Моряк приблудился ко мне, как бездомный гений. Он сказал: «Я тебя не стесню, мне бы только до теплохода перекантоваться!» И попросил меня послать телеграмму во Владивосток, с просьбой прислать денег на билет. Просьбу я выполнил.
Итак, он поселился у меня на свободной койке. С утра я уходил в редакцию, а он варил немудреные похлебки из концентратов и что-то записывал себе в тетрадку. Оказалось, он пишет роман. По вечерам мы сидели по-турецки, каждый на своей кровати, и ругались до хрипоты по строчкам и эпизодам. Что там Белый Андрей со своим Петербургом! «Балтрушайтис, угрюмый как скалы, которого Юргисом звали, дружил с Поляковым» Мой моряк не дружил с Поляковым. И в прозе он шел переменными галсами от Охотского моря до Черного (Саши). Я никогда не читал такой прозы. И видимо, уже никогда не прочту.
Единственно, что оставалось бесспорным и не подвергалось сомнению, это ритм его странной прозы. Каждая фраза у него была на особинку, а каждый абзац отсылал меня в страну воображения, где нет ни очерков, ни репортажей, ни интервью, ни информаций, ни статей.
Надо уметь слушать море, говорил он за пятой кружкой чая.
Ну разумеется. Гомер тоже слушал море. Говорят, оно подсказало ему ритм гекзаметра, отвечал я в тон.
Гомер салага! Что мог он услышать, сидя на берегу? Плеск волны, больше похожий на шлепок ладонью по голому заду, чем на морскую стихию? следовала резкая отповедь творцу «Одиссеи». Это не ритм, а мычание морской коровы Чтобы понять настоящие ритмы моря, нужно идти в это море! И уметь его слушать, даже когда после вахты смертельно хочется спать
Гомер салага! Что мог он услышать, сидя на берегу? Плеск волны, больше похожий на шлепок ладонью по голому заду, чем на морскую стихию? следовала резкая отповедь творцу «Одиссеи». Это не ритм, а мычание морской коровы Чтобы понять настоящие ритмы моря, нужно идти в это море! И уметь его слушать, даже когда после вахты смертельно хочется спать
Он восемь раз пересекал экватор и двадцать лет бороздил моря обоих полушарий. Он рассказывал удивительные вещи про стоячие волны сейши и гигантские кейпроллеры. Он вспоминал мыс Гаттерас, где видел волны в пятнадцать метров высотой. Он говорил о беснующихся водах Бискайского залива, вызывающих тяжелую качку судов и заставляющих даже бывалых моряков валяться с морской болезнью по своим каютам. И за каждым его предложением следовало слово «ритм».
Перенеси ритмы моря в свою прозу и ты заставишь читателя плясать под дудку твоих историй, говорил он мне осенними вечерами. И тогда читатель в штиль будет ощущать безмятежную расслабленность, в рябь чувствовать легкую обеспокоенность. Ритм прозы, рожденный штормом в пять баллов, заставит читателя переживать за твоих героев, а баллов семь вполне достаточно, чтобы взбудоражить людей на всех материках Но есть еще и другие ритмы, добавлял он, закуривая двадцать пятую сигарету. От них даже у сильных людей заходит сердце в предсмертной истоме. А самые мужественные, и те мечутся в панике по верхней палубе и в ужасе выбрасываются за борт!
Он был немного сумасшедшим, этот странный моряк, и его мысли укрепляли во мне эту догадку. Он начинал говорить про что угодно, и неизменно переходил на ритм.
Каждая буква звук, ты это знаешь, но тебе не известно главное, говорил он уже под утро. А главное это то, что каждый девятый звук, попадая в резонанс, звучит гораздо сильней, чем восемь предыдущих.
И что с того? отзывался я, приподнимая голову от подушки. Мне утром на работу, в командировку ехать, а ты
Молчи и слушай! отвечал он голосом сивиллы. Период в прозе такая же волна. Ищи свою девятую волну и бросай в нее нужное тебе слово! И тогда оно будет бить по мозгам сильней, чем звонок громкого боя при пожарной тревоге, и слово это навсегда останется в чужих головах!..
Я прожил с ним неделю. Я делил с ним кров, чай и сигареты. Потом на его имя пришел денежный перевод из Владивостока, и встал на рейде нужный теплоход. Я проводил моряка в порт А через год, отработав свой договор в газете, ушел на краболове к берегам Камчатки слушать ритмы моря и зарабатывать на обратный билет.
С тех пор прошло много лет, но с моряком я так и не встретился. А вспомнил о нем лишь потому, что мне пришлось писать с его судьбы заказанный Кадманом текст.
И настало такое утро, когда я поставил последнюю точку.
Была пятница. Я спал до обеда, и никто меня не беспокоил. Потом я проснулся, поел то, что оставалось с вечера в кастрюле, и снова задремал. Голова все еще оставалась тяжелой, и сердце работало в одну восьмую такта. И слово «абракадабра», однажды вылупившись из ненавистного мне имени, рекламным дятлом стучало в левый висок.
Город Корсаков по-прежнему не давал мне покоя. Эта странная связь мне казалась отнюдь не случайной. Что-то скрывалось за воспоминаниями десятилетней давности и магическим словом «абра кад абра». Кого я должен был исцелить? И от чего?
Ближе к полуночи я открыл глаза. И снова сел за компьютер. Теперь я знал, что мне нужно сделать. А самое главное зачем.
Я призвал в помощь весь свой опыт. Восемьдесят тысяч печатных знаков были мною просмотрены с дотошностью цензора времен колбасных очередей. Я искал свои волны-периоды и находил их, и радовался этому. И в каждую девятую волну я бросал одно-единственное слово, адресуя его своему литературному врагу.
Не помню, как прошли суббота, воскресенье и понедельник. Во вторник утром я наконец-то вынырнул из глубин прозы и распахнул окно. Сентябрьская прохлада придала мне силы. Я снова перечитал написанное и содрогнулся, ощутив в тексте силу кейпроллера гигантской волны, рожденной у мыса Гаттерас.
Неужели готово? Митрохин, ты меня радуешь. Боря Кадман пожал мне руку, но дальше прихожей и в этот раз не пустил. А знаешь, что-то в нем есть, сказал он, бегло просмотрев текст. Подожди.
Он ушел и долго не возвращался. Я терпеливо ждал, опершись спиной о стену. Наконец, Борис появился. Лицо у него было растерянным.
Он ушел и долго не возвращался. Я терпеливо ждал, опершись спиной о стену. Наконец, Борис появился. Лицо у него было растерянным.
Что-то в этом есть, задумчиво повторил он. Да, кстати
Кадман дал мне несколько бумажек. Я, не глядя, сунул их в карман.
Вернувшись домой, я откупорил бутылку вина и выпил не меньше половины. Расслабленно растянулся на диване, даже не сняв пиджака.
Ах да, эти деньги Я вынул их, пересчитал.
Двести, триста шестьсот Восемьсот? Быть такого не может!
Господи, что же я натворил!..
* * *
Телефон у Кадмана молчит уже третий месяц. В ЦДЛ писатель Феликс Порецкий не заходит. В последнем номере «Литгазеты» знакомый мне критик вспоминает Порецкого и задается вопросом, куда же тот исчез.
А в самом деле, куда? с ностальгической ноткой в голосе спрашивает у меня Кослянский. И я отвечаю:
Он уехал. Ушел. Улетел. Он уже не вернется! И жалеть о нем будет лишь тот, кто его не читал.
Съели
Парамонов горел на работе. Без дыма и копоти, по девять часов кряду, минус обеденный перерыв. Он что-то считал, куда-то звонил, на чём-то записывал Не важно, что, куда и на чём. Главное, что работал.
Вот так и жил Парамонов А. С. Святая душа! А что вам, простите, ещё от чиновника надо?
А надо мне от вас, Александр Степанович, сущую безделицу
Заведующий отделом Плодоженов, неделю назад назначенный на эту должность взамен Ивана Петровича, безвременно ушедшего на заслуженный отдых, задумчиво вертел в руках степлер и все приглядывался к стоявшему напротив подчиненному, словно бы прикидывая, где и чего у того пришпилить. Надо бы мне от вас списочек наших должников
по квартальной отчетности о количестве вакантных рабочих мест на предприятиях сферы бытового обслуживания, правильно? Пожалуйста!
Ослепительно белый листок мягко лег перед завотделом, заставив того удивленно щелкнуть степлером:
Именно он мне и нужен, Александр, э-э
Степанович, мягко подсказал Парамонов.
Да, конечно Александр Степанович. Надеюсь, здесь все на месте?
А как же? Убедитесь сами. Количество вакантных мест есть. Количество занятых мест есть. Численность высвобожденных рабочих мест есть словно бы на Монетном дворе, чеканил Парамонов.
Да-да, я вижу Спасибо, Александр Степанович. Можете идти.
Так говорил завотделом Плодоженов чиновнику Парамонову А. С. И степлер в руках у Плодоженова уже не щелкал, а пел.
До поры до времени, разумеется.
В то трагическое утро все началось, как обычно. Парамонов пришел на работу, уселся за стол, перекинулся парой фраз с Леночкой, раскрыл какую-то папку, взял в руки карандаш, прицелился в первую страницу и
Простите, а где я могу найти господина Парамонова? послышался от двери чей-то голос.
Парамонов поднял голову от стола.
Я вас слушаю.
Видите ли, моя фамилия Трубодуев, и я назначен к вам в отдел младшим специалистом. Незнакомец глядел на Парамонова ясными как божья роса глазами.
Вот как? Гм-м Парамонов несколько секунд помолчал, собираясь с мыслями. Плодоженов мне ничего не говорил.
Это не страшно, улыбнулся Трубодуев. Вчера не сказал, значит, сегодня скажет. Где мне прикажете расположиться? Вот здесь?
Трубодуев по-хозяйски устроился за свободным столом, похлопал ладонью по столешнице, подмигнул Леночке. И обратился к Парамонову:
Меня зовут Олегом Ивановичем. А вас, простите, как?..
Александром Степановичем, хмуро отвечал Парамонов.
Очень приятно, Трубодуев повертелся на стуле, слегка попрыгал на нем. Нет, просто замечательно! И мебель мягкая, как у людей. Ох, и поработаем!
А вы начал было Парамонов, но продолжить не успел: зазвонил телефон.
Александр Степанович? Это Плодоженов. Зайдите на минуточку.
Ровно через минуту Парамонов уже входил к завотделом в кабинет.
А что у вас там, в кабинете, посторонние делают? спросил Плодоженов, и поглядел на Парамонова такими странными глазами, что тому стало дурно.
К-как?.. Простите, какие посторонние? спросил чиновник, слегка теряя дар речи. Вы имеете в виду этого Трубодуева? Так вы же его сами в отдел назначили.
Кто назначил? Я назначил? Ну, уважаемый! Плодоженов стал медленно приподниматься, а Парамонов столь же медленно оседать на стул. А вы, вообще-то, как вчерашний вечер провели? ласково спросил завотделом. Свадеб, поминок, дней рождения не было?
Н-нет
Странно, Плодоженов поднялся из-за стола. Теперь он нависал над Парамоновым административной глыбой, да такой, что у бедного чиновника дыхание перехватило. Ладно, идите, работайте, наконец, сказал он. И смотрите: чтоб ни одного постороннего не было!