Аня послушно передвинулась к нему.
Что, Валер?
Покажем ему кое-что. Ляг на спину.
Она легла, а Валера разнял её ноги, открыв моему взору картину, которую нарисовал бабий бог. И за которую мужской бог дорого заплатил.
Вот видишь, Сеня, сказал он, небрежно поглаживая эту самую картину и запихивая внутрь неё свои пухлые пальцы, твоя жена, небось, не стала б так делать и для родного мужа, потому что эта вот дырка, видите ли, её святая святых. А моя жена даже для чужого мужика себя не пожалела.
Я уже говорил тебе, что не женат, ответил я, в очередной раз простив ему «Сеню». Мне было сложно на это всё смотреть, и я отвернулся.
Я уже говорил тебе, что не женат, ответил я, в очередной раз простив ему «Сеню». Мне было сложно на это всё смотреть, и я отвернулся.
Отвернулся на календарь 2010 года с церковью Покрова на Нерли по мне так, это самое исконно русское место на Руси, тихое и красивое. И ведь ничего особенного там нет, а дух замирает от красоты.
Вспомнилась Дашка. Девушка, которую я любил тогда, в 2010-м, и теперь ещё, наверное, не остыла совсем та любовь. Мы были там, на Нерли у церкви Покрова: бродили вокруг этого здания, пришедшего в наше время из глубины веков, сидели на берегу этой тихой речки и вместе замирали от красоты. А через пару лет Дашка ушла от меня. Поэтому я и не женился.
Вскоре Валере надоело ковыряться у жены в её «святая святых», и он позволил ей подняться. Ноги же поджать под себя не позволил.
Не надо так сидеть, солнце моё. Сядь свободно, не стесняйся, тут все свои. Раздвинь, раздвинь ножки. Вот так, правильно, молодец.
Я заметил, что в Ане произошла перемена. Она стала похожа на яблоко, лежащее под деревом в осеннем саду: вялое, с подгнившим бочком. И всё равно полное сладости внутри себя. Хоть и такое жалкое с виду, и да, грязное. Одинокое, безропотное. Смотрящее с мольбой: на, ешь меня, ну же, подними и съешь. Пока ещё не слишком поздно. Иначе я сгнию под этим вот деревом, и мой труп занесут снега. А дереву будет всё равно. Ему всегда всё равно. Дерево это Валера, конечно. А я бы поднял и съел.
И ещё я заметил у неё по-женски слезливую влагу, как капли на запотевшем окне. Между её ног. Капли медленно ползли и падали в тёмную лужицу на покрывале.
Так, друзья мои, Валера хорошо запьянел, и его речь сбилась в звуки, наползающие друг на друга, а не устроить ли нам здесь блядство под названием МЖМ? Это чудесная, между прочим, вещь. А, Семён? Чего молчишь-то? Со своей женой ты такого не попробуешь. Где уж там
Я не был таким пьяным, потому что после третьей рюмки больше не пил водку. Но то, что сказал этот сукин сын, до меня плохо доходило.
Не понял. Чего ты хочешь-то?
Вот дурачок. Ну как тебе объяснить? В два смычка, понял?
Он повалился на спину, расстегнул ширинку и вытащил на свет божий свой член. Член удивительно напоминал его самого всё та же плоть, мясистая и слабая.
Ладно, хрен с тобой. Дело твоё, Семён. Не хочешь как хочешь, его голос хрипел еле-еле, словно у раненого бойца, собиравшегося отдать концы. Кисуля моя, давай уже, иди к папочке
Аня сняла майку и встала на четвереньки: к Валере передом, ко мне всеми прелестями бабьего зада. Взяла в руку Валерин член и через плечо взглянула на меня. Это был взгляд, похожий на яблоко, лежащее под деревом в осеннем саду.
Тогда я всё понял. И мне не надо было долго думать, что мне со всем этим делать. Разделся, пристроился к Ане сзади и съел это яблоко, такое вот грязное и вялое, с подгнившим бочком. Но полное сладости внутри себя.
Делая это, я смотрел на календарь 2007 года со святой Матроной, которая изображается слепой. Я смотрел на неё, потому что не хотел видеть, как Аня сосёт мясистый и слабый член своего мужа, и мне очень помогала слепота святой Матроны. Никто ничего не видит и хорошо.
Было бы ещё лучше, если бы Валера не постанывал так, как иная баба не стонет в период менструальных болей. Меня долго грызла навязчивая мыслишка взять и заткнуть его желательно с помощью удара ноги. Сильно и больно. Но он заткнулся сам. Заговорил, едва ворочая языком:
Вы похотливые свиньи Хороший же вам праздничек устроил Валерий Олегыч Да, Семён?.. Как тебе моя жена?.. Ничего?.. А, шлюшка ты моя?.. Глупая, продажная сучка Нравится тебе?.. А ну-ка, иди сюда, дай гляну что там сделал этот чужой мужик с моей кисулей
Аня отстранилась от меня, повернулась ко мне передом, к Валере задом, перекинула через него одну ногу и села ему на лицо. Валера запыхтел, захлюпал прямо как свинья, уткнувшаяся мордой в корыто.
Вот она моя кисуля моя писюля бедная моя папочка не даст тебя в обиду
«Папочка» в его руке окреп на какое-то мгновение и излился скудными, хилыми толчками спермы. Рука бессильно упала на пол.
Хочешь минет? чуть слышно спросила меня Аня.
Да, ответил я.
Тогда иди ко мне.
Поднявшись, я так же, как и она, перешагнул одной ногой через Валеру. Запустил пальцы в её волосы на голове. Отдал себя её рту, её губам, её языку.
Когда приблизился конец, задал короткий вопрос, не терпевший промедления:
Когда приблизился конец, задал короткий вопрос, не терпевший промедления:
В тебя?
Нет. На него, она кивком указала на мужа.
Ты чего? Зачем это? рассердился я, еле сдерживаясь.
Давай. Он спит. Пожалуйста.
Разве он спит?
Да. Он храпит подо мной.
Мне было противно, но я сделал, как она просила, потому что чувствовал, что ей это чёрт знает зачем нужно. Я вылил всё на его оголившийся живот густо и много, всего себя.
Спасибо. Так ему и надо. Сволочь он. Я даже с удовольствием за это выпью. Выпьем?
Её лицо полыхало, точно огонь. Радость и ненависть, смешанные воедино. Адское пекло маленькой женской мести.
Давай, согласился я. Злишься на него?
Злюсь? Это мягкое слово, слишком мягкое. Мне хочется убить его, но я боюсь. Мне хочется убить себя, и я опять боюсь. Но я это всё равно когда-нибудь сделаю. Рассказать тебе?
Расскажи.
Аня совершенно преобразилась. Так, будто та, немногословная и безотказная, девушка и эта, полыхающая огнём, яростной внутренней силой два разных человека, две разные души, живущие в одном теле.
Ты вот спрашивал его, что он делал в 1993 году А знаешь, что я делала в 93-м? В 93-м я родилась.
Да, странное совпадение.
Тут много странных совпадений. Когда мне было десять, погиб мой папа. Он работал шахтёром. Вскоре к нам пришёл жить дядя Олег. Его звали Олег Валерьевич, представляешь? И он был такой же урод, как Валера. Я ненавидела его всей душой. Ненавидела мать за то, что она привела в наш дом это дерьмо. Я дала себе слово, что никогда, ни при каких жизненных обстоятельствах, даже самых тяжёлых, я не свяжу мою жизнь с таким гадким человеком. Но на деле вышло даже хуже, чем у матери.
Почему так вышло?
Потому что я дура, сказала она и присосалась к бутылке пива, жадно и громко глотая.
Я поискал среди пустых бутылок полную. Нашёл, открыл пробку зажигалкой.
За тебя.
Нет, не хочу за себя пить. Выпьем за тебя.
Мы чокнулись бутылками. Получилось очень громко.
Водки мне проснулся Валера и, с трудом сев, посмотрел на нас мутными глазами. Ну, натрахались?.. Всё, лавочка закрыта. Семён, ты давай деньги на стол и до свиданья.
Аня налила водки и поднесла ему стакан. Он хлёстко ударил её по заднице.
Чего голая ходишь, как блядь дешёвая?.. Хочешь, я тебя так на улицу выпровожу пинком под жопу?.. Или вон к нему пойдёшь жить Да, Семён? Позволит тебе твоя жена ещё одну бабу
Ты, Валерий Олегыч, не бузи, перебил я его спокойно. У нас уговор на ночь был. Время четыре ночи.
Он выпил водки и притих.
Хорошо, подождём утра
Однако менее чем через пять минут его опять стало морить в сон. Аня оделась и стояла возле него, облокотившись плечом на стену в месте, где висел календарь 2009 года с Иисусом Христом и словами: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Моё на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим; ибо иго Моё благо, и бремя Моё легко».
Я пил пиво. Все молчали, и наступила такая тишина, что было слышно, как на кухне капает вода в раковину.
Валера медленно поднялся. Запихал свой печальный член с глаз долой, стянул с себя брюки и рубаху. Покачиваясь, побрёл в другую комнату.
Всё, хватит проворчал он, уходя. Семён, иди домой, жена ждёт Кисуля, закрой за ним и марш спать
Я допил пиво и начал одеваться. Аня тихо закрыла дверь спальни и подошла ко мне.
Не уходи. Я ещё не рассказала тебе всё. Хочешь, я расскажу?
Один человек сказал: «Я не берегу себя ни для кого, ни от кого; с мужиком, которому плохо и одиноко, выпью вина; с женщиной, которой плохо и одиноко, разделю ложе. Мне не жалко себя ни для чужой печали, ни для чужой радости; с плачущим поплачу, с веселящимся повеселюсь Прожигаю жизнь? Пусть и так. Я не берегу себя. Я горю и не закрываю себя от чужого горения».
Когда-то я был этим человеком. Я сказал эти слова. Но с тех пор многое изменилось. Жизнь вообще горение, сгорание, моя же мусорный костерок, тот, что жгут в сентябре: в нём высохшая трава, опавшие листья, подгнившие на влажной земле, да всякий тлен, оставшийся после лета, он то вспыхивает, то тухнет в порывах ветра.
Я не хотел ничего слушать, я хотел уйти. Но остался просто из-за жалости к этой милой, но непонятной девушке, похожей на яблоко, лежащее под деревом в осеннем саду. Оно обречено лежать на земле, пока не сгниёт, а потом его почерневший труп занесёт снегом. Вот и всё.
Она снова сняла с себя майку и трусы, голая, прижалась ко мне и, расстегнув молнию джинсов, которые я уже успел надеть, вытащила наружу всё моё мужское хозяйство обмякшее и неприглядное. Сделав это ласково, но так же буднично, как жена поправила бы мужу галстук перед его уходом на работу.
Чего скрывать, ласкающая женская рука на твоём члене и твоих яйцах всегда приятно, и я решил, что правильно поступил, оставшись здесь ещё немного.
Это чтобы тебе было нескучно меня слушать, пояснила Аня. Ты только не подумай, что я тебе собираюсь жаловаться или что мне от тебя что-то надо. Я хочу рассказать тебе о себе и всё.
Ладно. Рассказывай, пошутил я, намекая на то, что она стала делать своей рукой, и обнял её.
И она рассказала мне, что приехала сюда из городка с красивым названием Счастье, который находится в Луганской области, когда началась война на Донбассе. Рассказала, что осталась совсем одна на всём белом свете в незнакомом городе без ничего, без денег, без крыши над головой, с одним чемоданом в руке. Тем самым красным, с надписью «Happiness», лежавшим в этой комнате на табуретке. Рассказала, как зашла в православную церковь просить о помощи и как встретила там Валеру. И о том, как Валера, спася её тогда, затем безжалостно погубил.