Приписал про верность прежним идеалам, каковые даже Пушкину не снились, и бросил письмо в Интернет. А копию оставил себе. Для отчета, как товарищ Семенов просил.
И отправился на боковую.
Итак, я забрался по лестнице и заглянул в чердачные внутренности. В серых стропилах таилась чужая жизнь. Метрах в двадцати от себя я разглядел в полумраке две фигуры и засмеялся: здесь они, голубчики!
Думали, не найду? крикнул я громко и весело в душный чердачный полумрак. Кончайте фигней заниматься.
Однако вместо того, чтобы идти ко мне с извинениями, фигуры начали от меня удаляться. Мне стало обидно. Вчера, когда мы в кафе сидели, приятелем я для них был, да и сегодня, тоже Что за глупые шутки?
Через секунду я уже был наверху. В дальнем конце чердака послышался визг потревоженного железа: видимо, кто-то пытался открыть крышку люка. Я торопливо пошел на этот звук.
Они и в самом деле пытались открыть чердачный люк, эти двое мужчина и женщина. Впрочем, над люком возился один мужчина с ненавистью обреченного тянул на себя оббитую жестью крышку. А женщина стояла рядом. Лет тридцати на вид. Туго набитая сумка жалась к ее ногам, как приблудившаяся дворняга.
Я еще только подходил к этой парочке, не представляя, что будет дальше, а они уже приготовились к встрече. Женщина отступила назад, прижалась спиной к стропилам, словно прилипла к ним, мужчина же быстро поднялся с колен и сделал шаг в мою сторону. Я невольно остановился. Впрочем, на вид незнакомец был явно слабей меня. Худой, узколицый. Скорей, противник, но не боец.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
Ну, привет, землячок, узколицый криво усмехнулся. Кого ищешь?
Да так. Никого.
Ты мне горбатого не лепи! он попытался взять меня на горло. Сюда зачем полез?
Тебе-то что? Прогуляться захотел, сказал я первое, что пришло в голову. И подчеркнуто неторопливо стал опускать руку в пиджачный карман. Иногда это действует.
Узколицый с тревогой смотрел на меня. Ожидал что-нибудь опасного, вроде ножа или удостоверения. Я достал сигареты и закурил, всем своим видом показывая, что оказался здесь совершенно случайно. Узколицый был тертый мужик: тотчас же сделал вид, что и сам обожает гулять по чердаку. Оглянулся на подружку, сказал:
Кажись, не врет землячок. А ты «менты, менты» Присел и вновь рванул на себя крышку люка. Захрипели выдираемые гвозди. Ну, пассс скуда!
Люк открылся. Остролицый замер, прислушиваясь. В подъезде было тихо. Глянул на женщину:
Что примерзла? Давай, лезь! Я подам, Сумка исчезла вслед за женщиной. Ну, гуляй, землячок! усмехнулся остролицый. Через секунду он был уже внизу. А еще через пару секунд я стоял рядом с ним на площадке. Мне было все равно, с кем отсюда уходить. Искать поэтов и гениев на чердаке уже не хотелось.
Мы спустились по лестнице, вышли на улицу. Завернули за угол. И так же молча, не глядя друг на друга, пошли прочь чужим осенним двором.
За три квартала от дома мы остановились и закурили.
Ты во Владике не был? спросил остролицый. Я покачал головой. Кажись, я тебя где-то видел. А может, в Барнауле?
Ошибаешься. Я дальше Москвы не выезжал.
При этих словах женщина посмотрела на меня с явным сожалением.
Ладно, твое дело, остролицый швырнул окурок. А то, может, пойдем, выпьем? Там есть, он легонько пнул сумку в пухлый бок. Купеческая! Типа, брэнди. Ты ведь вроде как с нами?..
Ошибаешься. Я сам по себе, сказал я. И это была единственная правда, которой я захотел с ними поделиться.
Они ушли, по привычке оглядываясь. Унесли с собой тень Барнаула и морок Владивостока. Я забыл о них прежде, чем сел в троллейбус 3, собираясь ехать на улицу Добролюбова в общагу.
Не знаю, где и за что они сели. Да это и не важно. А я в тот же вечер подрался с одним прозаиком. Из-за пустяка. Он говорил, что *** человек талантливый, чуть ли не гениальный. А я говорил, что *** обыкновенный стукач.
Спал герой спокойно. Совесть его не тревожила. Герою снились щедрое довольствие, медаль к ордену «За заслуги перед Отечеством» и бесплатная путевка в Турцию в знаменитый отель «Mirage Park Resort».
А ближе к утру приснился товарищ Семенов. Лицо у него было мрачным. «Плохо дело! Кажись, упустили мы твоего фигуранта, вздохнул товарищ Семенов. Я так думаю, по чердаку он от дискредитации ушел!».
Во сне герой распрощался с медалью, турецким отелем и довольствием, всхлипнул и проснулся. Повел глазами по стенке. Увидел жучка-древоточца. В сердцах прихлопнул его ладонью, смахнул за кровать.
Эфир взорвался. Мир схлопнулся, как на экране, и вновь развернулся, теперь уже без картинки. Товарищ Семенов молча стянул с головы кепку. С минуту стоял, уткнувшись взглядом в пол. Внимательно изучал подозрительно яркий сучок на казенном паркете.
«Столько времени зря потеряли, такую технику угробили! А ради чего? думал Семенов с горечью. Лучше бы мы Кладиноговым занялись. Тот еще фрукт! На политику замахивается, Маркса высмеивает. Дело прошлое, но все равно И за Манифест обидно. Вот его мы, пожалуй, и дискредитируем. На всякий случай. Чтобы другим неповадно было!»
Постоял. Надел кепку. И вышел в коридор, полный запахов старых дел, ношеной амуниции и безвестных подвигов.
За триста долларов
Боря Кадман меня обманул. Он обещал дать семьсот дал четыреста и улетел отдыхать в Гурзуф. Я глотал никотин в душной комнате и ругался с соседкой из-за кошки, а он валялся на пляже под зонтиком и любовался девушками top-less. Он пил сухое вино под шашлыки и объедался дешевыми фруктами, а я жевал разваренные сосиски и запивал их, чем бог послал.
В конце августа я позвонил Кадману. Гудки были долгими и безнадежными, но я сидел и ждал. «Сейчас начнет говорить, что денег раньше сентября не будет», подумал я, услышав недовольное «Алё?» на том конце провода. И ошибся: после первой же фразы выяснилось, что деньги у Кадмана есть.
Но ты их не получишь, Митрохин. Обижайся, не обижайся Ты их не заработал, сказал Кадман с легкой усмешкой в голосе.
Но ведь вы обещали, Борис Абрамович! дурашливо заныл я на просительной ноте, на всякий случай переходя на «вы».
Да, обещал. Но ты этих денег не отрабо А я говорю, не отработал! Скажи спасибо, хоть четыреста получил.
Но ведь Кослянскому ты дал девятьсот! И даже больше девятьсот пятьдесят, разом откинул я свои интеллигентские замашки. Я ведь звонил ему, спрашивал А мне, получается, облом?
Кослянский вол! Он пахарь, понял? Ты ему в подметки не годишься, с пол-оборота завелся Кадман. К тому же не забывай, что у Кослянского две семьи
Еще и дети от Серны Михайловны, блеснул я своими литературными познаниями. Впрочем, Кадман на это не повелся и продолжал выговаривать, все так же напористо и зло:
Ты сколько свою сюжетную линию выписывал? Две недели? А Кослянский за неделю управился. Мне и текст его править не пришлось, так сплошняком в роман и пошел Я бы на твоем месте подумал, Митрохин, просить триста баксов или признать, что эти деньги тобой не заработаны Нет, ты подумай, Митрохин, подумай! Ровно минуту. А я тебя на телефоне подожду.
На пятой секунде я едва удержался от желания послать Борю Кадмана, куда он заслуживает. На двадцать пятой, прикинув, чем может мне обернуться разрыв с известным писателем Москвы и окрестностей, решил пока на скандал не нарываться. А еще секунд через двадцать был вынужден признать, что схватку за триста долларов я проиграл.
Ну что, согласен со мной? спросил Кадман ровно через минуту, и, получив в ответ мое сдавленное «да», тут же перешел на деловой тон.
Завтра в девять нет, в десять жду у себя. Попрошу не опаздывать. А также с вечера пивом не баловаться, здесь он коротко хохотнул. А насчет денег не обижайся. Я ведь не Армия спасения!..
И отключился.
Кадман встретил меня полгода назад в буфете ЦДЛ (а где еще литератор может хотя бы на вечер почувствовать себя человеком?). Я в очередной раз ушел с работы (не поладил с начальством), и времени у меня было через край. Я почти не пил, а так отдыхал душой и телом, искал утешения и покоя среди знакомых лиц и чужих столов.
Борис разглядел меня через весь зал и подошел, улыбаясь, словно имениннику. И даже обнял, как товарища, вернувшегося с войны. В свои сорок пять Кадман выглядел ровно на сорок пять, и не годом больше. Лицо у него было круглое и радушное, одет Боря был не иначе как из бутика.
Я сейчас, подожди, сказал он. И вскоре вернулся с коньяком и закуской. Давай, рассказывай: как ты? Где? и тут же меня перебил. А я Кослянского недавно встретил. Помнишь Мишу Кослянского? Теперь у меня работает. А ты и не знал?
Что значит работает? Ты занялся бизнесом?
Да что ты! Теперь я писатель. Феликс Порецкий. Слышал о таком? Двенадцать книг уже выпустил. Такие крутые детективы! Не читал? Ну еще прочтешь.
Боря Кадман писатель Порецкий? Имя знакомое. Как же, встречал на книжном развале Ну такая лабуда!
Но ты ведь раньше о девушках писал? Любовь-морковь и все прочее?..
Было, не спорю. Теперь все по-другому, Борис плеснул мне в стакан трехзвездчатого. Ну, за встречу журналиста Митрохина с писателем Порецким! и засмеялся, словно пачкой кредиток затрещал.
Потом он долго рассказывал мне, каких трудов ему стоило раскрутить литературное имя в газетах и сколько денег ушло на рецензентов. И как после нескольких романов, «написанных при помощи УК и интернета», пришла идея набрать себе помощников. Набрал. И вот теперь процветает на все сто. Помощники пишут куски и сцены, задают сюжетные линии, а Боря потом сшивает все это в одно целое и как Феликс Порецкий издает.
Борис говорил, задавал вопросы и обрывал меня, не дослушав. Да он всегда был таким болтливым, еще с литинститутских времен. Мы трое он, Кослянский и я учились на семинаре прозы у одного, давно усопшего, классика. Вот только судьбы у нас сложились по-разному: у них поглаже, почти без рытвин и ухабов, а у меня Да что об этом вспоминать?
Да нет, ты вспомни, говорил Кадман тем же вечером, провожая меня до Покровки. Как мы сидели втроем у тебя в комнате, еще роман писали по предложению А помнишь, как тебе буква Й попалась, и ты чуть литр пива не проиграл?
Я вспомнил. Была у нас такая игра: с закрытыми глазами по очереди тюкать по клавишам пишущей машинки. Какая буква попалась, с такой и предложение приходится начинать. На все дается пятнадцать секунд, это как в шахматы играть на время. Кто проиграет, тому идти за пивом. Могу похвастаться: лично я редко за пивом ходил.