верстака уроненный гвоздик и вновь принимается за работу.
Но Вована уже понесло:
Нет, ты теперь за понт свой ответь!
Он так явно провоцирует Горела, что даже Чимба не выдерживает:
Хорош, Вован! Отвянь от него. Ты его от работы отвлекаешь!
А чё он нарывается? Напугал, блин! У него мелкие в столовой из-под носа пайку выхватывают, а он только носом шмыгает! Все девчонки над ним смеются слабак! Ну, давай, морда паленая, рискни здоровьем еще раз меня напугай! Но так, чтобы я от смеха не обоссался!
Когда убивают, не смешно. Никому. Ты хочешь, чтобы тебя убили?
Всё, завязали! Чимба становится между ними. Харэ, Вован! И ты, Горел, успокойся, Вовчик пошутил. На шутки не обижаются. И смотри: гвоздиков еще много осталось, а Иваныч вот-вот придет.
Вован пошутил? переспрашивает Горел.
Да скажи ты ему, а то не видишь: совсем распсиховался. Того и гляди на пол в припадке шмякнется и изо рта у него пена пойдет. Помнишь, как в тот раз
Успокойся, Горел, я пошутил, нехотя говорит Вован.
Я помню: на шутки не обижаются. Я не буду больше с вами разговаривать.
Горел берет из ящика новый гвоздь и правит его молотком.
Ну и мы тебе мешать не будем, Вован с задумчивым видом глядит на окно под потолком. Чимба?
Ну?
Подсоби малёхо.
Чимба становится спиной к стене и помогает Вовану забраться с ногами на свои плечи.
Как там? кряхтит он от напряжения.
Щас открою, кряхтит в ответ Вован. Давно не трогали, разбухло все
Не надо, говорит Горел.
Тебя не спросили! Или забыл, что Иванычу говорил? отвечает Вован, рывком приоткрывая окно.
Закрывай, холодно, ежится Чимба. Да и слезай уже, жирдяй толстозадый!
Вован, кулаком бьет по оконной раме, пытаясь вернуть ее на место, спрыгивает на землю и возмущается:
Это я жирдяй?!
Я пошутил, широко улыбается Чимба. Вон и Горел подтвердит.
Горел стучит молотком и не отвечает.
Ну и что с окном? спрашивает Чимба.
Выбраться можно как нефиг делать. Только если ты на ящик встанешь, чтобы мне подтянуться ловчее было. А после я веревку найду и тебя вытащу.
А на кой?
Что значит «на кой»?
Нафига вылезать-то? Все одно от Петровича ныкаться придется, а после он нас еще где-нибудь запрёт.
Тогда до обеда туточки кантоваться будем
И чё?
Тоже верно. С завтраком все одно пролетели Может, в буру на чинарики? Чтобы стахановцу не мешать?
Стахановец один не справится.
И чё? Помочь хочешь? Чтобы Иваныч нас через час выпустил? Вован взглядом обшаривает каморку и, заметив топчан, ложится на него. Или ты фраер, чтобы уроки не прогуливать?
А ведь точно, блин! Тогда сачканем по полной: нас Вася сам под арест посадил, какая нахрен учеба? соглашается Чимба и вдруг замечает в руках у Горела гвоздь-сороковку, Дай сюда! выхватывает гвоздь, задумчиво вертит его в руках, подходит к верстаку, берет молоток, становится рядом с Горелом и бьет молотком по гвоздю.
Это ты так сачкуешь? Сам же говорил!
А это не считается. Подфарти любому пахану на крытой такую гвоздяру надыбать и ему не впадлу забивахой помахать. Классная заточка получится. Не хуже твоей.
Покажь!
На, зырь. Завтра под товарняк леспромхозовский на рельсу подложу, после напильничком пошоркаю, ручку наборную сделаю и
Фуфло! Моя всяко круче будет! Вован достает из-под рубахи заточку, вертит ее в руках и напевает: «Разве тебе Мурка, было плохо с нами? Разве не хватало барахла? Ты зашухарила всю нашу малину, и перо за это получай!»
В репродукторе раздается знакомый и памятный по войне сигнал.
Вован подскакивает с топчана, подходит ближе к лестнице и, призывая к тишине, поднимает вверх руку.
А ну ша!
Чимба становится рядом, а Горел просто замирает. По его сгорбленной фигуре, замотанному платком лицу не видно, понимает ли он, о чем говорит диктор Левитан по радиотрансляции:
«От Советского информбюро. В течение 28 февраля юго-западнее Кенигсберга наши войска в результате наступательных боёв заняли населённые пункты Грюнлинде, Воверген, Лемкюнен, Оттен, Готтесгнаде, Фридрихсхоф.
Войска 2-го Белорусского фронта, продолжая наступление, 28 февраля овладели городами Гойштеттин и Прехлау важными узлами коммуникаций и сильными опорными пунктами обороны немцев в Померании, а также с боями заняли более 39 других населенных пунктов и среди них Своррнигац, Гласхютте, Нойгут, Айзенхаммер, Грабау, Гросс-Карценбург, Вурхоф, Шпарзее, Штрайтцих.
В районе Бреслау наши войска вели бои по уничтожению окруженной в городе группировки противника, в ходе которых овладели пригородом Клейне-Чанш, металлургическим заводом «Шварц», газовым заводом и заняли 10 кварталов.
На других участках фронта поиски разведчиков и в ряде пунктов бои местного значения.
На других участках фронта поиски разведчиков и в ряде пунктов бои местного значения.
За 27 февраля на всех фронтах подбито и уничтожено 29 немецких танков. В воздушных боях и огнём зенитной артиллерии сбито 6 самолётов противника».
На какое-то время в кондейке воцаряется тишина.
Чимба на цыпочках отступает от двери, и когда Вован оборачивается, кидается к топчану и валится на него.
Хорош борзеть, я первый место занял! возмущается Вован.
Нефиг хлебалом щелкать!
Вован присаживается на топчан рядом с Чимбой.
Сочтемся!
Подловишь предъявы не будет Сдавай уже!
Чего?
А кто в буру перекинуться предлагал? Чимба, сладко потянувшись, смотрит в потолок и напевает:
Сердце, Сердце, тебе не хочется покоя!
Сердце, как хорошо на свете жить
Вован достает из кармана засаленную колоду самодельных карт, тасует их и подхватывает:
Сердце, как хорошо, что ты такое!
Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!
Обшарпанный закопченный потолок кондейки перед глазами Чимбы вдруг голубеет и по нему плывут пушистые, как вата, облака, а знаменитая песня Леонида Утесова звучит ликующим дуэтом на два голоса мужской и мальчишеский.
Петляя по грунтовой дороге посреди золотого пшеничного поля на велосипеде, распевая во все горло, несутся Сергуненков-отец и подпрыгивающий на раме между его рук перед рулем счастливый семилетний Сергуненков-сын.
Сердце, тебе не хочется покоя!
Сердце, как хорошо на свете жить!
Сердце, как хорошо, что ты такое!
Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить!
Что с тобой? трясет за плечо приятеля Вован.
Да так, ничего, говорит Чимба и касается век указательным и большим пальцами. Соринка в глаз попала
Он берет в руку веером карты и, криво ухмыльнувшись, запевает совсем другую песню, которую Вован так же легко и быстро подхватывает:
Вечер за решеткой догорает,
Солнце гаснет, словно уголек,
И тихонько песню напевает
На тюремной койке паренек
Вован и Чимба азартно режутся в карты. Горел стучит молотком
8
Сказать, что Тулайкин, как-то умудрившийся одной рукой нести перед собой свернутый рулоном полосатый матрац, идет по интернатовскому коридору, не сказать ничего. Ибо он не идет, а шес-тву-ет. Именно так важно и неторопливо, снисходительно, но блюдя авторитет, свысока, но с намеком на отеческую нежность взирая директорским оком на вверенный его чуткому наставничеству контингент в лице четвероклассников. Четвероклассники по ходу его движения испуганно лепечут: «Здравствуйте, Василий Петрович!» прилипают спинами к стенам и почти готовы залезть с ногами на подоконник.
Следом за Тулайкиным, как грузовая баржа в кильватере мощного ледокола, с обычным шерстяным одеялом и стопкой постельного белья движется Алевтина, на которую контингент реагирует более лаконичным «Здрасьте!» и провожает любопытными взглядами.
Свернув в узкий закуток в конце коридора, Василий открывает ногой обшарпанную дверь и, компенсируя возможное неудовольствие от ее обшарпанности, не выпуская матрац, вытанцовывает перед Алевтиной танец дворецкого перед госпожой под названием: «Милости просим, входите!»
Алевтина входит в комнату. Тулайкин шес-тву-ет следом.
Комната выглядит довольно удручающе, как любое нежилое помещение в учебном учреждении, которому до сих пор не находилось должного применения. Ободранная штукатурка на стенах, грубый деревянный стол. Рядом стул с обломанной спинкой. Старый бельевой шкаф пустой, с распахнутыми настежь створками, одна из которых висит на одной петле. Куча бумажного мусора в углу отходов от процесса изготовления стенгазеты. Относительно новым предметом смотрится солдатская кровать с пружинной сеткой.
Если бы мои желания совпадали с моими возможностями, вместо этого убогого чулана я, Алечка, подарил бы тебе лучший номер в гостинице «Москва»! говорит Тулайкин.
Алевтина уже начинает привыкать к его манере общения и отвечает соответственно то есть с иронией и легким кокетством:
Ты удивительно любезен, Василий! И проницателен: если бы твои возможности совпадали с моими желаниями, на меньшее я бы и не согласилась.
Тулайкин раскатывает матрац на кровати и скептически рассматривает входную дверь.
Тулайкин раскатывает матрац на кровати и скептически рассматривает входную дверь.
Навести порядок, и выйдет очень даже ничего, утешает его Алевтина. После блиндажей и госпиталя сразу в гостиничный номер было бы слишком контрастно, мягко говоря.
Попрошу Иваныча вставить замок. Странно, есть чем закрываться изнутри. Коряво сделано, но пока с той стороны со всей дури плечом не вмазать, выдержит.
А что, есть дурные?
Да не, я тут один такой отвечает Тулайкин несколько отстраненно, трогая руками самодельный запор из оконного шпингалета. Как мы с Иванычем эту чуланку недоглядели?
Подумаешь, устроили девочки секретную комнату. Ничего страшного и наверняка совсем не то, о чем ты подумал.
Ты уверена? Слава Богу, а то я уж было подумал
Алевтина садится на кровать и, заметив что-то за шкафом, привстает и достает из-за его задней стенки тряпичную куклу.
Видишь? Всего лишь девчоночьи секретики.
Вообще-то детдомовские в куклы не играют.
Стесняются. Поэтому кукла здесь, за шкафом, а не в спальне под подушкой.
Тулайкин берет куклу у Алевтины.
Бензином пахнет. Запах слабый, но чувствуется.
Вася, да тебе с таким чутьем в разведке цены бы не было!
Какая разведка? Я и в пехоте-то на фронте меньше суток продержался
За окном приглушенно и настойчиво сигналит машина.
Тулайкин подходит к окну и тихим блеющим голоском напевает:
Козлятушки-ребятушки, отворитеся, отопритеся, машина пришла, молочка привезла.